Елена Пальмер // «Сноб», 4 августа 2020 года
Дмитрий Быков в программе ОДИН от 31 июля 2020 года:
Тут я получил одно довольно хитрое письмо — то есть это автору кажется, что он ужасно хитрый. Одна женщина, имени которой я тоже не хочу называть, таким невинным образом себя пиарит. Письмо якобы от доктора филологии, от PhD, от бывшего слависта, который ныне на пенсии, где, значит, говорят, что книга этой женщины, вышедшая по-английски, совершенно перевернула мое сознание. «Оказывается, Ключевский не был великим историком, а был безграмотным, не знал иностранных языков, оклеветал Петра Третьего». А вот книга о возрождении доброго имени Петра Третьего — она, якобы, великолепная. Эта книга печаталась кусками в «Снобе» по-русски, автор ее не является историком. Упреки в адрес Ключевского там высказаны в совершенно неприличной форме. Ключевский — великий русский историк, отец русской исторической науки, воспитатель московской исторической школы.
Я понимаю, почему с Ключевским сейчас сводят счеты. Примерно по той же причине, по которой наскоки на него довольно сильны со стороны такого кондового православия. Потому что это ведь Ключевский сказал:
«Нигде высшую церковную иерархию не встречали в качестве преемников языческих волхвов с большим страхоговением, как в России, и нигде она не разыгрывала себя в таких торжественных скоморохов, как там же. В оперном облачении с трикирием и дикирием в храме, в карете с четверней с благословенным кукишем на улице, простоволосая с грозой и руганью перед дьячками и просвирнями на приемах, с грязными сплетнями за бутылкой лиссабонского или тенерифа в интимной компании, со смиренно-наглым и внутрь смеющимся подобострастием перед светской властью, она, эта клобучная иерархия, всегда был тунеядной молью всякой тряпичной совести русского православного слюнтяя. Христос дал истину жизни, но не дал форм, предоставив это злобе дня. Вселенские соборы и установили эти формы для своего времени, цепляясь за его злободневные условия. Наверное, наши иереи и архиереи возразят, что католическая иерархия вела себя еще хуже. Наша иерархия любит ссылаться на чужие недостатки, большая охотница приобретать праведность чужими грехами. Это не православные богословы, а свечегасы православия».
И это золотые слова. Я не буду цитировать еще более резкие и более страшные слова, высказанные Ключевским в «Мыслях о России и православии». Это набросок посмертно опубликованный. Но, братцы, как хотите, а мне понятно, откуда исходят эти нападки на Ключевского. И потом, понимаете, это русское ноу-хау — сделать себе какую-никакую известность за счет нападок на известного. Обозвать невеждой Ключевского… Я посмотрю, как автор этого текста выдержал бы дискуссию с такими книгами Ключевского, как «Записки иностранцев о России» — это его кандидатская диссертация. Или с его книгой «Церковные источники» о русской истории. Он был источниковед, и приписывать ему невежество, незнание; то, что он пользовался недостоверными мемуарами, — он пользовался всеми источниками. Ключевский был гений, а нападающая на него дама является просто дилетантом, а во-вторых, дилетантом очень наглым, а в-третьих, это неудачная попытка самопиара — писать письма от имени американской профессуры, якобы потрясенной трудами этого автора. Вот назло не буду фамилию называть, не для того она писала, чтобы наткнуться на отпор.
У нас это же традиция очень старая. Вот была Тамара Катаева, которая написала «Анти-Ахматову», совершено мерзкую. И где сейчас Тамара Катаева? Кто вообще помнит это? Или Ирен Амлински, которая доказывала, не имея гуманитарного (или достаточного филологического) образования, чтобы об этом судить, — она доказывала нам, что Ильф и Петров не писали своих романов, а написал их Булгаков. Я спросил Одесского, специалиста по Ильфу и Петрову: «Будете ли вы возражать?» Он сказал: «Но ведь возражать — значит, придать этому статус науки, серьезный статус». Тут непонятно, терпеть это или возражать. У нас таких ниспровергателей всегда было очень много. Это не тот случай, когда Писарев ниспровергает Пушкина, глубоко и точно его понимая, но просто расходясь с общепринятым пониманием Онегина, скажем. А вот эта книга о Ключевском, которой зачем-то хорошее издание «Сноб» представило страницы, — это тоже «свечегасие», это абсолютная профанация. И ничего не поделаешь: Ключевский был не сыном неграмотного дьячка, как там написано, а великим мыслителем, великим писателем, великим историком. И ничего, никакие наскоки хамов с ним не сделают.
