Игра в поддавки
Живой и неравнодушный
Визит критиков — обычная театральная практика. Как отметил Владимир Спешков, работавший в экспертных советах и жюри фестивалей «Золотая маска» и «Ново–Сибирский транзит», приглашение экспертов — это показатель того, что норильский театр живой и неравнодушный — равнодушные театры о себе и так всё прекрасно знают. А у нас завершается сезон, за который мы поднакопили не одну премьеру, самое время услышать мнение со стороны.
Помимо Спешкова наши новинки отсмотрела и Ирина Алпатова — театровед, критик, автор нескольких театральных журналов, сегодня также состоит в экспертном совете «Золотой маски».
Норильский Заполярный театр драмы выставил на суд специалистов «Дон Жуана» питерского режиссёра Романа Габриа, «Горе от ума» Владимира Золоторя, «Тартюфа» Николая Реутова и «Ополченский романс» главного режиссёра «Маяковки» Анны Бабановой.
Оценку критиков даём прямой речью, местами в сокращённом виде, чтобы избежать повторений, потому что некоторые мнения схожи.
Никаких уступок
– С моей точки зрения, «Дон Жуан» — самый интересный спектакль в этом норильском сезоне, — считает Ирина Алпатова. — Честно скажу, в других постановках увидела небольшие уступки зрителю, то есть попытку пойти на поводу — чтобы понравиться, чтобы поаплодировали, чтобы было полегче. А в «Дон Жуане» таких уступок нет. Он как задуман Романом Габриа, как сделан им, так и прошёл. У спектакля очень стильное оформление — это заслуга художника–постановщика Николая Слободяника. Вся его атмосфера — с одной стороны, планетарный обобщённый образ, с другой — игра в итальянский неореализм — очень красива. Причём замедленный темп играет на руку, зритель всё равно смотрит, вникая потихоньку. Да, это классика, поставленная сегодня, и есть некая рефлексия и отношение к ней, даже в речи встречается современный сленг. Но здесь это никак не коробит, может, потому, что это уже задано режиссёром, и художником по костюмам в том числе. Поэтому здесь и очень хорошие роли, у того же Романа Лесика — заглавного персонажа. Он чётко соблюдает ритм, его интонации продуманы, и всё это очень красиво звучит.
У Марины Журило очень интересная роль. Мы видели Марину Вадимовну в этом сезоне, но в маленьких эпизодических ролях, а здесь вдруг роль молодой крестьянки Шарлотты отдана опытной заслуженной артистке России, и это получилось интересно и трогательно. Оказывается, дело вовсе не в возрасте, а в том, есть в актрисе женское начало или нет. На всё это смотришь с любопытством, причём ничего вроде и не меняется, но ты оказываешься в замкнутом круге, ходишь по нему с персонажами и твоё сердце откликается, что–то в голове отзывается. В общем, прелесть этой премьеры в том, что она стильная, цельная и не она подтягивается к зрителю, а зритель тянется за ней. Для меня именно это очень важно и ценно.
– Как говорится в одном старом анекдоте, «во–первых, это красиво...», — поддерживает коллегу Владимир Спешков. — И красота на сцене не гламурная, это красота высокого театра. Хочется сделать комплимент норильскому театру, который не только приглашает очень серьёзных сценографов и художников, но и качественно реализует их замыслы. Обычно в провинциальных театрах провисает сценографическое решение и ты видишь, что художник интересно придумал, просто это не воплотили. Это комплимент всем службам Заполярного театра, потому что этот большой куб, который вращается и качается, — это же сложно. Свет даёт необычные ощущения: вроде это и старые стены, а вроде средиземноморский камень. Персонажи тоже хороши, это современные уставшие люди, которые очень созвучны свету и стенам. Это очень культурное зрелище, смотреть это любопытно. В этом спектакле есть что–то сомнамбулическое, когда ты погружаешься, растворяешься, теряешься. Я мог бы и дольше его смотреть, мне было интересно. Мне кажется, у вас получился сезон удачного Мольера. Это очень даже фестивальный спектакль, и я советую вашему театру его продвигать и заявлять.
Сначала было слово!
