СГАО «Висмут» -1
Марченко Вячеслав Васильевич, академик, Заслуженный геолог Российской Федерации
"...Мне пришлось трудиться со многими немецкими и советскими коллегами, в нескольких городах ГДР, на разных рудниках и шахтах. Конечно, обо всём я не смогу рассказать, опишу лишь некоторые свои личные впечатления. Эти записки не претендуют на полноту; в них приведены лишь наиболее интересные, на мой взгляд, факты, события и некоторые детали.
После окончания Свердловского горного института нас с Верой Михайловной направили на работу в Казахстан, где мы трудились, несмотря на довольно сложные условия. Так мы отработали пять лет; однажды меня пригласили в отдел кадров и предложили поехать на работу заграницу. Мы долго не думали и согласились. Тогда много наших специалистов геологов, геофизиков работали за рубежом. Мы оформили документы, через месяц нас вызвали в Алма-Ату, где с нами беседовал представитель из Москвы. Он сказал, что работать непосредственно по нашей специальности мы будем либо в Чехословакии, либо в Германской Демократической Республике. Месяца через два пришло предписание откомандировать нас в распоряжение какого-то московского почтового ящика (так тогда именовались секретные предприятия).
Мы прибыли в Москву, адрес: Большая Ордынка недалеко от метро «Новокузнецкая»; смотрим – громадное здание, вход строго по пропускам. Как мы узнали позже, это было Министерство Среднего машиностроения; в него входили все предприятия атомной промышленности – от геологоразведки до изготовления конечной продукции (в том числе и оборонной). Оттуда нас отправили в ГДР, на «Объект Собко». Как мы узнали позднее, этот загадочный Собко был Генеральным директором Советско-германского акционерного общества «ВИСМУТ». По железной дороге мы доехали до Франкфутрта-на-Одере, далее на автомашине до города Карл-Маркс-Штадт, где и находилась Генеральная дирекция. Побеседовал со мной Главный геофизик СГАО «ВИСМУТ» А.Н.Еремеев и направил меня в Тюрингию в город Гера, где находился «Объект 90» (Горнорудный комбинат в Тюрингии). В Генеральной дирекции трудились в то время мои коллеги по институту И.Лучин и Г.Шумков, окончившие институт на год позднее меня. Они приободрили меня и развеяли мои сомнения по поводу новой работы.
Приехал я с семьёй: женой и четырёхлетним сыном Сергеем в город Гера, столицу Земли Тюрингия. Несколько трёхэтажных зданий, где проживали советские специалисты, и небольшая спортивная площадка носили название «Советская колония». Недалеко находилась воинская часть Советской Армии. Всё это располагалось на окраине города на холме, с которого открывался красивый вид на город и его окрестности: невысокие горы, покрытые лесом.
Немного о нашем тогдашнем быте. Вначале нас поселили неподалеку от нашей колонии в отдельной двухэтажной вилле с подземным гаражом. В первую же ночь мы были напуганы, т.к. кто-то сильно стучал и по-немецки просил открыть. Наш сосед узнал, что это искали советского специалиста, работавшего на шахте, там произошло какое-то ЧП.
В 1958 году в ГДР была ещё карточная система, но хлеб, сахар, молоко и крупы отпускались без ограничения. А мясо и колбасы, масло, сыр, яйца и др. – только по карточкам. Но нормы продуктов по карточкам были по нашим понятиям весьма велики. Правда, это было только для шахтёров, занятых на подземных работах, но именно такие карточки и полагались всем советским специалистам и членам их семей. Так что с питанием у нас, всё обстояло более чем благополучно. Все промышленные товары можно было купить свободно и в большом выборе. И цены были для нас вполне доступны. Так, например, моя зарплата была 1300 немецких марок в месяц, хорошая женская шуба стоила не более 1000 марок, мужской костюм – 150, обувь от 30 до 50 марок. Много было всевозможной посуды, мебели и других товаров.
Перед тем, как мне направиться непосредственно на производство, со мной, как и с каждым советским специалистом, в так называемом, «втором отделе» провели собеседование. «Холодная война» тогда была в самом разгаре. Объяснили, что граница с Западным Берлином фактически открыта и поэтому случаются всякие провокации, диверсии и даже были случаи попыток похищения наших специалистов. Так что всегда надо быть внимательным, как на работе, так и в городе. Каждый раз просить разрешения на любую поездку, по каким-либо делам.
На другой день меня знакомили с рудником Шмирхау: большая шахта, рудные бункера, терриконы, железнодорожные пути и прочее. Когда мы проходили по рудному двору, раздался сильный взрыв: в воздух полетели камни, доски, выбило стёкла в некоторых помещениях. «Вот тебе и диверсия» сразу же подумал я. Но оказалось, это решили маленьким взрывом разрыхлить в бункере слежавшуюся и замёрзшую руду, но, видимо не рассчитали и положили чересчур много взрывчатки. Диверсия или нет: поди, разберись.
Итак, меня назначили руководителем дозиметрической службы горнорудного комбината Роннебург (шахта Шмирхау и др.) непосредственно мне подчинялся штат так называемой «Воздушной лаборатории» (“Luftlabor”).
Дело в том, что наиболее опасным для здоровья шахтёров был радиоактивный газ – радон. Он не имел запаха, был бесцветен и ничем не выдавал себя. Концентрации его в нормальных условиях колеблются от 10-20 до 30-50 эман (это единица его измерения). Но в шахтном воздухе при добыче руды, его концентрации доходили до 100 – 500, а иногда и более эман. Поэтому нашей главной задачей было ежедневное отслеживание содержания радона в шахтном воздухе во всех горных выработках всех действующих шахт (а их было 4). Штат лаборатории состоял из 30-35 человек, которые отбирали пробы воздуха в резиновые футбольные баллоны и приносили их в лабораторию, где на специальной геофизической аппаратуре осуществлялись анализы. Результаты наносились на погоризонтные планы подземных горных выработок и эти данные мы передавали в Отдел вентиляции шахты, чтобы в местах высоких содержаний радона своевременно установить дополнительное проветривание и удалить оттуда радон. Да ещё была беда в том, что урановая руда залегала в углисто-кремнистых сланцах, а они, при соединении с воздухом самовозгорались, выделяя угарный газ – бич всех шахтёров. Так что работа наша была весьма ответственная.
Очень большие права имели в ГДР профсоюзы. Мы привыкли, что у нас в СССР профсоюзы, в общем-то, занимались больше бытовыми вопросами, а здесь – председатель профкома имел прав, пожалуй, не меньше, чем директор предприятия: все вопросы, касающиеся трудящихся без ведома профсоюза не могли быть решены.
Эгон Пукнат был молод, лет 18-20, у него всегда был красивый румянец, руководил он подчинёнными ему рабочими хорошо, каждый день мы имели полные сведения со всех выработок и шахт. Он, несмотря на свой возраст, входил в комитет профсоюза шахты. Как-то раз я спросил его: женат ли? Он ответил, что пока не женат, но у него есть «подруга» (Freundin). Я вначале даже не понял, что это такое. На мой дополнительный вопрос он ответил: «Ну, как я могу жениться? Мы с Ренатой должны вначале получить квартиру, купить мебель, кроме того, мы договорились с ней приобрести ещё автомобиль или мотоцикл или катер. Вот сейчас я, помимо работы ещё подрабатываю в одной мастерской, а Рената – трудится на фабрике и ещё выступает как модель на показе мод. Вот года через четыре мы сможем и пожениться. И родители нас поддерживают в этом решении». Такая расчётливость молодого человека меня вначале удивила. Мы же у себя, молодые люди, думали не о будущем благополучии, а о любви: «нравится девушка – женись, а дальше будет всё хорошо» (вернее, должно быть всё хорошо). Для меня, только что приехавшего из Союза, где мораль и даже семейная жизнь строго контролировалась парткомом, комсомолом и даже профкомом, всё это было как-то неожиданно и непривычно. Однако, поразмыслив, я понял, что такой трезвый подход не так уж и плох.