Тут я получил одно довольно хитрое письмо — то есть это автору кажется, что он ужасно хитрый. Одна женщина, имени которой я тоже не хочу называть, таким невинным образом себя пиарит. Письмо якобы от доктора филологии, от PhD, от бывшего слависта, который ныне на пенсии, где, значит, говорят, что книга этой женщины, вышедшая по-английски, совершенно перевернула мое сознание. «Оказывается, Ключевский не был великим историком, а был безграмотным, не знал иностранных языков, оклеветал Петра Третьего». А вот книга о возрождении доброго имени Петра Третьего — она, якобы, великолепная. Эта книга печаталась кусками в «Снобе» по-русски, автор ее не является историком. Упреки в адрес Ключевского там высказаны в совершенно неприличной форме. Ключевский — великий русский историк, отец русской исторической науки, воспитатель московской исторической школы.
Я понимаю, почему с Ключевским сейчас сводят счеты. Примерно по той же причине, по которой наскоки на него довольно сильны со стороны такого кондового православия. Потому что это ведь Ключевский сказал:
«Нигде высшую церковную иерархию не встречали в качестве преемников языческих волхвов с большим страхоговением, как в России, и нигде она не разыгрывала себя в таких торжественных скоморохов, как там же. В оперном облачении с трикирием и дикирием в храме, в карете с четверней с благословенным кукишем на улице, простоволосая с грозой и руганью перед дьячками и просвирнями на приемах, с грязными сплетнями за бутылкой лиссабонского или тенерифа в интимной компании, со смиренно-наглым и внутрь смеющимся подобострастием перед светской властью, она, эта клобучная иерархия, всегда был тунеядной молью всякой тряпичной совести русского православного слюнтяя. Христос дал истину жизни, но не дал форм, предоставив это злобе дня. Вселенские соборы и установили эти формы для своего времени, цепляясь за его злободневные условия. Наверное, наши иереи и архиереи возразят, что католическая иерархия вела себя еще хуже. Наша иерархия любит ссылаться на чужие недостатки, большая охотница приобретать праведность чужими грехами. Это не православные богословы, а свечегасы православия».
И это золотые слова. Я не буду цитировать еще более резкие и более страшные слова, высказанные Ключевским в «Мыслях о России и православии». Это набросок посмертно опубликованный. Но, братцы, как хотите, а мне понятно, откуда исходят эти нападки на Ключевского. И потом, понимаете, это русское ноу-хау — сделать себе какую-никакую известность за счет нападок на известного. Обозвать невеждой Ключевского… Я посмотрю, как автор этого текста выдержал бы дискуссию с такими книгами Ключевского, как «Записки иностранцев о России» — это его кандидатская диссертация. Или с его книгой «Церковные источники» о русской истории. Он был источниковед, и приписывать ему невежество, незнание; то, что он пользовался недостоверными мемуарами, — он пользовался всеми источниками. Ключевский был гений, а нападающая на него дама является просто дилетантом, а во-вторых, дилетантом очень наглым, а в-третьих, это неудачная попытка самопиара — писать письма от имени американской профессуры, якобы потрясенной трудами этого автора. Вот назло не буду фамилию называть, не для того она писала, чтобы наткнуться на отпор.
У нас это же традиция очень старая. Вот была Тамара Катаева, которая написала «Анти-Ахматову», совершено мерзкую. И где сейчас Тамара Катаева? Кто вообще помнит это? Или Ирен Амлински, которая доказывала, не имея гуманитарного (или достаточного филологического) образования, чтобы об этом судить, — она доказывала нам, что Ильф и Петров не писали своих романов, а написал их Булгаков. Я спросил Одесского, специалиста по Ильфу и Петрову: «Будете ли вы возражать?» Он сказал: «Но ведь возражать — значит, придать этому статус науки, серьезный статус». Тут непонятно, терпеть это или возражать. У нас таких ниспровергателей всегда было очень много. Это не тот случай, когда Писарев ниспровергает Пушкина, глубоко и точно его понимая, но просто расходясь с общепринятым пониманием Онегина, скажем. А вот эта книга о Ключевском, которой зачем-то хорошее издание «Сноб» представило страницы, — это тоже «свечегасие», это абсолютная профанация. И ничего не поделаешь: Ключевский был не сыном неграмотного дьячка, как там написано, а великим мыслителем, великим писателем, великим историком. И ничего, никакие наскоки хамов с ним не сделают.