– От Грибоедова гораздо сложнее впечатление, — продолжает давать оценку Владимир Спешков. — С одной стороны, «Горе от ума» — это всегда некая проверка на полноценность труппы. Если это традиционный русский репертуарный театр, а Норильский Заполярный театр драмы именно такой, то можно увидеть, насколько ему подходит или не подходит это произведение. Как минимум должно быть 20–25 актёров: комическая старуха, романтический герой, субретка на роль Лизы, молодая героиня и так далее. Вашей труппе эта пьеса прекрасно подходит, все актёры могут это играть. Начинается спектакль прекрасно — замечательный и очень точный Фамусов в исполнении заслуженного артиста России Якова Аленова. Это точно тот Фамусов, который уже жизнь прожил, но не успокоился, — человек при власти и при желаниях. Прекрасна Лиза в исполнении Дарьи Дороготовцевой. Я так понимаю, что артистка работает в вашем театре не первый сезон, но я как–то раньше её не видел в такой роли, где была бы остро заметна её индивидуальность. А эта роль показала, что Дарья и характерная актриса, и манкая одновременно. Красавица Софья в исполнении Анастасии Черкасовой, очень подходящий к роли Молчалина Алексей Ковригин. И у вас просто замечательный Чацкий — Александр Герасимчев! Во–первых, он очень современный актёр, у него есть резонанс со зрительным залом, его воспринимают как своего. Во–вторых, он демонстрирует качество, которое очень редко бывает у Чацких. Я не помню такого со времён Олега Меньшикова, который 20 лет назад исполнял эту же роль. Он умеет играть любовь! Не только к себе, как это бывает у всех остальных Чацких, но и к Софье. Так вот Александр Герасимчев играет так же.
Немного смутило оформление: не могу понять, зачем эти навороченные буквы на сцене, но и это можно пропустить. Но дальше... Это большая пьеса, знакомая многим. Во–первых, надо качественно работать со словом. Это очень важно — это пьеса в стихах. А мы всё время наблюдали какие–то провалы, когда начинают говорить от себя, а не от Грибоедова. Это не есть хорошо, за этим просто надо следить. Во–вторых, большая проблема с решением режиссёра Владимира Золотаря, потому что я не очень понимаю, про что он ставит. Вначале характеры намечены, всё схвачено, дальше начинается бал — и это парад каких–то фриков. Парики, блёстки, все кривляются, как в цирке. Зачем это? Я не против фриков, но когда это оправданно и вписано в систему. А здесь всё начинается как продуманный по характерам спектакль, и вдруг — «шоу уродов». Мне при этом жалко актёров, ведь они подходят для этих ролей и могут сыграть тонко. Например, Лариса Ребрий играет Хлёстову — это очень объёмный характер, где можно сыграть и вздорность, и сердечность, и обиду на то, что молодость ушла, и опеку над молодёжью. А тут надели на неё парик и блёстки и заставили кривляться. Это досадно. Сегодня мы постоянно слышим: настало время классики, потому что она универсальна, в ней есть вечные истины. Но здесь это не сделано — Золотарь, серьёзный профессионал, здесь и сам не очень поработал, и его художник тоже. Да, это большая работа, но для меня здесь было больше разочарования, нежели очарования.
– У меня к этому спектаклю тоже больше вопросов, чем ответов, — признаётся Ирина Алпатова. — Эта пьеса показывает мастерство владения словом. Это поэтический театр, и от этого никуда не денешься и никуда не выпрыгнешь. Грибоедова абсолютно не нужно переводить на современный лад, он настолько попадает в болевые точки самых разных эпох, поэтому его насильственное осовременивание мне видится лишним. Спектакль был сыгран достаточно неряшливо и небрежно с точки зрения слова — забывался текст, взамен него, слава богу, иногда в рифму шла такая замечательная отсебятина. Но ведь мы знаем эту пьесу наизусть, если ты берёшься за поэтический материал, изволь соблюдать мастерство владения словом и манеры исполнения. За этим просто нужно следить! И оформление показалось не очень внятным. Да, ты придумал эти буквы, которые складываются в фамилию Фамусов, а при перестановке в Famose — то есть богатые и знаменитые сегодняшнего дня. Но если тут сравнение с настоящими современными богачами, они не такие уродливые и глупые. Тогда просто процитируй ту же самую внучку: «Какие–то уроды с того света». Я в этом вижу как раз ту самую игру в поддавки: мы сейчас выдадим вот такое, а вы посмейтесь и похлопайте.