Так я проработал примерно полгода. Потом, учитывая моё образование и квалификацию горного инженера-геофизика, меня назначили главным геофизиком всего горнорудного комбината («Объекта 90»), в который входили четыре подземных рудника и два карьера Кульмич и Зорге.
Новая работа была весьма ответственна: я отвечал за контроль выполнения плана комбината по количеству и качеству добываемой на шахтах и карьерах руды, отправляемой для переработки на гидрометаллургический завод и на две фабрики.
.. что геофизики контролировали в каждом забое шахты или карьера отработку руды. Отвечали за то, чтобы в руду не попадала пустая горная порода, контролировали каждую вагонетку, каждый грузовик. И всё это буквально ежеминутно; рассчитывали количество и качество руды с каждого места, и по этим данным определялось выполнение плана по каждому участку, каждой шахте и карьеру и в целом по всему горнорудному комбинату. Такой контроль осуществлялся с помощью радиометрических геофизических приборов: ручных, вагонеточных и автосамосвальных. Каждый день с нашего комбината отправлялось несколько железнодорожных составов на заводы и фабрики по обогащению и переработке руд. Вся эта работа осуществлялась в тесном контакте с Отделом технического контроля (ОТК). А от выполнения плана зависел и заработок шахтёров, и ежемесячная премия. Так что малейшая ошибка могла привести к крупным неприятностям.
В 1959 году на День Республики к нам на шахту Шмирхау приезжал премьер-министр ГДР Гротеволь. Состоялся большой митинг; было много горняков, он выступал с трибуны, установленной на площади у самой шахты. Видно было, что это спокойный, интеллигентный человек. Шахтёры относились к нему с уважением. Многие залезли даже на крыши построек, чтобы видеть его. Полицейские вежливо просили сойти с крыши. Один рабочий сказал другому (а я стоял рядом и всё слышал): «Ну, что это за власть! Уговаривают. Раньше как стукнул бы дубинкой, так сразу же все бы слезли».
Моим заместителем по немецкой части был Райнхольд Новак. Молодой человек, лет 25, невысокого роста, с хитринкой в глазах, энергичный, слегка лысоватый, весьма скрупулёзный в профессиональных делах. Трудились мы с ним в полном взаимопонимании и дружбе. Все немецкие коллеги его уважали и точно выполняли все его поручения и замечания. С Райнхольдом и его женой Эрикой мы дружили семьями. Как-то раз, кажется, в день праздника 1-го мая он пригласил нас с Верой Михайловной к себе в гости. В соответствии с существующими тогда режимными требованиями ко всем советским специалистам, работающим в СГАО «ВИСМУТ», я просил разрешения у начальника 2-го Отдела К.В.Хренова. Получив его согласие, мы с женой заготовили подарок и цветы, и пошли в гости. Жили они недалеко от советской колонии. Квартира была просторна, удобна, хорошо обставлена, всюду были чистота и порядок.
Родители Райнхольда до войны проживали в Чехии, там он и родился. Сразу после войны, как немцы, они были репатриированы (попросту выселены) в Германию (ГДР), где получили жильё и работу. Надо сказать, что многие немцы, как я узнал позже, проживавшие на территориях, перешедших к Польше, также были переселены в ГДР. Вот так, в соответствии с договорённостями между Англией, США и СССР, решались после войны все территориальные и национальные проблемы.
Мы впервые были в гостях у немцев, и нам всё было интересно, но некоторые детали показались нам непривычными. Например, вначале нам подали бутерброды, на второе – «рулады», свёрнутые в рулончики тонкие ломтики варёного мяса, начинённые мелконарезанными солёными огурчиками.
В каждый рулончик была воткнута металлическая палочка, за которую было его удобно его брать. Сейчас – это всё привычное дело и нечему удивляться, но тогда это было для нас ново. После были поданы овощной салат и затем кофе с печеньем и пирожным. И уже после всего этого мы пили маленькими рюмочками (20 грамм) водку или ликёр, по желанию. За столом мы говорили по немецки, т.к. Эрика не знала русского языка. Я рассказывал об истории моего родного города Нижнего Тагила, о музее, первые экспонаты которого были внесены заводчиками Демидовыми ещё в середине 18 века. Кстати, Акинфий Демидов приобрёл тогда в Фрайбергской горной Академии минералогическую коллекцию. Им было всё это интересно, и они внимательно слушали. В общем, наша встреча была весьма дружелюбной, и мы остались довольны. Думаю, что и семья Новак тоже.
На руднике Лихтенберг главным геофизиком шахты работал наш специалист Павел Теляковский. Как-то раз на него пожаловались немецкие коллеги: он за год ни разу не спускался в шахту, и не понимает всех сложностей, с которыми приходится сталкиваться геофизикам при выполнении плана добычи руды. Меня, как главного геофизика комбината, попросили принять участие в собрании группы «Свободной немецкой молодёжи» (FDJ), аналоге нашего комсомола. Секретарь нашей партийной группы Голубин (он же – начальник отдела кадров) сказал мне: «Там могут быть провокации, так что ты будь начеку и построже». Как раз накануне был день советской авиации, и на параде в Тушино были показаны самые новейшие советские самолёты: стратегические бомбардировщики, сверхскоростные штурмовики и истребители, побившие все мировые рекорды дальности, высоты и скорости полёта.
Нужно добавить, что за неделю до этого в районе шахты пролетел американский военный вертолёт; наши истребители мигом посадили его, как раз перед шахтой. Американцы сожгли все свои карты, напились и выглядели пьяными. Так закончилась эта провокация.
В соответствии с уставом СГАО «ВИСМУТ» советские специалисты занимали должности: Генерального директора, главных инженеров, главных геологов и главных геофизиков на всех уровнях: горнорудных комбинатах, шахтах, карьерах. Немецкие коллеги были на должностях начальников комбинатов и заместителей советских специалистов. Такое положение объяснялось еще и тем, что среди немецких коллег практически не было специалистов, в частности, мы геофизики, проводили их обучение, объясняли принципы устройства геофизической аппаратуры, эталонировку приборов и методику различных измерений.
Поэтому, когда на собрании я услышал в выступлениях немецких коллег, что было бы лучше, если бы главным геофизиком шахты Лихтенберг был немецкий специалист, т.е. тенденцию нарушить устав Акционерного общества и сложившийся «статус-кво», решил, не допустить прецедента и поставить всё на свои места. Своё выступление я начал тем, что военная мощь Советского Союза является «холодным душем» для поджигателей новой войны. Наши народы пострадали от войны более всех других и нужно крепить нашу дружбу и взаимопонимание. Но всё-таки ощущение было таково, что люди молча слушают, но в душе думают по-своему. В целом резолюция собрания была положительной. Теляковский стал спускаться в шахту почти ежедневно (если с планом по качеству руды было тяжело), а через квартал он уехал в Союз и на его место пришёл наш новый товарищ, который с большим энтузиазмом принялся за свою работу на шахте.
....внедряли радиометрическую вертолётную аэрогаммасъёмку территории деятельности комбината, с целью выявления новых площадей, перспективных на обнаружение урановых месторождений. В связи с американской провокацией (несанкционированный полёт их военного вертолёта) наши исследования были довольно сложными. Приходилось каждый полёт вертолёта и его маршрут детально согласовывать с нашими военными, иначе нам не гарантировали безопасность. Однажды, во время полёта над центром города Гера (столица Тюрингии), в котором все мы жили, аппаратура зарегистрировала высокую радиоактивную аномалию. Надо сказать, что в это время (1959 год, 14 лет после войны) центры почти всех промышленных городов Восточной Германии всё ещё стояли в руинах после американских бомбардировок в 1944-1945 гг
Мы точно засекли во время полёта место наибольшей радиоактивности. На другой день мы ..поехали с прибором на место аномалии и обнаружили там строительный бутовый камень, который использовался для закладки фундаментов строящихся зданий. В этих глыбах мы нашли очень богатую урановую руду – уранинит (урановую смолку). Мы поинтересовались, откуда этот каменный материал. Оказалось, из Гарца – это на северо-западе ГДР. Помните, в «Фаусте» И.Гёте в тех местах на скале «Брокен» ведьмы устраивали «Вальпургиеву ночь» - свой шабаш и «летали на мётлах». И ещё: неподалеку от того места на возвышенности стоит вырубленный из скалы большой памятник Фридриху Барбароссе – тому самому, именем которого Гитлер назвал план нападения на Советский Союз. Вот тебе и чертовщина: именно там и была эта вредная руда.