«Если уж говорить о Дмитрии Львовиче Быкове» ©
«Вот, собственно, и всё, что я хотела сказать о Дмитрии Львовиче» ©
Дмитрий Быков vs «кондовое православие»
Вот уж много лет наилучшим средством для засыпания служат мне лекции Дмитрия Быкова на Эхе Москвы. Вот и сегодня, как обычно, скачала я файл нового «Одина» и расслабилась блаженно, в предвкушении встречи с Морфеем. Но вместо шороха божественных крыльев донеслись до моего почти уже убаюканного сознания гортанные выкрики литературоведа всея Руси:
Ключевский — великий историк!
Ключевский — великий историк!
Ключевский — великий историк!
В холодном поту — не до сна уж теперь — размыкаю вежды и напряжённо вслушиваюсь. Оказывается, Дмитрий свет наш Львович, впав в почти религиозный экстаз, камлает против… меня! Сиречь, против некой дамы, чьё имя возмущённому литературоведу и произносить не хочется, которая посмела в печатном виде усомниться в величии Ключевского. Догадаться не сложно, что дама эта — Ваша покорная слуга, так как других книг, разоблачающих Ключевского, в последние лет 70 не появлялось.
И против Сноба, который зачем-то посмел «предоставить для её хамской книги о Ключевском свои страницы».
Ключевский был гений! — зычно взвыл пациент милейшего доктора Курпатова, — а нападающая на него дама является просто дилетантом! Дилетантом очень наглым! А её книга о Ключевском — «это «свечегасие» и абсолютная профанация!»
Заклинания, да ещё таким хорошо поставленным голосом, как у эховского бредоносца, вещь, конечно, сильная. Слово «великий» в отношении Ключевского бредоносец выкрикнул раз десять, назвав Ключевского «великим мыслителем, великим писателем, великим историком».
Стены студии Эха Москвы сотрясались от зажигательного ритуального танца, которым литературовед сопроводил свой шаманский сеанс.
Исторических фактов литературовед припомнить не смог. Зато продемонстрировал обилие демагогических приёмов, сообщив, например, что «никакой Ключевский не сын малограмотного дьячка, а великий историк». Логика, должна заметить, прямо на уровне Ключевского — почему, собственно, сын малограмотного дьячка не может быть великим историком? Ещё как может, но просто Ключевский таковым не был. А сыном дьячка — да, был.
Диспутировать с сумасшедшими, даже если они и литературоведы, мне, право слово, скучно. Ведь против заклинаний с фактами не попрёшь.
Но вот на странных намёках Быкова на мою связь «с кондовым православием», на которое якобы «бесстрашно нападал Ключевский», и которое теперь «хочет с великим расквитаться», и «наскоки его довольно сильны», остановиться, увы, придётся.
По мнению Быкова, «кондовое православие» обиделось на великого за то, что тот в своей бесконечной мудрости врезал по этому православию правдой-маткой.
Вот что Ключевский написал (а литературовед в эфире процитировал):
«Нигде высшую церковную иерархию не встречали в качестве преемников языческих волхвов с большим страхоговением, как в России, и нигде она не разыгрывала себя в таких торжественных скоморохов, как там же. В оперном облачении с трикирием и дикирием в храме, в карете с четверней с благословенным кукишем на улице, простоволосая с грозой и руганью перед дьячками и просвирнями на приемах, с грязными сплетнями за бутылкой лиссабонского или тенерифа в интимной компании, со смиренно-наглым и внутрь смеющимся подобострастием перед светской властью, она, эта клобучная иерархия, всегда был тунеядной молью всякой тряпичной совести русского православного слюнтяя. Христос дал истину жизни, но не дал форм, предоставив это злобе дня. Вселенские соборы и установили эти формы для своего времени, цепляясь за его злободневные условия. Наверное, наши иереи и архиереи возразят, что католическая иерархия вела себя еще хуже. Наша иерархия любит ссылаться на чужие недостатки, большая охотница приобретать праведность чужими грехами. Это не православные богословы, а свечегасы православия».
«И это — золотые слова!» — провозгласил литературовед.
Да кто ж возражает-то?! Свечегасы! Страхоговение! Тунеядная моль! Умел Василий Осипович словцом-то вдарить, спору нет!
Но не знает ли Быков случайно, в каких обстоятельствах и по какому поводу разразился Ключевский — между прочем без пяти минут священник и богослов — сей пламенной тирадой против своих коллег? Нет, никаких таких деталей Быков не знает. Не имеет ни малейшего понятия.