И на этом фоне очень любопытно смотрится Александр Герасимчев, потому что очень редко видишь Чацкого, который не орёт. Он не такой буйный, полусумасшедший, как обычно его играют другие актёры — выкрикиваются эти монологи без понимания, какой в них заложен смысл. Ваш артист понимает, что хочет донести Чацкий, он говорит негромко, умеет играть любовь, и тут–то и происходит то, что нужно. Он действительно противостоит этой шумной, буйной, уродливой, карикатурной, гротескной Москве. В нём читается то самое «Куда я попал?». Это совпадает с тем, что придумал для него Грибоедов. Он не понимает этих людей, он отказывается верить своим глазам, и то, что он единственный облачён в современный костюм, это тоже отделяет его визуально от всей этой фамусовской Москвы. Это очень любопытная для меня роль. А ещё мне хочется отметить Сергея Даданова в роли Репетилова. Он тоже в парике и блёстках, тем не менее в нём угадывается какая– то тоска, усталость от этой жизни, стремление куда–то вырваться, а вырваться–то ему некуда. У Грибоедова Репетилов — пустой человек, а ваш не такой, что–то в нём живое ещё осталось.
Пусть актёры не обижаются, мы говорим о том, что видели. Есть то, чего уже исправить нельзя, а работу с текстом — можно, это всё в руках театра. Текст Грибоедова всегда сопротивляется насилию и неряшливому обращению с ним, так что нужно быть аккуратными.
Ложечка дёгтя
– В «Тартюфе» очень важно, про что ставит режиссёр, —настаивает Владимир Спешков. — Кто из героев его больше интересует. Если сам Тартюф, то это скучно в силу поднадоевшей традиции ставить про жулика и мошенника. А у вас Николай Реутов находит другого главного героя — это Оргон в исполнении заслуженного артиста России Сергея Ребрия. Ну мы с вами понимаем, что, когда в спектакле есть Сергей Ребрий, всё внимание по неволе будет отдано ему, так как этот актёр оказывает магнетическое воздействие на зрителя. Здесь всё хорошо придумано — и начальный монолог, и финальный. И потому видно, что это человек, который отчасти опустошён и ищет, чем наполнить свою жизнь. Вырисовывается очень интересная история, за которой любопытно наблюдать. И при всём таланте Сергея Ребрия это далеко не театр одного актёра. Здесь прекрасный, хорошо сложенный ансамбль. Бывают спектакли, о которых говорят «иголку нельзя просунуть», это тот самый случай: все двери открываются вовремя, все уходят, когда надо, мезансценически всё выверено, говорят очень хорошо. Спектакль крутится, он захватывает тебя в эмоциональную воронку. Мне кажется, он и спектакль для зрителя, и при этом очень глубокий. Он не развлекательный совершенно, он поставлен так, что каждый человек может подумать о чём–то своём.