В средние века там было множество рудников, добывавших медь, свинец, железо, никель. В наше время там, в городе Мансфельде, находился большой медный рудник и несколько шахт. Из шахты «Отто Брозовски» и был этот строительный материал. Мы побывали на этой шахте, организовали вывоз урановой руды и установили там геофизический контроль. Возможно, что и до сих пор в фундаментах некоторых зданий в центре города Гера, вблизи «Сальватор-кирхе» могут встретиться и радиоактивные камни. Хорошо ещё, что мы вовремя заметили это и не допустили дальнейшего загрязнения города.
Среди советских геофизиков наиболее заметной фигурой был Борис Гаврилович Рассохин, Герой Советского Союза. Среднего роста, сухощавый, русые волосы, голубые глаза, взгляд человека, много повидавшего в своей жизни. Был он наш земляк, из Свердловска, учился почти одновременно с нами, но в другом институте: Уральском политехническом институте (УПИ), и по другой специальности: химическая переработка урановых руд. На руднике он изучал радиометрическую контрастность урановых руд, с целью возможности удаления механическим способом «пустой горной породы» из таких руд. В шахту он не ходил – этого не требовала его работа.
На фронте он был лётчиком и с ним произошёл в городе редкий случай. Он так рассказывал его нам. «Иду я как-то по улице – смотрю, встречается знакомое лицо, а кто, никак вспомнить не могу. Прошёл я мимо, потом оглянулся, гляжу, тот человек тоже остановился. Потом подходит ко мне и говорит: «Здравствуй, Борис». И я вспомнил, почему мне его лицо знакомо. Перед битвой на Курской дуге я летал фотографировать немецкие позиции. С их стороны тоже летал самолёт разведчик. Нам категорически запрещалось вступать в воздушный бой во время выполнения разведочных фотосъёмок, т.к. наши материалы были необходимы командованию. Так вот, в воздухе мы часто встречались с немецкими самолётами разведчиками. Летали довольно близко, даже приветствовали друг-друга при встрече покачиванием крыльев». На наш вопрос «А как он узнал твоё имя?» Рассохин ответил: «Когда я поднимался в воздух, то немецкая рация передавала предупреждение: «Achtung! In Luft russische Аs Boris Rassochin!» («Внимание! В воздухе русский ас Борис Рассохин!»).
Среди других геофизиков запомнился Константин Плакида: москвич, всегда относившийся ко всему с большой долей скепсиса. Немецкие геофизики работали, по его мнению, кое-как; обедая в шахтной столовой, подаваемый большой шницель с гарниром он называл «салом с сухарями», хотя мне такой шницель казался хорошим и вкусным. Питание на шахте (вернее обед) был бесплатным, всегда сытным и обильным. Кормили в столовой по талонам, которые выдавали каждый месяц без всяких карточек. Всегда салат из свежих овощей, какой-нибудь суп, второе из мяса или рыбы, непременно кофе или компот. Иногда предлагали «Eintopf», т.е. первое и второе в одной большой миске (в прямом переводе «айнтопф» означает «в одном горшке»). Это, мог быть густой гороховый суп с парой больших сарделек. Блюдо это было введено ещё при Гитлере, когда безработные строили автострады, их кормили таким блюдом бесплатно и давали порции для дома.
Наша жизнь в ГДР в силу тогдашних обстоятельств (разгар «холодной войны»), как я отмечал ранее, находилась под неусыпным вниманием и контролем нашего отдела кадров и других отделов такого рода. Свободного времени у нас, в общем-то, было мало. Нам (в том числе и членам семей) необходимо было заниматься в политкружках, готовить выступления, участвовать в дискуссиях, писать рефераты. Мы изучали философию, политэкономию, внешнюю политику.
Иногда нас просили прочитать лекции в гарнизонах советской группы войск в Германии (ГСВГ). Однажды начальник отдела кадров нашего объекта («Объект 90») Голубин предложил мне прочесть лекцию о минеральных ресурсах СССР. Я подготовил такую лекцию с интересными содержательными примерами, главным образом, с места моей прежней работы в Казахстане (Тургайском прогибе). Лекцию я делал в штабе армии «Юг» ГСВГ, в городе Нора, близ Веймара. Большой зал офицерского клуба был полон; лекцию я произносил в свободной манере, все слушали с большим вниманием, видимо, лекция такого рода была здесь впервые. Никакой политики; только об интересной работе геологов, об открытиях новых месторождений, о богатствах недр нашей страны. Лекция была принята очень хорошо.
После лекции меня лично поблагодарил Командующий, генерал-полковник Валерий Толубко (через два года он стал командующим всей Группы советских войск в Германии). Через пять лет ему присвоили звание маршала, и он возглавил в СССР новый род вооружённых сил: Ракетные войска стратегического назначения. Его адъютант пригласил меня в офицерский ресторан, мы роскошно поужинали. Во время ужина я поинтересовался не нападёт ли на нас НАТО. Он сказал, что у нас здесь такая мощь, что за десяток дней опрокинем всё НАТО в Ла-Манш, если они посмеют напасть на нас. Затем мне передали подписанную В.Толубко благодарность командующего. На другой день, когда я пришёл на работу и показал Голубину эту грамоту, он очень обрадовался и передал её в куда-то «наверх», что называется «отчитался» за свою партийную работу с кадрами.
Как я отмечал, наше начальство делало всё, чтобы у нас как можно меньше было свободного времени. Почти каждую субботу организовывались экскурсии: по городам, замкам, музеям, памятным местам, местным курортам и т.п. Так мы познакомился с Лейпцигом; посещали знаменитую ярмарку, побывали в кирхе, где играл И.С.Бах; смотрели «Памятник битвы народов», воздвигнутый в честь победы над Наполеоном, рядом – русская церковь, построенная на смоленской земле, которую специально привозили из России.
Интересно было посетить «Ауэрбахскеллер», описанный И.Гёте в его знаменитом произведении «Фауст» и многое другое. Побывали и в Дрездене, в известной картинной галерее (она была уже восстановлена после американской бомбардировки в апреле 1945 г.), восхищались Сикстинской мадонной, возвращённой Советским Союзом в ГДР. Были и в столице – Берлине, в Потсдаме, где проходила конференция трёх держав в 1945 г. и во многих других местах. В летний период наши дети отдыхали в пионерских лагерях, расположенных, как правило, в курортных местностях. Практиковалось посещение театров; в Геру приезжал даже итальянский театр «Ла Скала». По крупным праздникам: 1-е Мая, День Победы 9 мая (там он праздновался как «День освобождения»), 7-го Октября – День Республики, повсюду проводились демонстрации, торжественные собрания, праздничные концерты.
А 23-го февраля каждого года происходило возложение венков к могилам советских солдат и немецких антифашистов. Самым большим праздником оставалось католическое Рождество, который всегда был нерабочим днём и праздновался всеми. Ещё один неизвестный для нас праздник – народный немецкий обычай: «День отцов» (Faterstag), весной, в середине мая, мужчины брали пиво, закуски (обычно вкусные сардельки «Bockwurst») и уходили на природу, в лес. Там отдыхали, шутили и потом шли по своим домам.
Поощрялась коллективная охота, рыбалка. Я купил два хороших ружья и рыболовные принадлежности. С охоты и рыбалки всегда приходил с трофеями. Обычно перед праздниками всю добытую дичь (косули, олень, зайцы или утки) мы сдавали на общую кухню, и всему коллективу советских специалистов и членам их семей готовили праздничный ужин. Охота почти всегда была очень удачной. Так, например, когда мы охотились на уток вблизи границы с Польшей, за вечернюю и утреннюю зорьку мои трофеи составили 18 уток.