А я — знаю, дорогой Дмитрий Львович, и, так и быть, расскажу.
Наверное, многие слышали, что В.О. Ключевский, помимо университета и прочих учебных заведений, преподавал в Московской Духовной Академии. Каждый понедельник садился наш великий в 3-й класс поезда Ярославской железной дороги, через полтора часа сходил на станции Сергиев Посад, и шёл не спеша в Лавру, где у него была своя кельюшка. Великого с нетерпением поджидали близкие друзья — таковые были среди студентов, среди монахов, среди профессуры. В 11 утра начинались занятия, а послеобеденные часы посвящал великий приятной беседе в интимной кампании «за лиссабонским и тенерифа». На следущий день во вторник ещё лекции, ещё интимные компании, а в среду утречком — на станцию и назад домой в Москву, к верной жене Анисии Михайловне. И длилась сия идиллия 35 лет, и никаких проблем с православием за эти годы у великого не возникало. Напротив, главной особенностью преподавания Ключевского в Академии, по мнению его биографов, является то, что Василий Осипович выступал, прежде всего, «историком Церкви и даже богословом, хотя он занимал кафедру русской гражданской истории».
Как все, наверное, хорошо понимают, будучи «даже богословом», Ключевский никак не мог произносить с кафедры Академии приведенные выше обличительные речи в адрес православия.
Напротив, с православием в те годы — с августа 1871 по октябрь 1906 —наш великий очень дружил, и исправно получал за это ежемесячные 30 рублей. Обличать же православие и его «клобучную иерархию в оперном облачении» великий принялся лишь с 15 ноября 1906 — аккурат после его увольнения из Академии.
Не хотите ли узнать, что случилось, Дмитрий Львович? Скорее всего — не хотите. Но я всё равно поведаю.
Итак, принимал Ключевского на должность в 1871 ректор Горский, Александр Васильевич. Ключевский позднее называл ректора «папашей» и был по воспоминаниям одного из преподавателей, «этому «папаше» многим обязан».
После смерти «папаши» начались попытки избавиться от Ключевского. Первым рискнул ректор Московской Духовной Академии владыка Михаил (Лузин). Но тут же сам слетел с должности (пробыл ректором всего 10 месяцев с февраля 1876 по декабрь 1876). Сменивший его Сергей (Смирнов) решил с Ключевским не связываться — и благополучно продержался у руля целых 8 лет. Епископ Христофор был менее осторожен — и потерял работу всего через три с половиной года (с 30 июля 1886 по 13 декабря 1890). Следующий за ним Антоний (Храповицкий) с Ключевским дружил и возглавлял вверенное ему учебное заведение в течении пяти лет (1890–1895). За ним пришёл Лаврентий (Некрасов) — не протянул и трёх годков (с 17 июля 1895 по 13 марта 1898). Потом мудрейший Арсений (Стадницкий) — выдержал пять с половиной лет (с 13 марта 1898 по 5 декабря 1903). Истово верующий, Арсений стоял выше корпоративных интриг. В 1900 году с группой студентов и преподавателей предпринял он невиданное путешествие — в Палестину. Итогом путешествия стала его книга «В стране священных воспоминаний» с десятками фотографий, которую всем очень рекомендую.
Перед уходом с поста Арсений рекомендовал в ректоры своего ученика и доверенного друга, инспектора Академии Евдокима Мещерского.
Евдоким сообщил Ключевскому об увольнении аккурат 27 октября 1906 — как раз, когда великий ожидал, что Академия устроит ему торжественный юбилей. А тут на тебе — вместо юбилея освобождение от должности. Такого удара Ключевский простить не мог. Великий обиделся и попробовал протестовать. Впустую. И вот тогда-то, а именно 15 ноября, и полились из его страдающей души обличительные слова в адрес православных иерархов:
«обездоленные природой или спалившие свою совесть поведением, не находя себе пристойного сбыта, проституируют себя на толкучку русской церкви, в монашество, и черным клобуком, как могильной насыпью, прикрывают невзрачную летопись своей жизни, какую физиология вырезывает на их невысоких лбах».
Кстати, взгляните на фотографию ректора Евдокима — не в его ли и в самом деле узковатый лоб швырнул камень Ключевский?
«Русской Церкви как христианского установления нет и быть не может; есть только рясофорное отделение временно-постоянной государственной охраны» — написал наш богослов, 35 лет прославлявший Русскую Церковь с кафедры Московской Духовной Академии.