– Здесь мы не сильно разойдёмся во мнениях, мне тоже многое понравилось, — добавляет Ирина Алпатова. — Несмотря на то, что спектакль называется «Тартюф», здесь всё же Сергей Ребрий (Оргон) ведёт всех за собой. Может быть, ещё потому, что сам Тартюф в исполнении молодого и очень популярного и востребованного вашего артиста — Алексея Ковригина — не слишком заметен и не слишком влиятелен в этом спектакле. В Тартюфе должна быть некая скрытая сила, ведь почему–то им так очарован этот неглупый человек — Оргон. Все остальные же знают ему цену, понимают, в чём дело, и ощущают силу его зла. А здесь он достаточно безобидный, мягкий, вяловатый немножко. Мне кажется, это временно. Просто актёр ещё не встретился со своим Тартюфом. Он просто ещё не дошёл, он к нему идёт. Он большой, фактурный, красивый, талантливый актёр — думаю, он дойдёт. Он ещё молодой, здесь нужно больше силы, мудрости, определённости, жёсткости — у Сергея Ребрия должен быть достойный противник. Сценография очень стильная — видно, что работал Анвар Гумаров. Но я столкнулась здесь с несколькими своими личными, подчеркну, фобиями. Ваш театр своеобразный, я понимаю, что норильский зритель всё же чаще видит спектакли именно вашего театра. Но поскольку я сейчас состою в экспертном совете фестиваля «Золотая маска», я отсматриваю спектакли со всей России и наблюдаю, что уже даже не в каждом втором, а в каждом первом спектакле, где идёт осовременивание классики, встречаются эти штампы и банальщина. Во–первых, мобильные телефоны — их уже невозможно видеть! Мне так и хочется сказать: режиссёры, вы такие талантливые, такие мудрые, вы столько всего знаете, ну пусть ваша фантазия хоть немного разыграется, потому что видеть в руках героев Мольера, Шекспира или того же Грибоедова эти мобильные телефоны, которые ещё так банально используются, уже невозможно. Фобия № 2 — это интерактив со зрителями, каждый первый российский спектакль такой. Актёр выбегает в зал, кого–то хватает, куда–то утаскивает, это тоже до зубного скрежета надоело. Это одно время даже поутихло, а теперь снова полезло — вот не знаем мы, как здесь сделать, давай выскочим в зал и начнём там кого–то допрашивать. А ещё — использование телевизоров на сцене. Да, видео сейчас очень популярно, но мне кажется, его нужно использовать, когда оно несёт какой–то особый смысл. Телевизоры очень отвлекают! Ну это невозможно уже видеть! Режиссёры и актёры могут с нами не соглашаться, но это наша профессия — ловить этих «блох».
Как от ладана...
А вот здесь добавлю немного журналистской отсебятины. Скажу сразу, давать оценку «Ополченскому романсу» оба критика не хотели. Возможно, помогла журналистская настойчивость, возможно, то, что отрабатывать экспертное приглашение нужно, поэтому хоть что–то, но проронили. Посыл был однозначным.
– Не уверена, что спектакли про сегодня могут получиться и привести к каким–то нужным последствиям. То время, в котором мы сегодня живём, нужно ещё отрефлексировать, и только тогда пытаться что–то делать, — сказала Ирина Алпатова.
– Самые великие произведения об Отечественной войне появились через какое–то время. Не говоря о том, что Лев Николаевич Толстой «Войну и мир» о событиях 1812 года написал через много десятилетий. Что–то должно отстояться, — вторит ей Владимир Спешков.
Что любопытно, накануне встречи с критиками я прочитала интервью Захара Прилепина, где он рассказывал о нашей премьере по его книге: «Что до Москвы и Питера — 99 худруков из 100 ждут, когда весь этот ад закончится. Но если их спрашивают, они, наполнив глаза туманом, отвечают: «Не пришло ещё время осмысления». Такие мыслители, просто ох. Осмысляют».
А мне подумалось: да, Лев Николаевич рефлексировал 43 года; нашему удивительнейшему Виктору Астафьеву для создания мощнейшего романа «Прокляты и убиты» понадобилось, чтобы прошло 55 лет. Так что Прилепин и Бабанова, возможно, торопятся: девять годочков всего — с 2014– го по сей день, это слишком рано. Тем более ничего ещё не закончено. Но не задумывались ли вы, что когда пройдёт полвека, то с действующей сегодня во всём мире культурой отмены всего русского и рефлексировать–то не над чем будет. Включая тех же Толстого и Астафьева, а ещё Пушкина, Гоголя, Грибоедова, Есенина, вдобавок к ним Чайковского, Мусоргского, Рахманинова, умершего, кстати, в Беверли–Хиллз. Мне кажется, это не осмысление, а выжидание. Весь театральный мир России просто притаился и ждёт, победим мы или проиграем. А уж тогда будет точно известно, поднимаем мы Прилепина на вилы или кладём ему на голову лавровый венец. Уж оценку игре актёров можно было бы и дать. Мы просим вас не наших же российских мужиков–воинов оценить. Впрочем, на критиков мы не учились, так что не знаем, как там в вашем царстве–государстве всё устроено. Так что вы, товарищи театроведы, продолжайте рефлексировать, а мы ПОКА будем об этом просто писать...