Помимо всего, мы всё время изучали немецкий язык. Нашим преподавателем был Эрих Яч, он работал бухгалтером в магазине «HO-Wismut» (в СГАО «ВИСМУТ» были свои магазины, забыл сказать, что и своя полиция, и даже свой суд). Русский язык Эрих знал хорошо, выучил в совершенстве в нашем плену. Кстати, многие немецкие сотрудники также были нашими военнопленными. Яч – полноватый, аккуратный и добрый человек, которого мы все весьма уважали.
Наши женщины часто посещали магазины, лавочки, ателье. Особым спросом пользовались перламутровые сервизы «Мадонна», различные ковры, гобелены, хрусталь. В то время здесь было изобилие таких товаров, а в Союзе – их было очень мало. Покупали хорошие пианино, но покупать их нам разрешалось только в том городе, где мы проживали. Когда один из нас (геолог Ю.Алексеев) заказал по почте очень хорошее пианино «Bechstein» в городе Фрайберге, и ему пришла оттуда открытка, что он может приехать и получить свой заказ, ему пришлось пережить неприятный разговор в нашем «Втором отделе». На его вопрос: «Почему я не могу купить себе вещь, там, где я хочу?», ему кратко ответили: «Не положено».
Увлекались мы и киносъёмками, только что входившими тогда в моду. Мы приобрели хороший чешский киноаппарат «Адмира» с двумя объективами и много снимали. Эти плёнки целы до сих пор, и теперь мой сын Сергей переписал их на современные носители - лазерные диски; всё-таки это хорошая память в истории нашей семьи.
..Никакого воровства за всё время пребывания в ГДР я не встречал. Криминальная полиция работала там просто безукоризненно. У многих из нас были велосипеды, и мы оставляли их на ночь у подъезда. Однажды кто-то из наших специалистов утром не обнаружил свой велосипед; ему порекомендовали обратиться в полицию. Через три дня его пригласили в криминальную полицию и предложили взять свой пропавший велосипед, уже перекрашенный в другой цвет, он даже вначале его и не признал. Но велосипед был именно тот, это установили по заводскому номеру, а номер полиция выяснила в магазине, где был продан этот товар. Так работала немецкая полиция, и это в городе со 100-тысячным населением!
Работа у меня шла нормально, все шахты и карьеры регулярно выполняли планы добычи и отгрузки руды на гидрометаллургические заводы и фабрики, как по количеству, так и по её качеству. Конечно, проследить за всем этим и корректировать показатели за каждую смену и сутки было непросто. Необходимо было всё время отслеживать, чтобы в конце месяца всё точно сошлось между геофизическими измерениями у нас и результатами химических анализов на заводах. Мы должны были поставлять на заводы руду со строго определённым содержанием в неё металла. Но, как-то раз в конце месяца начались расхождения, всё время возрастающие.
Мы проверили всё, что было у нас возможно, но никакой ошибки в наших измерениях не обнаружили. А завод утверждал, что у них вообще ошибки быть не может. Тогда была создана «межведомственная» комиссия: химики проверяли нас на шахтах и карьерах, а мы – результаты их анализов на всех стадиях передела рудной массы. После тщательной проверки нам удалось найти скрытый резерв на конечном этапе извлечения металла в технологической цепочке на гидрометаллургическом заводе. Это было настолько доказательно, что скрывать это было невозможно. Но на другой день нас вызвали в Генеральную дирекцию и информировали, что «этот металл есть резерв всего СГАО «ВИСМУТ» и что не нам судить об этом». Предложили исправить наше «недовыполнение плана» в следующем месяце. После этого авторитет геофизиков на нашем объекте значительно укрепился.
...Тема моей диссертации: «Особенности глубинного геологического строения Саксо-Тюрингской структурно-фациальной зоны и перспективы её рудоносности (по данным интерпретации геофизических данных с использованием ЭВМ)». Это исследование представляло практический интерес и, учитывая и мой опыт, мне предложили работу в Москве, в системе Министерства среднего машиностроения, в Центральном НИИ информации и технико-экономических исследований по атомной науке и технике. Это определило мою судьбу на все последующие годы.
...Я возглавил научное направление по компьютерному прогнозированию месторождений в должности старшего научного сотрудника. Перед нашей лабораторией была поставлена задача: провести по разработанной методике прогноз площадей, перспективных на выявление новых урановых месторождений в пределах Северного Казахстана, где строился новый горнорудный комбинат. В дальнейшем там было открыто несколько месторождений. Кроме того, в Якутии, Казахстане, на Кавказе в других регионах СССР на основе нашей компьютерной технологии были открыты месторождения олова, сурьмы, золота, меди, фосфоритов. Министерство геологии рекомендовало технологию для всех ведомственных экспедиций, а через несколько лет за разработку компьютерной технологии геопрогноза и её широкое внедрение наш коллектив был удостоен Государственной премии СССР.
В это время в Селятино строился кооперативный дом для ветеранов атомной промышленности. И мне выделили в этом доме четырёхкомнатную квартиру. Десять лет мы оплачивали свой кредит, плюс 1,5% в год..."
Воспоминания Симхис Владимира
"..В 1955г, после окончания электро механического техникума, я был призван в армию. Попал в ГДР. При распределении небольшую группу привезли в Саксонию, в посёлок Грюна (это рядом с г. Хемниц) там обосновалась небольшая рота. С нами повели собеседование о важной боевой государственной задаче по добыче стратегического сырья. Слово "УРАН" запрещалось произносить и писать. Подъём, зарядка, завтрак и строем под команду: «с песней! на выполнение боевой задачи - шагом марш!» В дальнейшем говорить - иду на работу, или работаю в ночную - запрещалось и наказывалось. надо говорить:"Иду выполнять боевую задачу". Объект находился в 300м. Охранялся войсками МВД. У ворот показывали пропуск с фотографией. Внутри – 3-х-этажное здание, а с тыла -прилегающие небольшие цеха. Меня направили на второй этаж. У входа каждого этажа или цеха часовой проверяет пропуск. В пропуске штампик: или верблюда, или самолёта и т.д. Данный штампик давал право только входа и только на конкретное рабочее место.
В отделе этого этажа работало несколько гражданских инженеров-химиков и солдаты-лаборанты. Начальница дала направление на получение спецодежды (противокислотные брюки, белый халат, чепчик (см. фото). Почти отслуживший срок лаборант начал учить меня. За годы, проведённые там, я примерно понял, что это был филиал НИИ и лаборатории шахтного хозяйства, дающие рекомендации оптимального отделения пустой породы от урана. А также наличия процентного содержания урана в новых забоях в шахтах Тюрингии. Проделывая не сотни, а десятки тысяч проб, меняя среду, температуру и.т.д., работая в три смены и в праздники, используя дорогостоящее оборудование, я свидетель, как тяжело проводятся исследования.
Как и все солдаты в ГДР, мы получали 30 марок, но в отличие от других воинских частей (ВЧ) на счёт в банк СССР нам переводилось 120руб. - сумма менее месячной стипендии в техникуме. Получали махорку. Кормили, в отличие других ВЧ, очень хорошо. А на рабочем месте - бачок с молоком. Была традиция: в ночную смену, в отсутствии гражданского начальства, когда оставались солдаты-лаборанты, мы со склада ВЧ проносили кусок комбижира и картошку, и в вытяжном шкафу, где производят анализы, связанные с высокой температурой, жарим её, вспоминая отчий дом и родину.
По нашей ментальности хлебнём тройной одеколон, но уже в 1957г. на наружной территории работали и немцы. Они были в СССР в плену примерно до 53-54г., понимали русский. Мы в складчину давали им деньги, и они нам покупали в посёлке водку, помню "КОРН". Но главное врезалось в память, что во время ночного веселья один из солдатиков под хмельком кричал: "НАМ НИ-НИ» Никто никогда не поверит, что мы ели жареный картофель в платиновом!!! протвене! Но это правда. Ибо чистая платина выдерживает почти 2000 градусов не выделяя окислов, не нарушая точность анализа. Что ещё вспомнить? Любые записи, расчёты надо было делать в пронумерованном журнале с надписью "НО WISMUT".
На протяжении последующей жизни, да и по сей день в народе бытует убеждение-чушь, что в урановых рудниках и фабриках работают приговорённые к смерти или уголовники и т.д.