Короче, Ключевский решил не сдаваться. Всю силу своего изворотливого ума направил он на месть врагу. Он продолжает ездить в Сергиев Посад якобы навещать друзей. Но в результате этих визитов про ректора Евдокима поползли самые разные слухи. Дескать он, оказывается, и такой, и сякой. Даже его ближайший друг и покровитель Арсений Стадницкий вдруг заявил, что «более лживого и подлого человека, чем Евдоким, не встречал». А чего ж Вы тогда, батюшка Арсений, такого лживого и подлого при своей особе столько лет держали? Инспектором назначили? В ректоры рекомендовали?
Дальше-больше: полетели в Святейший Синод жалобы от преподавателей, письма от студентов, что дескать, до того плох епископ Евдоким, что требуем его забрать от нас немедля же.
Ключевский был действительно великим — великим интриганом. Зная, как летели головы и диссертации в университетских кругах, стоит ли удивляться тому, что происходило в Академии?
Последующие три года Евдоким держался буквально на волоске. А Ключевский всё продолжал наезжать в Сергиев Посад — якобы встречаться с друзьями и студентами, а на самом деле плести козни против своего врага.
Ситуация в стране была тогда крайне напряжённой. Святейший Синод был больше всего обеспокоен растущим влиянием Распутина — а тут какие-то дрязги в Сергиевом Посаде. Так что, интрига казалась весьма удачной, и Василий Осипович уже приготовился с 15 августа 1909 года торжественно вернуться на свою лекторскую кафедру.
Но тут Петербург сделал ход конём — совершенно неожиданно на должность обер-прокурора Святейшего Синода приглашается врач и учёный-эпидемиолог, последователь Сергея Петровича Боткина, Сергей Михайлович Лукьянов.
Внучка Боткина вспоминала, что её отец (Евгений Сергеевич Боткин, который, как и дед, занимал должность царского лейб-медика — Е.П.) «убедился, что необходимо назначение сильного, интеллигентного и неподкупного человека в Святейший Синод, чтобы остановить всё возрастающее влияние Распутина. Когда этот пост стал вакантным, Боткин употребил всё свое влияние чтобы выдвинуть Сергея Лукьянова – абсолютно преданного Монархии, очень смелого человека. Он… не имел никаких связей… в духовной среде. Как выдающийся патолог, он обладал интеллигентностью и исключительной способностью логически мыслить. Его прямолинейность завоевала уважение Столыпина…» и так далее.
5 февраля 1909 года доктор Лукьянов становится во главе Святейшего Синода.
До этого Лукьянов уже работал в правительстве, был товарищем Министра просвещения России, и ситуация в учебных заведениях страны была ему знакома не понаслышке, в том числе и ситуация в Московской Академии. Специалист по борьбе с чумой бактериальной, он решил бороться и с чумой моральной. В качестве своего оружия возмездия выбрал он удивительного человека: Александр Васильевич Поздеевский (он же архиепископ Феодор) был профессором аскетики (аскетика — отрасль богословия, сами понимаете о чём Е.П.).
Строгий монах-аскет, не знающий ни «интимных встреч», ни «лиссабонского», ни «тенерифа», Поздеевский мгновенно привёл расстроенную общественно-половую жизнь Академии в полный порядок.
Первое, что он сделал — запретил Ключевскому появляться на территории Академии и заверил бывшего профессора, что пока он, Феодор, находится во главе Академии, курс Ключевского продолжен не будет. Академия вздохнула облегченно и благополучно просуществовала под мудрым руководством Поздеевского вплоть до 1917 года. Кстати, оставаясь честнейшим человеком, Поздеевский не вступил в коллаборацию с большевиками и в 1937 был расстрелян.
Вот и всё, г-н Быков, что Вам нужно знать об отношении Ключевского к православию — оно было хамелеонским, как и вся его жизнь: пока Русская Церковь благоволила ему и платила зарплату — он её любил. Как только перестали платить — тут же обнаружилось, что служители православной церкви «проституируют себя» и вообще «развели чертей со своими попадьями».
И ещё, любезнейший: повторяя популярную мантру «Ключевский — основатель Московской исторической школы», Вы грешите против очевидной для каждого образованного человека истины: основателем Московской исторической школы был, конечно же, С.М. Соловьёв. Это он выпестовал плеяду историков, среди которых Ключевский был, кстати, самым незначительным. А Ключевский «пестовал» лишь некоторых своих учеников. С остальными же — как, например, с Милюковым, обходился довольно безжалостно.
Продолжение, если интересно, можно будет почитать в моей книге «Тёмная история историка Ключевского». Готовится к печати.
