Побег из Новинки
Это был ответ будущего поэта (его жолтая — а на самом деле, билайновская — кофта ещё впереди) на вопрос полицмейстера Золотарёва: кто он такой и почему пришёл сюда? Сюда — это дом номер 9 по 1–й Мещанской улице. 9–я квартира этого дома кишела полицейскими чинами всех рангов, включая агентов Охранного отделения. А принадлежала квартира художнице Елене Тихомировой. Дело было 1 июля 1909 года...
Исидор Морчадзе — рисунок В.Маяковского, 1908.
Напрасно Маяковский туда пошёл. Правда, засада ждала не его, а мужа Тихомировой — Исидора Морчадзе (1887–1956). Откликался также на Сергея Коридзе и кличку "Взрослый мальчик". Свою молодость профессиональный революционер провёл в Кутаиси, где вместе с Сосо (Кобой) занимался экспроприациями. Но сообразительный Коба пошёл в большевики, а Исидор — в эсеры. Результат закономерен: его посадили по 58–й статье 27 июня 1941 года — война войной, а аресты по расписанию. Реабилитировали в 2002. А с семьёй Маяковских он был дружен ещё с 1903 года, с Володей они общались на грузинском языке.
Я так подробно рассказываю про этого человека потому, что он стал одним из главных действующих лиц удивительной истории, на фоне которой меркнет не только выдуманный «Побег из Шоушенка», но и фантастическая реальность предзакатной империи. Ибо "других успешных побегов такой большой группы осуждённых на каторгу политических заключённых, тем более — женщин, революционная хроника не знает".
Наталья Климова.
Аж 13 человек! Из 17–ти "политических" на всю тюрьму. Среди каковых числились и "особо опасные", приговорённые к казни через повешение (с заменой на бессрочную каторгу — гуманные были времена). Например, боевая подруга Бориса Савинкова — Наталья Климова, участвовавшая в покушении на Петра Столыпина (взрыв на Аптекарском острове), за что и получила вышку. Она возглавила оперативный штаб побега внутри тюрьмы. Умерла в Париже в 1918 году — ещё одна жертва эпидемии "испанки". На родине — в Рязани — ей поставили памятник (бюст) в парке напротив Филармонии. Потом опомнились — эсерка ведь — и убрали, но аборигены по–прежнему называют локацию "Наташкиным сквером".
А нам пора разобраться с главной локацией события — Новинской женской тюрьмой. Это было свежеотстроенное пенитенциарное заведение, которое начало функционировать с 1908 года. Двухэтажное тюремное каре занимало квартал на пересечении Новинского и Продольного переулков. Скромненько, но уютненько. На следующий год туда стали переводить политических барышень из Бутырки, Таганки et cetera, но держали отдельно от уголовных (как правило), дабы не разагитировали.
Фрагмент плана Москвы от 1915 г.
Под "уголовными" не следует понимать непременно блатных. Чаще всего (80%) это были крестьянки, укокошившие мужей. Типа...
"...чувашка Марийка, молодая, огромная, рыжая и дикая, совсем лесной зверь. Уголовные её боялись и ненавидели за силу и неукротимость, за то, что она почти не говорила, а как–то по–звериному ворчала...
— Ты умная, ты понимаешь, я тебе расскажу.
И рассказала, как у неё была любовь с парнем, а её отдавали за кузнеца. Она не шла, бегала в лес, а отец и брат ловили её, били... и запирали в сарай. Под венец повезли связанную, так и венчали.
— А ночью все заснули, пьяные были, а я не пила, не заснула. Кузнеца задушила, отца, брата убила, потом в лес убежала…
Она сверкала зелёными глазами, огромные руки её шевелились, сильное тело дрожало от волнения..."
Екатерина Никтина–Акинфiева.