Источник http://www.wismut.su/History1.htm
"...Мне пришлось трудиться со многими немецкими и советскими коллегами, в нескольких городах ГДР, на разных рудниках и шахтах. Конечно, обо всём я не смогу рассказать, опишу лишь некоторые свои личные впечатления. Эти записки не претендуют на полноту; в них приведены лишь наиболее интересные, на мой взгляд, факты, события и некоторые детали.
После окончания Свердловского горного института нас с Верой Михайловной направили на работу в Казахстан, где мы трудились, несмотря на довольно сложные условия. Так мы отработали пять лет; однажды меня пригласили в отдел кадров и предложили поехать на работу заграницу. Мы долго не думали и согласились. Тогда много наших специалистов геологов, геофизиков работали за рубежом. Мы оформили документы, через месяц нас вызвали в Алма-Ату, где с нами беседовал представитель из Москвы. Он сказал, что работать непосредственно по нашей специальности мы будем либо в Чехословакии, либо в Германской Демократической Республике. Месяца через два пришло предписание откомандировать нас в распоряжение какого-то московского почтового ящика (так тогда именовались секретные предприятия).
Мы прибыли в Москву, адрес: Большая Ордынка недалеко от метро «Новокузнецкая»; смотрим – громадное здание, вход строго по пропускам. Как мы узнали позже, это было Министерство Среднего машиностроения; в него входили все предприятия атомной промышленности – от геологоразведки до изготовления конечной продукции (в том числе и оборонной). Оттуда нас отправили в ГДР, на «Объект Собко». Как мы узнали позднее, этот загадочный Собко был Генеральным директором Советско-германского акционерного общества «ВИСМУТ». По железной дороге мы доехали до Франкфутрта-на-Одере, далее на автомашине до города Карл-Маркс-Штадт, где и находилась Генеральная дирекция. Побеседовал со мной Главный геофизик СГАО «ВИСМУТ» А.Н.Еремеев и направил меня в Тюрингию в город Гера, где находился «Объект 90» (Горнорудный комбинат в Тюрингии). В Генеральной дирекции трудились в то время мои коллеги по институту И.Лучин и Г.Шумков, окончившие институт на год позднее меня. Они приободрили меня и развеяли мои сомнения по поводу новой работы.
Приехал я с семьёй: женой и четырёхлетним сыном Сергеем в город Гера, столицу Земли Тюрингия. Несколько трёхэтажных зданий, где проживали советские специалисты, и небольшая спортивная площадка носили название «Советская колония». Недалеко находилась воинская часть Советской Армии. Всё это располагалось на окраине города на холме, с которого открывался красивый вид на город и его окрестности: невысокие горы, покрытые лесом.
Немного о нашем тогдашнем быте. Вначале нас поселили неподалеку от нашей колонии в отдельной двухэтажной вилле с подземным гаражом. В первую же ночь мы были напуганы, т.к. кто-то сильно стучал и по-немецки просил открыть. Наш сосед узнал, что это искали советского специалиста, работавшего на шахте, там произошло какое-то ЧП.
В 1958 году в ГДР была ещё карточная система, но хлеб, сахар, молоко и крупы отпускались без ограничения. А мясо и колбасы, масло, сыр, яйца и др. – только по карточкам. Но нормы продуктов по карточкам были по нашим понятиям весьма велики. Правда, это было только для шахтёров, занятых на подземных работах, но именно такие карточки и полагались всем советским специалистам и членам их семей. Так что с питанием у нас, всё обстояло более чем благополучно. Все промышленные товары можно было купить свободно и в большом выборе. И цены были для нас вполне доступны. Так, например, моя зарплата была 1300 немецких марок в месяц, хорошая женская шуба стоила не более 1000 марок, мужской костюм – 150, обувь от 30 до 50 марок. Много было всевозможной посуды, мебели и других товаров.
Перед тем, как мне направиться непосредственно на производство, со мной, как и с каждым советским специалистом, в так называемом, «втором отделе» провели собеседование. «Холодная война» тогда была в самом разгаре. Объяснили, что граница с Западным Берлином фактически открыта и поэтому случаются всякие провокации, диверсии и даже были случаи попыток похищения наших специалистов. Так что всегда надо быть внимательным, как на работе, так и в городе. Каждый раз просить разрешения на любую поездку, по каким-либо делам.
На другой день меня знакомили с рудником Шмирхау: большая шахта, рудные бункера, терриконы, железнодорожные пути и прочее. Когда мы проходили по рудному двору, раздался сильный взрыв: в воздух полетели камни, доски, выбило стёкла в некоторых помещениях. «Вот тебе и диверсия» сразу же подумал я. Но оказалось, это решили маленьким взрывом разрыхлить в бункере слежавшуюся и замёрзшую руду, но, видимо не рассчитали и положили чересчур много взрывчатки. Диверсия или нет: поди, разберись.
Итак, меня назначили руководителем дозиметрической службы горнорудного комбината Роннебург (шахта Шмирхау и др.) непосредственно мне подчинялся штат так называемой «Воздушной лаборатории» (“Luftlabor”).
Дело в том, что наиболее опасным для здоровья шахтёров был радиоактивный газ – радон. Он не имел запаха, был бесцветен и ничем не выдавал себя. Концентрации его в нормальных условиях колеблются от 10-20 до 30-50 эман (это единица его измерения). Но в шахтном воздухе при добыче руды, его концентрации доходили до 100 – 500, а иногда и более эман. Поэтому нашей главной задачей было ежедневное отслеживание содержания радона в шахтном воздухе во всех горных выработках всех действующих шахт (а их было 4). Штат лаборатории состоял из 30-35 человек, которые отбирали пробы воздуха в резиновые футбольные баллоны и приносили их в лабораторию, где на специальной геофизической аппаратуре осуществлялись анализы. Результаты наносились на погоризонтные планы подземных горных выработок и эти данные мы передавали в Отдел вентиляции шахты, чтобы в местах высоких содержаний радона своевременно установить дополнительное проветривание и удалить оттуда радон. Да ещё была беда в том, что урановая руда залегала в углисто-кремнистых сланцах, а они, при соединении с воздухом самовозгорались, выделяя угарный газ – бич всех шахтёров. Так что работа наша была весьма ответственная.
Очень большие права имели в ГДР профсоюзы. Мы привыкли, что у нас в СССР профсоюзы, в общем-то, занимались больше бытовыми вопросами, а здесь – председатель профкома имел прав, пожалуй, не меньше, чем директор предприятия: все вопросы, касающиеся трудящихся без ведома профсоюза не могли быть решены.
Эгон Пукнат был молод, лет 18-20, у него всегда был красивый румянец, руководил он подчинёнными ему рабочими хорошо, каждый день мы имели полные сведения со всех выработок и шахт. Он, несмотря на свой возраст, входил в комитет профсоюза шахты. Как-то раз я спросил его: женат ли? Он ответил, что пока не женат, но у него есть «подруга» (Freundin). Я вначале даже не понял, что это такое. На мой дополнительный вопрос он ответил: «Ну, как я могу жениться? Мы с Ренатой должны вначале получить квартиру, купить мебель, кроме того, мы договорились с ней приобрести ещё автомобиль или мотоцикл или катер. Вот сейчас я, помимо работы ещё подрабатываю в одной мастерской, а Рената – трудится на фабрике и ещё выступает как модель на показе мод. Вот года через четыре мы сможем и пожениться. И родители нас поддерживают в этом решении». Такая расчётливость молодого человека меня вначале удивила. Мы же у себя, молодые люди, думали не о будущем благополучии, а о любви: «нравится девушка – женись, а дальше будет всё хорошо» (вернее, должно быть всё хорошо). Для меня, только что приехавшего из Союза, где мораль и даже семейная жизнь строго контролировалась парткомом, комсомолом и даже профкомом, всё это было как-то неожиданно и непривычно. Однако, поразмыслив, я понял, что такой трезвый подход не так уж и плох.
Так я проработал примерно полгода. Потом, учитывая моё образование и квалификацию горного инженера-геофизика, меня назначили главным геофизиком всего горнорудного комбината («Объекта 90»), в который входили четыре подземных рудника и два карьера Кульмич и Зорге.