Вот уж много лет наилучшим средством для засыпания служат мне лекции Дмитрия Быкова на Эхе Москвы. Вот и сегодня, как обычно, скачала я файл нового «Одина» и расслабилась блаженно, в предвкушении встречи с Морфеем. Но вместо шороха божественных крыльев донеслись до моего почти уже убаюканного сознания гортанные выкрики литературоведа всея Руси:
Ключевский — великий историк!
Ключевский — великий историк!
Ключевский — великий историк!
В холодном поту — не до сна уж теперь — размыкаю вежды и напряжённо вслушиваюсь. Оказывается, Дмитрий свет наш Львович, впав в почти религиозный экстаз, камлает против… меня! Сиречь, против некой дамы, чьё имя возмущённому литературоведу и произносить не хочется, которая посмела в печатном виде усомниться в величии Ключевского. Догадаться не сложно, что дама эта — Ваша покорная слуга, так как других книг, разоблачающих Ключевского, в последние лет 70 не появлялось.
И против Сноба, который зачем-то посмел «предоставить для её хамской книги о Ключевском свои страницы».
Ключевский был гений! — зычно взвыл пациент милейшего доктора Курпатова, — а нападающая на него дама является просто дилетантом! Дилетантом очень наглым! А её книга о Ключевском — «это «свечегасие» и абсолютная профанация!»
Заклинания, да ещё таким хорошо поставленным голосом, как у эховского бредоносца, вещь, конечно, сильная. Слово «великий» в отношении Ключевского бредоносец выкрикнул раз десять, назвав Ключевского «великим мыслителем, великим писателем, великим историком».
Стены студии Эха Москвы сотрясались от зажигательного ритуального танца, которым литературовед сопроводил свой шаманский сеанс.
Исторических фактов литературовед припомнить не смог. Зато продемонстрировал обилие демагогических приёмов, сообщив, например, что «никакой Ключевский не сын малограмотного дьячка, а великий историк». Логика, должна заметить, прямо на уровне Ключевского — почему, собственно, сын малограмотного дьячка не может быть великим историком? Ещё как может, но просто Ключевский таковым не был. А сыном дьячка — да, был.
Диспутировать с сумасшедшими, даже если они и литературоведы, мне, право слово, скучно. Ведь против заклинаний с фактами не попрёшь.
Но вот на странных намёках Быкова на мою связь «с кондовым православием», на которое якобы «бесстрашно нападал Ключевский», и которое теперь «хочет с великим расквитаться», и «наскоки его довольно сильны», остановиться, увы, придётся.
По мнению Быкова, «кондовое православие» обиделось на великого за то, что тот в своей бесконечной мудрости врезал по этому православию правдой-маткой.
Вот что Ключевский написал (а литературовед в эфире процитировал):
«Нигде высшую церковную иерархию не встречали в качестве преемников языческих волхвов с большим страхоговением, как в России, и нигде она не разыгрывала себя в таких торжественных скоморохов, как там же. В оперном облачении с трикирием и дикирием в храме, в карете с четверней с благословенным кукишем на улице, простоволосая с грозой и руганью перед дьячками и просвирнями на приемах, с грязными сплетнями за бутылкой лиссабонского или тенерифа в интимной компании, со смиренно-наглым и внутрь смеющимся подобострастием перед светской властью, она, эта клобучная иерархия, всегда был тунеядной молью всякой тряпичной совести русского православного слюнтяя. Христос дал истину жизни, но не дал форм, предоставив это злобе дня. Вселенские соборы и установили эти формы для своего времени, цепляясь за его злободневные условия. Наверное, наши иереи и архиереи возразят, что католическая иерархия вела себя еще хуже. Наша иерархия любит ссылаться на чужие недостатки, большая охотница приобретать праведность чужими грехами. Это не православные богословы, а свечегасы православия».
«И это — золотые слова!» — провозгласил литературовед.
Да кто ж возражает-то?! Свечегасы! Страхоговение! Тунеядная моль! Умел Василий Осипович словцом-то вдарить, спору нет!
Но не знает ли Быков случайно, в каких обстоятельствах и по какому поводу разразился Ключевский — между прочем без пяти минут священник и богослов — сей пламенной тирадой против своих коллег? Нет, никаких таких деталей Быков не знает. Не имеет ни малейшего понятия.
А я — знаю, дорогой Дмитрий Львович, и, так и быть, расскажу.
