Калымщики
В конце 70-х гг прошлого века в СССР молодёжь, которая от 15 и до 18 (до армии) лет, учившаяся, как правило, где-то: в школе, институте, техникуме или ПТУ, у которой родители были не очень богаты, чтобы обезпечивать возрастающие с возрастом потребности – искали и находили всевозможные приработки. Их было не то чтобы в достатке, несмотря на вездешние и всегдашние объявления о приёме на работу, они просто особо не афишировались, потому что были какими-то… не совсем легальными, что ли. По крайней мере, у меня было именно такое впечатление.
Где-то к 16-ти годам и у меня сложилась подобная ситуация: курево покупать надо (уже курил), а денег даже на самую дешёвую «Приму» нет. Мороженого иногда хочется, а у родителей особо тоже ничего не выпросишь: ну раз, ну два дадут, а затем возьмут и скажут, да нет у нас денег. Вот хоть стреляйся. Ту же девчонку в кино сводить, там ей пирожного купить – ещё подумаешь, а на что, собственно? А на проезд в общественном транспорте, а пожрать на перемене в столовке, а купить какую-нибудь хрень в магазине, которая тебе вот остро нужна? В общем, все крутились, как могли в этом плане.
Бегали мы с друзьями по магазинам, предлагали себя в качестве грузчиков – там над нами смеялись, говорили, что грузчики – это только кажется, что крайне низкая ступень в общественном сознании, на самом деле эти товарищи занимают совершенно другое место, и в, допустим, продуктовые магазины, хрен с два устроишься, все места заняты. Да и не нужны временные-то, нужны постоянные работники. Бегали по базам всяким, каким-то немыслимым конторам, типа Вторчермета – там с нами даже разговаривать не стали, просто выгнали.
На какой-нибудь завод устроиться было тоже невозможно, нужна же рабочая профессия, а где мы её возьмём, если ей не научились? В учреждения? А где их искать-то? Да и какие-такие учреждения? Что там надо делать? В общем, на первый взгляд, никому временно подрабатывающие парни оказывались не нужны. Но это было не так, конечно.
Я уже учился в техникуме тогда, круг общения и передачи друг другу информации был крайне широк. Там и выяснилось, что, к примеру, в автобусных, троллейбусных, трамвайных депо существовали ночные смены мойщиков, платили тут же, повагонно. Самые ушлые проникали в таксёрские автопарки, но там уже было тесно от страждущих. В речном порту Саратова, а он растягивался на добрые десятки километров, существовали приработки по разгрузке хрен знает чего, но там работа бывала не всегда, к тому же самую «вкусную» расхватывали взрослые мужики. В железнодорожных депо, на вокзале Саратова существовали узкие ниши, в которые не всегда можно было воткнуться, по уборке и мойке грузовых и пассажирских вагонов, но там уже требовалась квалификация и доброе слово, рекомендация от кого-то.
Разумеется, были безкрайние просторы уборщиц всевозможных ведомственных помещений, рассыпанных по всему городу, как горох, были и больницы с их полусанитарными делами, ну и грузчицко-прачечными, но этими делами, скорее всего, занимались девчонки, я особо никогда в это не вникал.
То, что выше описано, ещё накладывалось на географию проживания, ведь не до каждого места работы, пусть и потенциальной, близко было добраться. В общем, сложностей хватало, хотя они все были легко преодолимы.
Мой друг Серёга однажды прибежал ко мне на перемене, оттащил куда-то в сторону и горячо зашептал, мол, нашёл такой калым, такой калым, пальчики оближешь. Ну и я тоже возбудился, потому что стипухи 30 рублей в месяц хватало лишь… ну не хватало, в общем, категорически. В общем, в речном порту, оказывается существовал зерновой элеватор, куда вагонами доставляли зерно с полей Казахстанщины, там его сгружали, пересыпали на баржи и куда-то дальше отправляли. Разгрузить вагон зерна стоило ровно «чирик», т. е. червонец, т. е. 10 рублей. Платили сразу, без всяких паспортов, подписей и т. д. Серёга сказал, что всё схвачено, он уже договорился. ПЯТЬ ночей в месяц! Пять! 50 рублей. Если потребуется больше, то там тебе на месте и скажут.