Новая работа была весьма ответственна: я отвечал за контроль выполнения плана комбината по количеству и качеству добываемой на шахтах и карьерах руды, отправляемой для переработки на гидрометаллургический завод и на две фабрики.
.. что геофизики контролировали в каждом забое шахты или карьера отработку руды. Отвечали за то, чтобы в руду не попадала пустая горная порода, контролировали каждую вагонетку, каждый грузовик. И всё это буквально ежеминутно; рассчитывали количество и качество руды с каждого места, и по этим данным определялось выполнение плана по каждому участку, каждой шахте и карьеру и в целом по всему горнорудному комбинату. Такой контроль осуществлялся с помощью радиометрических геофизических приборов: ручных, вагонеточных и автосамосвальных. Каждый день с нашего комбината отправлялось несколько железнодорожных составов на заводы и фабрики по обогащению и переработке руд. Вся эта работа осуществлялась в тесном контакте с Отделом технического контроля (ОТК). А от выполнения плана зависел и заработок шахтёров, и ежемесячная премия. Так что малейшая ошибка могла привести к крупным неприятностям.
В 1959 году на День Республики к нам на шахту Шмирхау приезжал премьер-министр ГДР Гротеволь. Состоялся большой митинг; было много горняков, он выступал с трибуны, установленной на площади у самой шахты. Видно было, что это спокойный, интеллигентный человек. Шахтёры относились к нему с уважением. Многие залезли даже на крыши построек, чтобы видеть его. Полицейские вежливо просили сойти с крыши. Один рабочий сказал другому (а я стоял рядом и всё слышал): «Ну, что это за власть! Уговаривают. Раньше как стукнул бы дубинкой, так сразу же все бы слезли».
Моим заместителем по немецкой части был Райнхольд Новак. Молодой человек, лет 25, невысокого роста, с хитринкой в глазах, энергичный, слегка лысоватый, весьма скрупулёзный в профессиональных делах. Трудились мы с ним в полном взаимопонимании и дружбе. Все немецкие коллеги его уважали и точно выполняли все его поручения и замечания. С Райнхольдом и его женой Эрикой мы дружили семьями. Как-то раз, кажется, в день праздника 1-го мая он пригласил нас с Верой Михайловной к себе в гости. В соответствии с существующими тогда режимными требованиями ко всем советским специалистам, работающим в СГАО «ВИСМУТ», я просил разрешения у начальника 2-го Отдела К.В.Хренова. Получив его согласие, мы с женой заготовили подарок и цветы, и пошли в гости. Жили они недалеко от советской колонии. Квартира была просторна, удобна, хорошо обставлена, всюду были чистота и порядок.
Родители Райнхольда до войны проживали в Чехии, там он и родился. Сразу после войны, как немцы, они были репатриированы (попросту выселены) в Германию (ГДР), где получили жильё и работу. Надо сказать, что многие немцы, как я узнал позже, проживавшие на территориях, перешедших к Польше, также были переселены в ГДР. Вот так, в соответствии с договорённостями между Англией, США и СССР, решались после войны все территориальные и национальные проблемы.
Мы впервые были в гостях у немцев, и нам всё было интересно, но некоторые детали показались нам непривычными. Например, вначале нам подали бутерброды, на второе – «рулады», свёрнутые в рулончики тонкие ломтики варёного мяса, начинённые мелконарезанными солёными огурчиками.
В каждый рулончик была воткнута металлическая палочка, за которую было его удобно его брать. Сейчас – это всё привычное дело и нечему удивляться, но тогда это было для нас ново. После были поданы овощной салат и затем кофе с печеньем и пирожным. И уже после всего этого мы пили маленькими рюмочками (20 грамм) водку или ликёр, по желанию. За столом мы говорили по немецки, т.к. Эрика не знала русского языка. Я рассказывал об истории моего родного города Нижнего Тагила, о музее, первые экспонаты которого были внесены заводчиками Демидовыми ещё в середине 18 века. Кстати, Акинфий Демидов приобрёл тогда в Фрайбергской горной Академии минералогическую коллекцию. Им было всё это интересно, и они внимательно слушали. В общем, наша встреча была весьма дружелюбной, и мы остались довольны. Думаю, что и семья Новак тоже.
На руднике Лихтенберг главным геофизиком шахты работал наш специалист Павел Теляковский. Как-то раз на него пожаловались немецкие коллеги: он за год ни разу не спускался в шахту, и не понимает всех сложностей, с которыми приходится сталкиваться геофизикам при выполнении плана добычи руды. Меня, как главного геофизика комбината, попросили принять участие в собрании группы «Свободной немецкой молодёжи» (FDJ), аналоге нашего комсомола. Секретарь нашей партийной группы Голубин (он же – начальник отдела кадров) сказал мне: «Там могут быть провокации, так что ты будь начеку и построже». Как раз накануне был день советской авиации, и на параде в Тушино были показаны самые новейшие советские самолёты: стратегические бомбардировщики, сверхскоростные штурмовики и истребители, побившие все мировые рекорды дальности, высоты и скорости полёта.
Нужно добавить, что за неделю до этого в районе шахты пролетел американский военный вертолёт; наши истребители мигом посадили его, как раз перед шахтой. Американцы сожгли все свои карты, напились и выглядели пьяными. Так закончилась эта провокация.
В соответствии с уставом СГАО «ВИСМУТ» советские специалисты занимали должности: Генерального директора, главных инженеров, главных геологов и главных геофизиков на всех уровнях: горнорудных комбинатах, шахтах, карьерах. Немецкие коллеги были на должностях начальников комбинатов и заместителей советских специалистов. Такое положение объяснялось еще и тем, что среди немецких коллег практически не было специалистов, в частности, мы геофизики, проводили их обучение, объясняли принципы устройства геофизической аппаратуры, эталонировку приборов и методику различных измерений.
Поэтому, когда на собрании я услышал в выступлениях немецких коллег, что было бы лучше, если бы главным геофизиком шахты Лихтенберг был немецкий специалист, т.е. тенденцию нарушить устав Акционерного общества и сложившийся «статус-кво», решил, не допустить прецедента и поставить всё на свои места. Своё выступление я начал тем, что военная мощь Советского Союза является «холодным душем» для поджигателей новой войны. Наши народы пострадали от войны более всех других и нужно крепить нашу дружбу и взаимопонимание. Но всё-таки ощущение было таково, что люди молча слушают, но в душе думают по-своему. В целом резолюция собрания была положительной. Теляковский стал спускаться в шахту почти ежедневно (если с планом по качеству руды было тяжело), а через квартал он уехал в Союз и на его место пришёл наш новый товарищ, который с большим энтузиазмом принялся за свою работу на шахте.
....внедряли радиометрическую вертолётную аэрогаммасъёмку территории деятельности комбината, с целью выявления новых площадей, перспективных на обнаружение урановых месторождений. В связи с американской провокацией (несанкционированный полёт их военного вертолёта) наши исследования были довольно сложными. Приходилось каждый полёт вертолёта и его маршрут детально согласовывать с нашими военными, иначе нам не гарантировали безопасность. Однажды, во время полёта над центром города Гера (столица Тюрингии), в котором все мы жили, аппаратура зарегистрировала высокую радиоактивную аномалию. Надо сказать, что в это время (1959 год, 14 лет после войны) центры почти всех промышленных городов Восточной Германии всё ещё стояли в руинах после американских бомбардировок в 1944-1945 гг
Мы точно засекли во время полёта место наибольшей радиоактивности. На другой день мы ..поехали с прибором на место аномалии и обнаружили там строительный бутовый камень, который использовался для закладки фундаментов строящихся зданий. В этих глыбах мы нашли очень богатую урановую руду – уранинит (урановую смолку). Мы поинтересовались, откуда этот каменный материал. Оказалось, из Гарца – это на северо-западе ГДР. Помните, в «Фаусте» И.Гёте в тех местах на скале «Брокен» ведьмы устраивали «Вальпургиеву ночь» - свой шабаш и «летали на мётлах». И ещё: неподалеку от того места на возвышенности стоит вырубленный из скалы большой памятник Фридриху Барбароссе – тому самому, именем которого Гитлер назвал план нападения на Советский Союз. Вот тебе и чертовщина: именно там и была эта вредная руда.