Наверное, многие слышали, что В.О. Ключевский, помимо университета и прочих учебных заведений, преподавал в Московской Духовной Академии. Каждый понедельник садился наш великий в 3-й класс поезда Ярославской железной дороги, через полтора часа сходил на станции Сергиев Посад, и шёл не спеша в Лавру, где у него была своя кельюшка. Великого с нетерпением поджидали близкие друзья — таковые были среди студентов, среди монахов, среди профессуры. В 11 утра начинались занятия, а послеобеденные часы посвящал великий приятной беседе в интимной кампании «за лиссабонским и тенерифа». На следущий день во вторник ещё лекции, ещё интимные компании, а в среду утречком — на станцию и назад домой в Москву, к верной жене Анисии Михайловне. И длилась сия идиллия 35 лет, и никаких проблем с православием за эти годы у великого не возникало. Напротив, главной особенностью преподавания Ключевского в Академии, по мнению его биографов, является то, что Василий Осипович выступал, прежде всего, «историком Церкви и даже богословом, хотя он занимал кафедру русской гражданской истории».
Как все, наверное, хорошо понимают, будучи «даже богословом», Ключевский никак не мог произносить с кафедры Академии приведенные выше обличительные речи в адрес православия.
Напротив, с православием в те годы — с августа 1871 по октябрь 1906 —наш великий очень дружил, и исправно получал за это ежемесячные 30 рублей. Обличать же православие и его «клобучную иерархию в оперном облачении» великий принялся лишь с 15 ноября 1906 — аккурат после его увольнения из Академии.
Не хотите ли узнать, что случилось, Дмитрий Львович? Скорее всего — не хотите. Но я всё равно поведаю.
Итак, принимал Ключевского на должность в 1871 ректор Горский, Александр Васильевич. Ключевский позднее называл ректора «папашей» и был по воспоминаниям одного из преподавателей, «этому «папаше» многим обязан».
После смерти «папаши» начались попытки избавиться от Ключевского. Первым рискнул ректор Московской Духовной Академии владыка Михаил (Лузин). Но тут же сам слетел с должности (пробыл ректором всего 10 месяцев с февраля 1876 по декабрь 1876). Сменивший его Сергей (Смирнов) решил с Ключевским не связываться — и благополучно продержался у руля целых 8 лет. Епископ Христофор был менее осторожен — и потерял работу всего через три с половиной года (с 30 июля 1886 по 13 декабря 1890). Следующий за ним Антоний (Храповицкий) с Ключевским дружил и возглавлял вверенное ему учебное заведение в течении пяти лет (1890–1895). За ним пришёл Лаврентий (Некрасов) — не протянул и трёх годков (с 17 июля 1895 по 13 марта 1898). Потом мудрейший Арсений (Стадницкий) — выдержал пять с половиной лет (с 13 марта 1898 по 5 декабря 1903). Истово верующий, Арсений стоял выше корпоративных интриг. В 1900 году с группой студентов и преподавателей предпринял он невиданное путешествие — в Палестину. Итогом путешествия стала его книга «В стране священных воспоминаний» с десятками фотографий, которую всем очень рекомендую.
Перед уходом с поста Арсений рекомендовал в ректоры своего ученика и доверенного друга, инспектора Академии Евдокима Мещерского.
Евдоким сообщил Ключевскому об увольнении аккурат 27 октября 1906 — как раз, когда великий ожидал, что Академия устроит ему торжественный юбилей. А тут на тебе — вместо юбилея освобождение от должности. Такого удара Ключевский простить не мог. Великий обиделся и попробовал протестовать. Впустую. И вот тогда-то, а именно 15 ноября, и полились из его страдающей души обличительные слова в адрес православных иерархов:
«обездоленные природой или спалившие свою совесть поведением, не находя себе пристойного сбыта, проституируют себя на толкучку русской церкви, в монашество, и черным клобуком, как могильной насыпью, прикрывают невзрачную летопись своей жизни, какую физиология вырезывает на их невысоких лбах».
Кстати, взгляните на фотографию ректора Евдокима — не в его ли и в самом деле узковатый лоб швырнул камень Ключевский?
«Русской Церкви как христианского установления нет и быть не может; есть только рясофорное отделение временно-постоянной государственной охраны» — написал наш богослов, 35 лет прославлявший Русскую Церковь с кафедры Московской Духовной Академии.