Я спросил, а как вагон, бляха-муха, разгрузить-то? Это ж вагон, даже не грузовик. Серёга засмеялся, говорит, сам увидишь, поскольку он-то уже, зараза, одну смену отработал, знал, в общем. Сказано, сделано, я родителям вечером сообщил, что отправляюсь калымить, приду утром, мама соорудила мне пару бутеров, налила в термос чайку, они помахали мне ручкой. Батя вручил мне какую-то дачную куртку, типа брезентовой, и выдал сапоги. Как потом оказалось, для той работы именно сапоги были самое оно. Серёга в кедах проклял всё на свете.
Встретились мы с Серёгой у элеватора где-то в полночь, добрались буквально на последнем троллейбусе. Зашли в контору, Серёга назвал какое-то имя, вскоре вышла дама крутого образца средней начальницы советской эпохи (они все, как на подбор, были одинаковыми почему-то, или мне так казалось), отвела нас куда-то, сказала – бросайте свои вещи здесь, переодевайтесь, дала нам по паре брезентовых рукавиц. Мы с Серёгой переоделись, я сразу засунул себя в резиновые сапоги, брюки поверх них, вышли на тёмный-претёмный, освещаемый парой ламп где-то вверху грузовой перрон. Перед нами стояли вагоны, штук 10, самые обычные такие, грузовые.
Пришла дама, поманила пальчиком Серёгу, махнула ему рукой куда-то вдаль. Серёга подошёл ко мне, сказал, сегодня работаем на правом краю, потопали. Я ему говорю, ты бы хоть объяснил, что почём, он смеялся, говорит, да сейчас сам всё увидишь. Мы подошли к краю перрона, там стоял уже подогнанный и отсоединённый от основного состава вагон с раскрытой дверью, из него прямо куда-то вниз стекало зерно, пшеница. Серёга показал нутро вагона, оно было забито до потолка, но уже больше не стекало вниз, всё, что могло – стекло под собственным весом. Вот нам надо было всё остальное каким-то образом и подвинуть к краю, свалить вниз, где была какая-то решётка, куда зерно и уходило. Я запаниковал, потому что все эти немыслимые тонны было совершенно невозможно перекидать лопатой. То, что существуют другие способы, я даже и не знал.
Серёга же пояснил принцип работы. Повернувшись назад он показал на два здоровенных алюминиевых щита с ручкой по всей длине поверху. Щиты стояли у стенки. Я подошёл к ним, увидел, что по низу щитов идёт мощный трос, через две дырки, соединяется треугольником, сам трос уходит в дырку в стене. Я вопросительно посмотрел на друга. Тот пояснил: берёшь щит, а он тяжёлый вообще-то, тащишь его внутрь, вверх по горе зерна и втыкаешь в зерно как можно выше и как можно глубже, дальше включается автоматически мотор, который тянет трос к себе, ты, как можешь, поддерживаешь его ВМЕСТЕ с зерном, в общем, видел, как машины снег с обочин убирают, вот такой же отвал. Сам мотор работает по длине троса, когда ты доходишь до края вагона, он перестаёт работать, тащить к себе.
За раз такой алюминиевый щит брал примерно килограмм по 100-150, держать его за ручку было вообще-то тяжеловато, но страшно прикольно. В общем, мы начали, разгрузили весь вагон с Серёгой за два часа примерно. Когда зерна оставалось совсем чуть-чуть, по углам, мы его сгребали кучками лопатами и метёлками, а затем выносили вовне щитами.
Перекурили, запарившись. Пришла дама. Оказывается, она сидела где-то там наверху, смотрела на нас сверху, она же регулировала работу моторов и тросов, давала команду вагонным, которые уже отогнали наш пустой вагон, а вместо него поставили новый. Пришло два мужика, ломами они как-то быстро пошуровали, отодвигая постепенно дверь вбок, оттуда хлынуло зерно, стекая вниз, они дожали дверь вправо, кивнули нам и куда-то свалили. Дама же принесла нам попить воды в бутылках. Кивнула на вагон, мол, допьёте, приступайте.