В средние века там было множество рудников, добывавших медь, свинец, железо, никель. В наше время там, в городе Мансфельде, находился большой медный рудник и несколько шахт. Из шахты «Отто Брозовски» и был этот строительный материал. Мы побывали на этой шахте, организовали вывоз урановой руды и установили там геофизический контроль. Возможно, что и до сих пор в фундаментах некоторых зданий в центре города Гера, вблизи «Сальватор-кирхе» могут встретиться и радиоактивные камни. Хорошо ещё, что мы вовремя заметили это и не допустили дальнейшего загрязнения города.
Среди советских геофизиков наиболее заметной фигурой был Борис Гаврилович Рассохин, Герой Советского Союза. Среднего роста, сухощавый, русые волосы, голубые глаза, взгляд человека, много повидавшего в своей жизни. Был он наш земляк, из Свердловска, учился почти одновременно с нами, но в другом институте: Уральском политехническом институте (УПИ), и по другой специальности: химическая переработка урановых руд. На руднике он изучал радиометрическую контрастность урановых руд, с целью возможности удаления механическим способом «пустой горной породы» из таких руд. В шахту он не ходил – этого не требовала его работа.
На фронте он был лётчиком и с ним произошёл в городе редкий случай. Он так рассказывал его нам. «Иду я как-то по улице – смотрю, встречается знакомое лицо, а кто, никак вспомнить не могу. Прошёл я мимо, потом оглянулся, гляжу, тот человек тоже остановился. Потом подходит ко мне и говорит: «Здравствуй, Борис». И я вспомнил, почему мне его лицо знакомо. Перед битвой на Курской дуге я летал фотографировать немецкие позиции. С их стороны тоже летал самолёт разведчик. Нам категорически запрещалось вступать в воздушный бой во время выполнения разведочных фотосъёмок, т.к. наши материалы были необходимы командованию. Так вот, в воздухе мы часто встречались с немецкими самолётами разведчиками. Летали довольно близко, даже приветствовали друг-друга при встрече покачиванием крыльев». На наш вопрос «А как он узнал твоё имя?» Рассохин ответил: «Когда я поднимался в воздух, то немецкая рация передавала предупреждение: «Achtung! In Luft russische Аs Boris Rassochin!» («Внимание! В воздухе русский ас Борис Рассохин!»).
Среди других геофизиков запомнился Константин Плакида: москвич, всегда относившийся ко всему с большой долей скепсиса. Немецкие геофизики работали, по его мнению, кое-как; обедая в шахтной столовой, подаваемый большой шницель с гарниром он называл «салом с сухарями», хотя мне такой шницель казался хорошим и вкусным. Питание на шахте (вернее обед) был бесплатным, всегда сытным и обильным. Кормили в столовой по талонам, которые выдавали каждый месяц без всяких карточек. Всегда салат из свежих овощей, какой-нибудь суп, второе из мяса или рыбы, непременно кофе или компот. Иногда предлагали «Eintopf», т.е. первое и второе в одной большой миске (в прямом переводе «айнтопф» означает «в одном горшке»). Это, мог быть густой гороховый суп с парой больших сарделек. Блюдо это было введено ещё при Гитлере, когда безработные строили автострады, их кормили таким блюдом бесплатно и давали порции для дома.
Наша жизнь в ГДР в силу тогдашних обстоятельств (разгар «холодной войны»), как я отмечал ранее, находилась под неусыпным вниманием и контролем нашего отдела кадров и других отделов такого рода. Свободного времени у нас, в общем-то, было мало. Нам (в том числе и членам семей) необходимо было заниматься в политкружках, готовить выступления, участвовать в дискуссиях, писать рефераты. Мы изучали философию, политэкономию, внешнюю политику.
Иногда нас просили прочитать лекции в гарнизонах советской группы войск в Германии (ГСВГ). Однажды начальник отдела кадров нашего объекта («Объект 90») Голубин предложил мне прочесть лекцию о минеральных ресурсах СССР. Я подготовил такую лекцию с интересными содержательными примерами, главным образом, с места моей прежней работы в Казахстане (Тургайском прогибе). Лекцию я делал в штабе армии «Юг» ГСВГ, в городе Нора, близ Веймара. Большой зал офицерского клуба был полон; лекцию я произносил в свободной манере, все слушали с большим вниманием, видимо, лекция такого рода была здесь впервые. Никакой политики; только об интересной работе геологов, об открытиях новых месторождений, о богатствах недр нашей страны. Лекция была принята очень хорошо.
После лекции меня лично поблагодарил Командующий, генерал-полковник Валерий Толубко (через два года он стал командующим всей Группы советских войск в Германии). Через пять лет ему присвоили звание маршала, и он возглавил в СССР новый род вооружённых сил: Ракетные войска стратегического назначения. Его адъютант пригласил меня в офицерский ресторан, мы роскошно поужинали. Во время ужина я поинтересовался не нападёт ли на нас НАТО. Он сказал, что у нас здесь такая мощь, что за десяток дней опрокинем всё НАТО в Ла-Манш, если они посмеют напасть на нас. Затем мне передали подписанную В.Толубко благодарность командующего. На другой день, когда я пришёл на работу и показал Голубину эту грамоту, он очень обрадовался и передал её в куда-то «наверх», что называется «отчитался» за свою партийную работу с кадрами.
Как я отмечал, наше начальство делало всё, чтобы у нас как можно меньше было свободного времени. Почти каждую субботу организовывались экскурсии: по городам, замкам, музеям, памятным местам, местным курортам и т.п. Так мы познакомился с Лейпцигом; посещали знаменитую ярмарку, побывали в кирхе, где играл И.С.Бах; смотрели «Памятник битвы народов», воздвигнутый в честь победы над Наполеоном, рядом – русская церковь, построенная на смоленской земле, которую специально привозили из России.
Интересно было посетить «Ауэрбахскеллер», описанный И.Гёте в его знаменитом произведении «Фауст» и многое другое. Побывали и в Дрездене, в известной картинной галерее (она была уже восстановлена после американской бомбардировки в апреле 1945 г.), восхищались Сикстинской мадонной, возвращённой Советским Союзом в ГДР. Были и в столице – Берлине, в Потсдаме, где проходила конференция трёх держав в 1945 г. и во многих других местах. В летний период наши дети отдыхали в пионерских лагерях, расположенных, как правило, в курортных местностях. Практиковалось посещение театров; в Геру приезжал даже итальянский театр «Ла Скала». По крупным праздникам: 1-е Мая, День Победы 9 мая (там он праздновался как «День освобождения»), 7-го Октября – День Республики, повсюду проводились демонстрации, торжественные собрания, праздничные концерты.
А 23-го февраля каждого года происходило возложение венков к могилам советских солдат и немецких антифашистов. Самым большим праздником оставалось католическое Рождество, который всегда был нерабочим днём и праздновался всеми. Ещё один неизвестный для нас праздник – народный немецкий обычай: «День отцов» (Faterstag), весной, в середине мая, мужчины брали пиво, закуски (обычно вкусные сардельки «Bockwurst») и уходили на природу, в лес. Там отдыхали, шутили и потом шли по своим домам.
Поощрялась коллективная охота, рыбалка. Я купил два хороших ружья и рыболовные принадлежности. С охоты и рыбалки всегда приходил с трофеями. Обычно перед праздниками всю добытую дичь (косули, олень, зайцы или утки) мы сдавали на общую кухню, и всему коллективу советских специалистов и членам их семей готовили праздничный ужин. Охота почти всегда была очень удачной. Так, например, когда мы охотились на уток вблизи границы с Польшей, за вечернюю и утреннюю зорьку мои трофеи составили 18 уток.