Цитата — из книги Екатерины Никитиной–Акинфiевой «Наш побег». Вообще, эта книга нанесла сокрушительный удар по моему гендерному шовинизму. Взойти за веру на эшафот — много ума не надо. Но эти девы продемонстрировали не только силу духа, тонкий психологизм и высокую образованность, но и недюжинный интеллект, чудеса менеджмента и даже неслабую физподготовку. Ведь им предстояло нападать на надзирателей и обезвреживать их (но не убивать!). И они тренировались друг на друге в режиме внезапного коллективного абордажа:
"Я невинно сидела на «собачке», когда почувствовала, что меня схватили, давят и тащат. Верная инстинкту и инструкции, я стала вывёртываться, брыкаться, вертеть головой, но вдруг почувствовала, что рука, схватившая меня за глотку, соскользнула на дыхательное горло и сжимает его мёртвой хваткой. Зазвенело в ушах, перед глазами поплыли зелёные, красные, оранжевые круги. Последняя, яркая, как молния, блеснула мысль: «Они меня задушили — пропал наш побег!» И тёмная волна захлестнула сознание. Очнулась на койке. Не открывая ещё глаз, услышала слова: «Ниже голову… Компресс на сердце… Пульса никакого? Надо за фельдшерицей»..."
Новинская тюрьма — фотография Людмилы Маяковской, 1950–е.
Фото выше сделано старшей сестрой поэта — Людмилой Маяковской. Через неё Морчадзе и познакомился со знаменитой в будущем семьёй, и даже жил у них. Вообще, участие женской половины (младшая сестра Ольга, мать Александра) сложно переоценить. "Они днём и ночью шили платья беглянкам, форменное гимназическое", — напишет Исидор в своих воспоминаниях. Без цивильной одежды далеко от тюрьмы не уйдёшь. Эти навыки потом пригодятся — пресловутую жолтую кофту Маяковскому в 1913–м сшила мать по его настоятельной просьбе: "Мама, я всё равно сошью эту блузу. Она мне нужна для сегодняшнего выступления. Если Вы не сошьёте, то я отдам портному. Но у меня нет денег, и я должен искать и деньги, и портного..."
Людмила Маяковская на фабрике «Трёхгорная мануфактура», 1912.
Кроме того, Маяковские изготавливали средства обезвреживания надзирателей. Людмила вспоминает: "В комнате Володи смолили канат. По квартире распространялся запах смолы, что могло возбудить подозрение, и сильно нас беспокоило". Кстати, судя по геометрии, свою фотографию она делала с колокольни храма «Девяти мучеников Кизических», с того самого места, куда забрался 16–летний Володя, чтобы подать беглянкам синхронизирующий сигнал электрическим фонариком — на воле всё готово.
А эта подготовка была многосложной и тоже требовала отменного здоровья. Морчадзе пишет: "Репетиция выпивки не раз была проделана Вас. Калашниковым, и надзиратель Фёдоров, любитель выпить, привык уже к этому. В 11.30 ночи вернулся Вас Калашников вместе с Усовым и сообщил, что первая наша задача выполнена — Фёдорова так напоили снотворным веществом, что он едва ушёл к себе в тюрьму, но сами Вас. Калашников и Усов были сильно пьяны, и нам пришлось откачивать их нашатырным спиртом и холодным компрессом".
План арестантского корпуса.
Когда Исидор упоминает про "днём и ночью" — он не преувеличивает. Подготовка велась в режиме жуткого цейтнота — всего за несколько недель. Надо было всё успеть до 1 июля. По агентурным сведениям с этого дня "…внутренний распорядок тюрьмы меняется, и этим надолго, если не навсегда, отодвигается побег". А проблем меньше не становится — к политическим подселили несколько уголовных (с детьми) и ещё нечто:
"Стычку эту прервало возвращение Анны Павловны, которая рассказала, разводя руками:
— Действительно мальчик, но история совсем особенная, и не провокатор вовсе, а участвовал в убийстве пристава, потом скрывался в женском платье, был так арестован и осуждён... в общем несчастный и просит, ради бога, понять и пожалеть, плачет.
Камера ахнула. Что же теперь делать? Политический несомненно, хоть и врёт много, но это может быть по молодости и дурости. Садить к уголовным — нельзя, сейчас же откроют и либо донесут, либо замучают ласками... Оставить здесь — он и нас и себя провалит, так как ведёт себя глупее глупого, а в камере три бабы, их не обманешь..."
