Между запустением и прорывом

Автор: Максимов Андрей Николаевич
Когда далекий от темы человек слышит слова «территория опережающего развития», то представляет себе инновационный цифровой город или сити с небоскребами. И, видя в списке ТОРов небогатый городок в глубинке (например, Наволоки в Ивановской области или Лесной — в Рязанской), наблюдатель приходит в недоумение.

Часто этот статус имеет моногород, где градообразующее предприятие в кризисе или на грани, а иных мест для работы и источников налогов в местный бюджет просто нет. В чем такие территории опережают другие, не сразу ответит даже специалист.

Официально ТОРов в России уже 111. По логике нормативных актов, эти города и поселки, часто депрессивные, обретя новый статус и связанные с ним выгоды, должны опережать соседей именно в динамике развития.

ТОРы получают прежде всего льготы для резидентов территории. Для них обнулены ставки земельного налога (около полутора процентов от стоимости земли) и налога на имущество (в пределах 2,2 процента), ставка налога на прибыль снижается с 20 до пяти процентов в первые пять лет и до 10 процентов — в последующие пять. А главное — взносы в социальные фонды снижаются здесь с 34 до 7,6 процента, мотивируя инвесторов создавать рабочие места. Достаточно ли этого?

Даже беглый взгляд на статистику показывает: все зависит от населенного пункта. Есть моногорода (обычно маленькие и удаленные от центров жизни, как Кондопога в Карелии или Селенгинск в Бурятии), куда за несколько лет даже этими льготами не удалось привлечь и десятка резидентов. Количество новых рабочих мест и эффекты для развития здесь минимальны. Зато больше трети резидентов и львиная доля экономических эффектов ТОР сконцентрированы в четырех муниципалитетах, среди которых Тольятти и Набережные Челны. Последние два — в числе лидеров ежегодного рейтинга Фонда «Моногорода.рф».

Понятно, что сам масштаб территории, ее место в экономической системе и наличие внутреннего рынка дают импульсы для производства, а налоговые льготы их только усиливают. Кто будет создавать услуги и товары в городе, где нет спроса на них или логистики? Кто будет строить жилье там, откуда люди только уезжают? Кто решится хотя бы поставлять товары туда, где количество и покупательская способность населения не покрывают даже издержек?

Ответ очевиден: статус ТОРа только подкрепляет уже существующий потенциал территории. Если он слабый, вытянуть себя из болота за волосы у города не получается. По данным Счетной палаты РФ, число юридических лиц в 2016–2018 годах выросло в 23 моногородах-ТОРах, зато в 41 — снизилось.

Эффект государственных программ поддержки моногородов заключается в привлечении инвесторов, создании рабочих мест и объектов инфраструктуры, повышении квалификации управленческих команд муниципалитетов.

Помимо налоговых льгот, Фонд развития моногородов выдает льготные займы предприятиям, которые позволяют муниципалитетам преодолеть зависимость от градообразующего производства. Например, в угольных или военно-промышленных городах появляются цеха по переработке мяса, молока или производству варенья из дикорастущих ягод. Из средств фонда муниципалитеты и регионы также получают софинансирование на строительство дорог, реконструкцию водопровода или канализации, модернизацию других систем. Часто в этом контексте также учитываются задачи диверсификации экономики городов. Например, в Тутаеве на деньги фонда реконструировали дорогу, ведущую к фабрике мороженого.

Однако целью создания ТОРов является по закону не только поддержка инвесторов, но и создание комфортных условий для жителей и собственно ускоренное развитие. Можно ли сегодня говорить о том, что в моногородах комплексно обеспечивается повышение качества жизни, модернизируется социальная сфера, сдерживается отток населения? Вряд ли кто-то на этот вопрос ответит утвердительно.

А анализ Счетной палаты России показывает, что методики оценки эффектов от вложения бюджетных средств в ТОРы (как налоговых льгот, так и бюджетных инвестиций) просто не существует. Мы можем посчитать, сколько денег вложили в ТОРы инвесторы, но не можем понять, сколько они бы не вложили, не будь особого режима налогообложения. Мы понимаем, сколько налогов государство сейчас не получило в территориях развития, но не понимаем, насколько это окупится в будущем. Наконец, мы видим, что в моногородах появились новые интересные проекты и объекты, но не знаем, насколько они улучшат жизнь людей, побудят ли их не уезжать.

Общественная палата России неоднократно подчеркивала, что меры поддержки моногородов должны работать на комплексное развитие, быть понятны людям и создавать лучшие практики. Боюсь, сейчас мы не найдем примеров депрессивных территорий, которые сделались символами того, как «стало жить хорошо»: попали в национальные рейтинги, прославились как особенно комфортные и вновь ставшие экономически успешными, обеспечили приток, а не отток жителей. Хотя благодаря деятельности муниципальных властей и градообразующих предприятий некоторые ТОРы становятся лидерами в своих регионах — как, например, Сатка или Тутаев. Пока нет ярких примеров возрожденных моногородов, вряд ли появится слой людей, готовых приехать туда в качестве жителей, предпринимателей или даже туристов.

Следовательно, надо думать не только о том, как привлечь в моногорода отдельных инвесторов, но и о том, как сделать их точками притяжения для людей.

Источник: «Российская газета»