Короче, Ключевский решил не сдаваться. Всю силу своего изворотливого ума направил он на месть врагу. Он продолжает ездить в Сергиев Посад якобы навещать друзей. Но в результате этих визитов про ректора Евдокима поползли самые разные слухи. Дескать он, оказывается, и такой, и сякой. Даже его ближайший друг и покровитель Арсений Стадницкий вдруг заявил, что «более лживого и подлого человека, чем Евдоким, не встречал». А чего ж Вы тогда, батюшка Арсений, такого лживого и подлого при своей особе столько лет держали? Инспектором назначили? В ректоры рекомендовали?
Дальше-больше: полетели в Святейший Синод жалобы от преподавателей, письма от студентов, что дескать, до того плох епископ Евдоким, что требуем его забрать от нас немедля же.
Ключевский был действительно великим — великим интриганом. Зная, как летели головы и диссертации в университетских кругах, стоит ли удивляться тому, что происходило в Академии?
Последующие три года Евдоким держался буквально на волоске. А Ключевский всё продолжал наезжать в Сергиев Посад — якобы встречаться с друзьями и студентами, а на самом деле плести козни против своего врага.
Ситуация в стране была тогда крайне напряжённой. Святейший Синод был больше всего обеспокоен растущим влиянием Распутина — а тут какие-то дрязги в Сергиевом Посаде. Так что, интрига казалась весьма удачной, и Василий Осипович уже приготовился с 15 августа 1909 года торжественно вернуться на свою лекторскую кафедру.
Но тут Петербург сделал ход конём — совершенно неожиданно на должность обер-прокурора Святейшего Синода приглашается врач и учёный-эпидемиолог, последователь Сергея Петровича Боткина, Сергей Михайлович Лукьянов.
Внучка Боткина вспоминала, что её отец (Евгений Сергеевич Боткин, который, как и дед, занимал должность царского лейб-медика — Е.П.) «убедился, что необходимо назначение сильного, интеллигентного и неподкупного человека в Святейший Синод, чтобы остановить всё возрастающее влияние Распутина. Когда этот пост стал вакантным, Боткин употребил всё свое влияние чтобы выдвинуть Сергея Лукьянова – абсолютно преданного Монархии, очень смелого человека. Он… не имел никаких связей… в духовной среде. Как выдающийся патолог, он обладал интеллигентностью и исключительной способностью логически мыслить. Его прямолинейность завоевала уважение Столыпина…» и так далее.
5 февраля 1909 года доктор Лукьянов становится во главе Святейшего Синода.
До этого Лукьянов уже работал в правительстве, был товарищем Министра просвещения России, и ситуация в учебных заведениях страны была ему знакома не понаслышке, в том числе и ситуация в Московской Академии. Специалист по борьбе с чумой бактериальной, он решил бороться и с чумой моральной. В качестве своего оружия возмездия выбрал он удивительного человека: Александр Васильевич Поздеевский (он же архиепископ Феодор) был профессором аскетики (аскетика — отрасль богословия, сами понимаете о чём Е.П.).
Строгий монах-аскет, не знающий ни «интимных встреч», ни «лиссабонского», ни «тенерифа», Поздеевский мгновенно привёл расстроенную общественно-половую жизнь Академии в полный порядок.
Первое, что он сделал — запретил Ключевскому появляться на территории Академии и заверил бывшего профессора, что пока он, Феодор, находится во главе Академии, курс Ключевского продолжен не будет. Академия вздохнула облегченно и благополучно просуществовала под мудрым руководством Поздеевского вплоть до 1917 года. Кстати, оставаясь честнейшим человеком, Поздеевский не вступил в коллаборацию с большевиками и в 1937 был расстрелян.
Вот и всё, г-н Быков, что Вам нужно знать об отношении Ключевского к православию — оно было хамелеонским, как и вся его жизнь: пока Русская Церковь благоволила ему и платила зарплату — он её любил. Как только перестали платить — тут же обнаружилось, что служители православной церкви «проституируют себя» и вообще «развели чертей со своими попадьями».
И ещё, любезнейший: повторяя популярную мантру «Ключевский — основатель Московской исторической школы», Вы грешите против очевидной для каждого образованного человека истины: основателем Московской исторической школы был, конечно же, С.М. Соловьёв. Это он выпестовал плеяду историков, среди которых Ключевский был, кстати, самым незначительным. А Ключевский «пестовал» лишь некоторых своих учеников. С остальными же — как, например, с Милюковым, обходился довольно безжалостно.
Продолжение, если интересно, можно будет почитать в моей книге «Тёмная история историка Ключевского». Готовится к печати.
«Вот, собственно, и всё, что я хотела сказать о Дмитрии Львовиче» ©