Поясница, честно говоря, уже хрустела, но делать было нечего, груздями мы уже назвались. Мы с Серёгой вновь ринулись с щитами внутрь. Через два часа сделали второй вагон, а в уме сделали «галочку», по червонцу уже заработали. Серёга за мной запаздывал примерно на тонну или две, потому что постоянно снимал кеды и высыпал из них набившееся зерно. Я в сапогах, чувствовал себя чудесным котом.
Снова пришла дама, принесла ещё нам попить, снова мы покурили. На часах было уже четыре часа утра. И честно говоря, хотелось даже спать. Ломило не только поясницу, ломило всё. Дама сказала, что есть ещё четыре вагона, поэтому, если мы хотим сегодня заработать так вот от души, то стоит не сидеть тут и перекуривать, а поднажать. Я переглянулся с Серёгой, тот ощерился… Я кивнул даме.
Пришёл третий вагон, снова прибежали мужики с ломами, снова пошло зерно вниз, снова мы начали шуровать щитами. Работа как-то пошла уже споро: то ли привыкли, наловчились, то ли подстёжка дамы сработала. В общем, третий вагон мы сделали уже за полтора часа. На четвёртом вагоне я уже забыл про время, забыл про своё натруженное тело, забыл даже мыслить что-то там, не говоря уж про напевать про себя. Мы с Серёгой решили, что учиться сегодня уже не пойдём, а добьём ВСЁ. Все шесть вагонов, чего бы нам это ни стоило.
И мы их сделали. Как добрались домой на утреннем транспорте я уже и не помню. После такой работы спал, по-моему, целый день. На руки мы получили по 30 рублей. Ночь – и стипуха в кармане. Поди плохо!
С той поры Серёга периодически названивал на элеватор, спрашивал, есть ли работёнка. И периодически она случалась: на один вагон (нам с Серёгой по «пятёрке» на руки), на два, на три. Но больше шести вагонов за раз ни разу не было. Работа бывала не то что совсем уж часто, всё же нам приходилось ещё и на занятия ходить, но примерно раз или два в месяц. Вместо пшеницы иногда было какое-то другое зерно, я даже не знаю, что это, мелкое и более тяжёлое, зелёного цвета, горчица, наверно, иногда был ячмень, иногда рожь.
Затем Серёга переехал на новую квартиру, куда-то совсем на окраину Саратова, ему стало добираться до элеватора ну очень далеко, и наш тандем распался. У меня дома телефона не было, поэтому я пару раз заскакивал на элеватор, спрашивал про работу, но её не было. А затем сказали, что они, наконец, построили какой-то перевёртыш вагонов, теперь наши услуги с щитами вообще не нужны.
Я же, привыкший уже к «неплохим» заработкам, начал рыскать по другим местам. Удача мне улыбнулась на маргаринном комбинате, там требовалось иногда разгружать вагоны со стеклянными банками, цена была уже другая, 7 рублей за вагон, щита никакого не было, надо было специальным крючком подтаскивать к краю вагона тяжеленные ящики с банками, там их брал погрузчик, куда-то увозил. Там я проработал где-то ещё с полгода, пока однажды не оступился в дырку на полу вагона и правой рукой не наткнулся на битое стекло: пробил насквозь сухожилие большого пальца, кровища шла потоком. Меня погрузили на какой-то газик, отвезли в травмпункт, где и зашили руку. Но с тех пор, с 17-ти моих лет большой палец так и не гнётся. Соответственно, калымить я там тоже прекратил. Потому что вскоре нашёл работу дворником, а она меня вообще полностью устраивала, потому что я работал лишь по утрам: 70 рубликов в месяц на мелочишку всякую.
К армии я уже года три как полностью был независим от родителей по деньгам, иной раз даже вручал матери какую-то денежку, она был жутко довольна. А с Серёгой мы пересеклись уже после армии, летом 1983 года, пошли купаться в Волге, на бетонные кубы (понырять с них), сидели там наверху, на солнышке, смотрели на элеватор наш калымный, он был прямо перед нами, да и вспоминали юность.