Помимо всего, мы всё время изучали немецкий язык. Нашим преподавателем был Эрих Яч, он работал бухгалтером в магазине «HO-Wismut» (в СГАО «ВИСМУТ» были свои магазины, забыл сказать, что и своя полиция, и даже свой суд). Русский язык Эрих знал хорошо, выучил в совершенстве в нашем плену. Кстати, многие немецкие сотрудники также были нашими военнопленными. Яч – полноватый, аккуратный и добрый человек, которого мы все весьма уважали.
Наши женщины часто посещали магазины, лавочки, ателье. Особым спросом пользовались перламутровые сервизы «Мадонна», различные ковры, гобелены, хрусталь. В то время здесь было изобилие таких товаров, а в Союзе – их было очень мало. Покупали хорошие пианино, но покупать их нам разрешалось только в том городе, где мы проживали. Когда один из нас (геолог Ю.Алексеев) заказал по почте очень хорошее пианино «Bechstein» в городе Фрайберге, и ему пришла оттуда открытка, что он может приехать и получить свой заказ, ему пришлось пережить неприятный разговор в нашем «Втором отделе». На его вопрос: «Почему я не могу купить себе вещь, там, где я хочу?», ему кратко ответили: «Не положено».
Увлекались мы и киносъёмками, только что входившими тогда в моду. Мы приобрели хороший чешский киноаппарат «Адмира» с двумя объективами и много снимали. Эти плёнки целы до сих пор, и теперь мой сын Сергей переписал их на современные носители - лазерные диски; всё-таки это хорошая память в истории нашей семьи.
..Никакого воровства за всё время пребывания в ГДР я не встречал. Криминальная полиция работала там просто безукоризненно. У многих из нас были велосипеды, и мы оставляли их на ночь у подъезда. Однажды кто-то из наших специалистов утром не обнаружил свой велосипед; ему порекомендовали обратиться в полицию. Через три дня его пригласили в криминальную полицию и предложили взять свой пропавший велосипед, уже перекрашенный в другой цвет, он даже вначале его и не признал. Но велосипед был именно тот, это установили по заводскому номеру, а номер полиция выяснила в магазине, где был продан этот товар. Так работала немецкая полиция, и это в городе со 100-тысячным населением!
Работа у меня шла нормально, все шахты и карьеры регулярно выполняли планы добычи и отгрузки руды на гидрометаллургические заводы и фабрики, как по количеству, так и по её качеству. Конечно, проследить за всем этим и корректировать показатели за каждую смену и сутки было непросто. Необходимо было всё время отслеживать, чтобы в конце месяца всё точно сошлось между геофизическими измерениями у нас и результатами химических анализов на заводах. Мы должны были поставлять на заводы руду со строго определённым содержанием в неё металла. Но, как-то раз в конце месяца начались расхождения, всё время возрастающие.
Мы проверили всё, что было у нас возможно, но никакой ошибки в наших измерениях не обнаружили. А завод утверждал, что у них вообще ошибки быть не может. Тогда была создана «межведомственная» комиссия: химики проверяли нас на шахтах и карьерах, а мы – результаты их анализов на всех стадиях передела рудной массы. После тщательной проверки нам удалось найти скрытый резерв на конечном этапе извлечения металла в технологической цепочке на гидрометаллургическом заводе. Это было настолько доказательно, что скрывать это было невозможно. Но на другой день нас вызвали в Генеральную дирекцию и информировали, что «этот металл есть резерв всего СГАО «ВИСМУТ» и что не нам судить об этом». Предложили исправить наше «недовыполнение плана» в следующем месяце. После этого авторитет геофизиков на нашем объекте значительно укрепился.
...Тема моей диссертации: «Особенности глубинного геологического строения Саксо-Тюрингской структурно-фациальной зоны и перспективы её рудоносности (по данным интерпретации геофизических данных с использованием ЭВМ)». Это исследование представляло практический интерес и, учитывая и мой опыт, мне предложили работу в Москве, в системе Министерства среднего машиностроения, в Центральном НИИ информации и технико-экономических исследований по атомной науке и технике. Это определило мою судьбу на все последующие годы.
...Я возглавил научное направление по компьютерному прогнозированию месторождений в должности старшего научного сотрудника. Перед нашей лабораторией была поставлена задача: провести по разработанной методике прогноз площадей, перспективных на выявление новых урановых месторождений в пределах Северного Казахстана, где строился новый горнорудный комбинат. В дальнейшем там было открыто несколько месторождений. Кроме того, в Якутии, Казахстане, на Кавказе в других регионах СССР на основе нашей компьютерной технологии были открыты месторождения олова, сурьмы, золота, меди, фосфоритов. Министерство геологии рекомендовало технологию для всех ведомственных экспедиций, а через несколько лет за разработку компьютерной технологии геопрогноза и её широкое внедрение наш коллектив был удостоен Государственной премии СССР.
В это время в Селятино строился кооперативный дом для ветеранов атомной промышленности. И мне выделили в этом доме четырёхкомнатную квартиру. Десять лет мы оплачивали свой кредит, плюс 1,5% в год..."
Воспоминания Симхис Владимира
"..В 1955г, после окончания электро механического техникума, я был призван в армию. Попал в ГДР. При распределении небольшую группу привезли в Саксонию, в посёлок Грюна (это рядом с г. Хемниц) там обосновалась небольшая рота. С нами повели собеседование о важной боевой государственной задаче по добыче стратегического сырья. Слово "УРАН" запрещалось произносить и писать. Подъём, зарядка, завтрак и строем под команду: «с песней! на выполнение боевой задачи - шагом марш!» В дальнейшем говорить - иду на работу, или работаю в ночную - запрещалось и наказывалось. надо говорить:"Иду выполнять боевую задачу". Объект находился в 300м. Охранялся войсками МВД. У ворот показывали пропуск с фотографией. Внутри – 3-х-этажное здание, а с тыла -прилегающие небольшие цеха. Меня направили на второй этаж. У входа каждого этажа или цеха часовой проверяет пропуск. В пропуске штампик: или верблюда, или самолёта и т.д. Данный штампик давал право только входа и только на конкретное рабочее место.
В отделе этого этажа работало несколько гражданских инженеров-химиков и солдаты-лаборанты. Начальница дала направление на получение спецодежды (противокислотные брюки, белый халат, чепчик (см. фото). Почти отслуживший срок лаборант начал учить меня. За годы, проведённые там, я примерно понял, что это был филиал НИИ и лаборатории шахтного хозяйства, дающие рекомендации оптимального отделения пустой породы от урана. А также наличия процентного содержания урана в новых забоях в шахтах Тюрингии. Проделывая не сотни, а десятки тысяч проб, меняя среду, температуру и.т.д., работая в три смены и в праздники, используя дорогостоящее оборудование, я свидетель, как тяжело проводятся исследования.
Как и все солдаты в ГДР, мы получали 30 марок, но в отличие от других воинских частей (ВЧ) на счёт в банк СССР нам переводилось 120руб. - сумма менее месячной стипендии в техникуме. Получали махорку. Кормили, в отличие других ВЧ, очень хорошо. А на рабочем месте - бачок с молоком. Была традиция: в ночную смену, в отсутствии гражданского начальства, когда оставались солдаты-лаборанты, мы со склада ВЧ проносили кусок комбижира и картошку, и в вытяжном шкафу, где производят анализы, связанные с высокой температурой, жарим её, вспоминая отчий дом и родину.
По нашей ментальности хлебнём тройной одеколон, но уже в 1957г. на наружной территории работали и немцы. Они были в СССР в плену примерно до 53-54г., понимали русский. Мы в складчину давали им деньги, и они нам покупали в посёлке водку, помню "КОРН". Но главное врезалось в память, что во время ночного веселья один из солдатиков под хмельком кричал: "НАМ НИ-НИ» Никто никогда не поверит, что мы ели жареный картофель в платиновом!!! протвене! Но это правда. Ибо чистая платина выдерживает почти 2000 градусов не выделяя окислов, не нарушая точность анализа. Что ещё вспомнить? Любые записи, расчёты надо было делать в пронумерованном журнале с надписью "НО WISMUT".
На протяжении последующей жизни, да и по сей день в народе бытует убеждение-чушь, что в урановых рудниках и фабриках работают приговорённые к смерти или уголовники и т.д.
Источник http://www.wismut.su/History1.htm