Романтичный терем прагматичного эклектика

Глядя на причудливых очертаний кирпичный «теремок» на улице Писарева, 2, легко представить себе, насколько романтичным человеком должен был бы быть его владелец. Да еще и масоном, похоже, судя по специфической символике на фасаде – треугольнику и циркулю, заключенным в круг и картуш. А, между тем, хозяин этого симпатичного особнячка и, по совместительству, его же строитель был человеком глубоко, до сухости прагматичным. И к масонам, к слову сказать, относился как к бесполезным суесловам и выдумщикам. Что поделаешь! Виктор (а, точнее, Иоганн-Готлиб) Александрович Шрётер был по складу характера немцем из немцев, во многом походя на гончаровского Штольца.

(c)???

При этом как по рождению, так и по воспитанию, был он вполне русским человеком, появившимся на свет в Санкт-Петербурге в семье давно обрусевшего остзейца. Но, как отмечал небезызвестный литературный персонаж, колода тасуется весьма причудливо.

Семья Шрётеров была не так, чтобы сильно зажиточной, однако на то, чтобы дать детям хорошее образование денег не жалели. Так что сперва с Виктором Александровичем занимались приглашенные учителя, потом его определили в Петришуле, а когда стало понятно, что более всего склонен он к живописи, - в Биржевую рисовальную школу при Обществе поощрения художников. Дальше была Императорская Академия художеств, берлинская Строительная Академия, потом Берлинская Академия художеств. В общем, интеллектуального багажа и профессиональных знаний было в достатке. В 1862 году в возрасте 23 лет Шрётер вернулся в Петербург и стал претворять эти знания в жизнь, несмотря на юный возраст, быстро становясь модным архитектором.

Больших и масштабных проектов за Виктором Александровичем числится множество. Строил он и дворцы, и фабрики, и доходные дома, и церкви, и даже вокзал в Одессе – его рук дело, не говоря уже о здании «Русского для внешней торговли банка» на Большой Морской, театрах в Иркутске, Киеве, Тифлисе, Рыбинске, Нижнем, и так далее. Довелось ему перестраивать и фасад Мариинского театра, пострадавший после пожара. Но основной доход ему приносило проектирование и строительство загородных дач.

Мода на дачную жизнь во второй половине XIX века охватила все имущие слои жителей российской столицы. Особняки на Крестовском и Каменном островах соперничали друг с другом в оригинальности, делом чести для зажиточного семейства было построить что-нибудь такое, чтобы вызвать восторг и удивление. А Шрётер предлагал проекты с одной стороны, достаточно роскошные, - в модном в ту пору стиле эклектики, - а с другой, не требовавшие каких-то невероятных трат, - «солидные и вместе с тем экономные». Это сочетание было для него чем-то вроде девиза. В результате молодой архитектор в кратчайшие сроки стал весьма зажиточным человеком, возбуждавшим искреннюю зависть среди коллег по цеху.

При этом ему хватало времени на то, чтобы преподавать в Строительном училище, служить в Департаменте уделов в должности помощника главного архитектора, руководить созданным им Обществом архитекторов, издавать журнал «Зодчий» и участвовать в бесчисленном множестве конкурсов архитектурных проектов, с завидной регулярностью проводившихся на самом высоком уровне. Каждая свободная минута была им расписана с пунктуальностью, граничащей с занудством. А награды, казалось, находили его сами. Как бы мимоходом Шрётер получил звание академика, а спустя несколько лет – за свои труды и заслуги - и наследственное дворянства.

В возрасте тридцати лет Виктор Александрович женился на петербургской немке Марии Христине Ниссен и был весьма счастлив в браке. Времени на семейную жизнь ему при всем невероятном объеме работ, тоже, похоже хватало. Как минимум, судя по тому, что в ближайшие последующие годы он стал отцом восьмерых детей.

Увеличение семейства и стало тем толчком, который заставил архитектора построить дом и для себя. Так и появился на улице Писарева, называвшейся в ту пору Шафировской, особняк Шрётера, построенный лично Шрётером в фирменном шрётеровском «кирпичном» стиле. Несмотря на романтичнейший облик – эркеры, башенки, роскошную мраморную лестницу и пышное убранство холла, - дом был продуман со всей свойственной Виктору Александровичу прагматичностью. Это была его «витрина», образец того, что он может построить. Сами понимаете, модный архитектор и в доме должен был жить соответствующем. А странный символ на фасаде и вовсе был чем-то вроде вывески «Здесь живет архитектор» и ни к каким масонам отношения не имеет.

Внутри особняка все было намного скромнее и практичнее, чем снаружи, но при этом весьма уютно. На первом этаже – кабинет хозяина с просторной чертежной комнатой, столовая, кухня и людская, на втором – гостиная, будуар хозяйки, детские комнаты, спальня и даже бальный зал. За домом был разбит небольшой сад, в который можно было выйти по винтовой лестнице, а сбоку располагались ледник, каретный сарай, конюшня и даже коровник: госпожа Шрётер была убеждена, что свежее молоко детям необходимо, а торговцам с городских рынков не доверяла.

Здесь, на углу Шафировской улицы и набережной Мойки многочисленное семейство архитектора счастливо прожило более четверти века. Дети Виктора Александровича, скончавшегося весной 1901 года и похороненного на Смоленском лютеранском кладбище, стали кто художником, кто архитектором, и разлетелись по свету: кто-то остался в России, кто-то уехал в Германию, но в любом случае жизнь прожили интересную.