Мнения: Военные больше всех не любят войну
23 февраля в нашей большой семье всегда было днем особенным. Просто понятие «солдат» являлось для семьи чем-то глубоко внутренним, естественным, как составная часть организма. Среди родни было, и сейчас есть, много профессиональных военных. Офицеров. А уж срочную отслужили практически все. Что такое «откосить», у нас просто никто не понимал. В армию шли не по зову сердца или для какого-то выполнения долга. Нет. Это было чем-то само собой разумеющимся, как ходить на работу, рожать детей или умываться по утрам.
Наверное, это было предопределено свыше. Даже род наш корнями уходил в небольшую деревеньку под Саранском с простым названием – Солдатское. Никто никогда не говорил громких слов о «служении Отчизне», но на мемориальной стене павших возле Вечного огня Грунюшкиных больше, чем Смирновых, хотя, казалось бы, по распространенности на Руси фамилии, мягко говоря, несопоставимые. Ивановых, правда, еще больше.
Вся жизнь до 18 лет строилась на подготовке к службе. Это не значит, что мы по двору строем ходили. Но самым частым упреком со стороны отца или дядьев было: «что ж ты в армии делать будешь, если даже этого не умеешь?» И все же даже осознание неизбежности службы и готовность к ней не приближает человека к пониманию особенностей армейского мышления. Это бесполезно объяснять, это можно понять, только надев погоны.
Когда-то давно, сто лет назад, в прошлой еще жизни, сидели мы за столом. Я, отец, его брат дядя Коля – подполковник морской авиации в отставке, и его сын Гришка – на тот момент капитан-истребитель (оба, к сожалению, нынче покойные). Уж не помню, с чего началось, но речь зашла про «работу по городам». Дядя Коля кипятился, говорил, что нельзя так, там же не только враг, там и мирные. Гришка говорит – а что делать, если есть приказ? Дядя Коля напрягся – а что, если будет приказ по Рыбинску (они в этом городе жили) работать, и ты знаешь, что мы там с матерью внизу – будешь? Гришка постекленел взглядом, молчал с полминуты, а потом тихо сказал – буду. «Да ты! Да я тебя!» – кричал дядя Коля. Чуть не до драки дошло. И уже через час, наверное, дядя Коля курил на кухне в окошко и вдруг тускло так сказал: «А ведь и я «работал» бы, приказ же».
Я тогда этого так и не понял. Мне, на тот момент еще не служившему, сама мысль о том, что можно стрелять в дом, где живут твои отец и мать, казалась дикой и невозможной. Что же это за приказ такой? Что же это за люди, которые могут такой приказ отдать? Понимание пришло только в армии. Понимание того, что боевая задача не подразумевает выбора – выполнять или не выполнять, потому что она тебе не нравится. Понимание того, что, пока на тебе погоны, ты часть единого организма. А ведь если почки вдруг начинают задумываться, стоит ли им выполнять свою функцию, и решат, что не стоит, умирает весь организм.
Тайна слова «приказ», назначенье границ, смысл атаки и лязг боевых колесниц – это не просто красивые слова из песни. Это образ жизни, образ мышления военных. Они обычные люди, но они живут в ином измерении, которое их навсегда меняет. Мера ответственности в армии не недополучение прибыли, не срыв плана и не неудовлетворительная оценка. Мера ответственности в армии – смерть. И ладно бы только твоя. Но чаще это смерть других, кого ты подвел своей ошибкой. И даже гибель целой страны, как результат цепочки ошибок военных. Твоей собственной страны. Жить под таким спудом – страшная нагрузка.
Ранний выход на пенсию для военных объясняется именно этим, а не какими-то абстрактными «вредными условиями труда». Это плата за обугленные сердца и выжженные души. Это плата за непосильный груз ответственности, которую ты взваливаешь на свои плечи, отправляя на смерть других. Это только в песнях батяня-комбат не прячет сердце за спины ребят. А в реальности он их отправляет умирать. Ему бы легче было самому взять автомат – и на «передок». Но без него батальон обречен весь, целиком. И он умирает вместе со своими солдатами, раз за разом, с каждым из них. Выдержать это, не рехнувшись, дано не каждому.
«Легко быть лейтенантом, – горько делился со мной один полковник-спецназовец. – Для лейтенанта все, кто сверху – козлы. И понятно. Идешь командиром РДГ на задание – ликвидировать того-то и того-то, рвануть электроподстанцию там-то. У тебя приказ, и ты его выполняешь. Ты шел, ликвидировал, выходил на точку подбора, где тебя должна была ждать вертушка. Ты знал – вертушка будет. Обязательно. Ты же сделал все, что тебе сказали. И имел право рассчитывать на выполнение обязательств тех, кто тебя послал. Ты приходишь на место подбора. А вертушки там нет. А враги идут по следу. Ты выходишь на связь открытым каналом и материшься. А тебе так же открыто говорят – вертушки не будет, изменились условия, пробивайся сам. Суки же!
А теперь меняем вводную – теперь ты капитан, командир оперативного отряда. Твоя РДГ успешно выполнила задание и требует эвакуации. Ее преследует противник до десятка количеством, и группа подвергается обстрелу из стрелкового оружия. А в ста кэмэ оттуда вторая РДГ попала в засаду, ее мочат из гранатометов и тяжелых пулеметов, она несет потери. Вертушка одна. И ты отправляешь ее на эвакуацию второй РДГ. Ну не сука? Бросил первую РДГ под угрозой! И чем выше ты забираешься по служебной лестнице, тем больше ты видишь того, чего не видел раньше, внизу. Тем больше на тебе ответственность и тем страшнее грехи. И тем хуже ты спишь по ночам».
Я после школы намеревался пойти в военное училище. Но по некоторым причинам сразу не получилось – у военкоматских были свои резоны, не совпадавшие с моими. Так что решил повторить после службы. Не повторил. И, наверное, слава Богу, что так вышло. Я был неплохим солдатом. Хотя расхождение реальности и романтических представлений о ней поначалу сильно озадачило. Но я сумел быстро перестроиться. Ближе к дембелю меня уже всячески уговаривали пойти в военное училище, горы золотые обещали. Но теперь я на эту долю смотрел трезво. Там, «в рядах», я четко осознал, что делом жизни я это сделать не могу. Отдать долги – да. Выступить на защиту в трудную минуту – безусловно. Но перестроить свои рефлексы, свою жизнь, свое мироощущение под эти жесткие рамки – нет, не готов. Не потому, что я «слишком хорош для армии». Нет. Просто этот крест не по моим силам.
Но я понимаю, как устроены головы под фуражками, и испытываю к ним большое уважение. Подчиняться и исполнять бывает гораздо труднее, чем решать самому. А если ты посередке, когда сверху приказывают, а снизу ждут твоего приказа – сложнее стократно. И когда под твоими крыльями город, где твои родные, а в бомболюке смерть, принять и выполнить – адское испытание. Больше всего войну ненавидят военные, потому что если что – умирать и отправлять на смерть придется им.
А что до того спора дяди Коли и его сына... Недавно наткнулся на стих Владимира Высоцкого, которого не знал раньше. Одно из самых страшных его стихотворений. Не знаю даже, написал ли он на эти слова песню.
Я ложь отличаю от боли –
Положено мне отличать.
Мы Брест сегодня отбили,
Вчера же мы Брест бомбили,
А в Бресте и дом мой, и мать.
Теги: военная мощь России , 23 февраля