Окна второго этажа — те самые каторжные (политические) камеры. Фото 1910 года.
Но реальность снова посрамила фантастику: "...это оказался не мальчик и не девочка, а полного и редкого типа гермафродит — более грамотные из нас скоро об этом догадались и звали его «Оно»". Касаемо же собственно побега — как вербовали надзирательниц (одна из них, Александра Тарасова, ушла вместе с беглянками), как делали слепки ключей, как составляли планы "А", "Б" и т.д. — всё это очень, конечно, интересно, но сугубо технические детали, с которыми можно ознакомиться в мемуарах. Однако, одну деталь — специально разработанную конспиративную физико–химическую феню — упомяну, ибо вызывает восхищение:
"...за большим столом сидит группа каторжанок, перед ними раскрытые книги, тетради, карандаши, и они с жаром обсуждают вопросы: «Сколько элементов необходимо, чтобы привести в состояние покоя два отрицательных анода? А если произойдёт соединение? С „Пи“ или без „Пи“? Если окажется ПиR, то простые элементы понесут нагрузку окисленных…»
Гремит замок, открывается дверь, входит Капитоновна с обычным утренним осмотром. Послушала, покачала головой:
— Всё учитесь? Заучитесь, света божьего не увидите.
— Да мы и так не видим, Александра Капитоновна, одни книжки остались.
И учёная дискуссия продолжалась. Так мы отгораживались и от случайных обмолвок, и от подозрительных совещаний шопотом".
Прiютъ цесаревны Марiи. Фото 1884 года. Это здание располагалось напротив тюрьмы, и из–за его забора велись наблюдения за распорядком узилища и графиком дежурств городовых.
Но самое веселье — даже не побег. Блестяще продуманная, подготовленная и исполненная операция уложилась в 15 минут. А дальше? Тюрьму ты, допустим, покинул, а как ты покинешь Москву? А Россию? О непредсказуемости и непросчитываемости большой, затюремной, жизни говорит тот факт, что трое из тринадцати беглянок были пойманы в первые же сутки, остальные неделями выбирались из столицы и месяцами из страны — в основном, через Кавказ и Сибирь. Наталья Климова, а пропо, чтобы попасть в Париж, пересекла на верблюдах пустыню Гоби, а потом из Японии на пароходе пилила в Италию.
Маяковский после освобождения из Бутырки. Фото А.Чепрунова, 1910.
Но и остальные, вольные, участники концессии тоже ходили по минному полю. Мудрый Исидор пытался уберечь Володю: "...в ночь побега я его не мог использовать в качестве проводника бежавших каторжанок, ибо его слишком большой рост мог привлечь внимание, и было рискованно и неконспиративно". Но гиперактивный пацан припёрся, как мы помним, к нему на квартиру и в результате сел на полгода в Бутырку (по другим сведениям — на 11 месяцев). Вот тут–то и свершилось чудо расчудесное: "Именно в одиночной камере Бутырки будущий главный футурист страны исписал целую тетрадку первыми стихами. На выходе тетрадку отобрали конвоиры, чему зрелый Маяковский был только рад, поскольку стихи, дескать, вышли так себе".
P.S. У этого сюжета есть целых два хэппи–энда (не считая рождения гениального поэта) — человеческий и монументальный. Первый состоит в том, что счастливо добравшиеся до заграниц диссидентки "... год спустя, ко дню св. Пасхи, прислали депешу в тюремную инспекцию с приветом: «Христос воскресе»".
Здание СЭВ, 1976 год.
А монументальный относится к судьбе самой тюрьмы. По прямому назначению она проработала до 1947 года. После чего её перепрофилировали в общежитие для "надзирательского состава". Есть в этом некая высшая справедливость. В 1960 году, когда прокладывали проспект Калинина (Новый Арбат), спрямляя Кривовведенский и прочие не менее кривые переулки, тюрьму/общежитие снесли. В 1963 на её месте начало возносится к небесам знаменитое и даже красивое здание СЭВ. Интересно — что в нём сейчас?..
Написал hovan на story.d3.ru / комментировать