«Мои дочери — в надёжных руках. Одна — своего парня, другая — своей девушки»
Этот текст — часть сборника монологов родителей ЛГБТ-людей «We accept. Истории родителей», созданный Медиапроектом «Четвертый сектор».
— Меня зовут Тина Попова, мне 42 года, я из Перми. Мою дочь зовут Ника, ей 20, и она лесбиянка.
Ещё несколько лет назад я была о-о-очень консервативным родителем — несмотря на то что сама в шестнадцать лет сбежала из Кабардино-Балкарии, где воспитывалась в мусульманской семье. И сама в подростковом возрасте поняла, что я — лесбиянка, что до последнего времени скрывала даже от своих детей. Я считала, что дети должны мне полностью подчиняться и быть такими, какими я хочу их видеть. Но в один прекрасный день младшая дочь не пришла ночью домой, и я осознала, что если не изменюсь, то потеряю и её, и её сестру Нику.
Если бы я осталась такой же консервативной, то к ориентации Ники отнеслась бы нормально. Но думала, что это несерьёзно. Думала бы, как и многие мои знакомые, когда узнают, что она лесбиянка. Они говорят: «Дак это, типа, пройдёт».
Стала как мать
С детства я знала, за кого выйду замуж, — за ровесника из семьи, которая жила по соседству. Наши родители договорились об этом, как только мы родились. Я протестовала против таких порядков. А мама говорила: «Ты должна, ты должна во всём слушаться, вступить в брак с тем, кого мы для тебя нашли, рожать детей». Хотя уже тогда я познавала свою сексуальность на подругах — о чём у меня в семье, конечно, не знали.
Я росла с отчимом, а родной отец жил в Перми. В итоге я сбежала к нему. Сначала уехала к подруге в Пятигорск — родители были недовольны, но особо не старались меня вернуть, потому что думали, что я скоро вернусь. В Пятигорске мне помогли устроиться в ателье по пошиву одежды, и спустя несколько месяцев я заработала деньги, чтобы купить билет на поезд. На Урале я стала узнавать людей, видеть, что здесь, в отличие от Северного Кавказа, можно жить по-другому. Женщины могут говорить, что думают. Делать то, что хочется. Учиться, где хотят.
Через год приехала мама, отчим и братья и уговорили меня вернуться. Наша семья с трудом сводила концы с концами, а мой несостоявшийся муж и его родные могли помочь — но только если будет свадьба. Затем, под предлогом того, что рядом, в Чечне, шла война, я убедила мужа вместе вернуться в Пермь. Мы купили здесь дом. Я созналась ему, что лесбиянка, и он даже разрешил, чтобы кроме него у меня были отношения с женщинами. Но потом стал говорить, что я должна принадлежать только ему, обзывал меня «нечистой, ужасной». Я подала на развод. После этого мы всё равно какое-то время жили вместе, потому что он отказывался продавать дом, чтобы мы разъехались.
Спустя пару лет мы решили вернуться в Кабардино-Балкарию — к тому времени война в Чечне уже закончилась. Я пошла на это, чтобы он наконец-то согласился продать жильё. Когда мы договаривались о сделке, ему пришлось уехать в командировку. В этот момент я продала дом, на половину денег купила квартиру и переехала туда с детьми. Другую половину перевела ему на карту. Это было в 2011 году, когда мне уже было больше тридцати лет. Бывший супруг поначалу искал меня — подавал в розыск. К счастью, в полиции у меня были знакомые. Они посоветовали не высовываться, а потом, когда он вернулся на Кавказ, сняли с розыска. Сейчас у него новая семья.
Представить, что младшая или старшая дочери тоже будут лесбиянками, я не могла. Как говорится, с волками жить — по-волчьи выть. То есть мне самой начало казаться, что жить с такой ориентацией неправильно, что от этого будут только проблемы. Но то, чего я боялась, случилось.
Первой об интересе к девушкам сказала младшая. В её классе была девочка — «бандитка», скажем так. Всех «строила». В восьмом классе дочь с ней сдружилась. Как-то она приходит ко мне: «Знаешь, я, наверное, лесбиянка». Оказалось, эта «бандитка» склонила её попробовать — не с мальчиками, а друг с другом. Я долгое время говорила: «Нет, она не будет рядом с тобой, она не такая, она неправильная». А дочь отвечала: «Почему ты такая, что с тобой не так? В чём дело? Почему я не могу познавать себя так, как я сама хочу?»
Однажды она просто не пришла ночевать домой. Всю ту ночь я сидела и думала. Блин, думаю, я ведь делаю то же самое, что моя мать. Ставлю запреты. Несколько лет назад моя мама умерла, а мы с ней так и не помирились. Своих внучек она толком не знала. Я поняла, что надо остановиться, иначе я потеряю ребёнка.
Конечно, дочь тогда сбежала к той девочке — её бабушка ушла до утра на работу. Я пошла им навстречу — стала разрешать встречаться у нас. Одно время «бандитка» даже несколько месяцев жила в нашей квартире. Для меня это было тяжело, но так дочь продолжала со мной общаться, и я знала, что происходит в её жизни. Вскоре они обе сказали: «Мы не лесбиянки, мы гетеро. Всё нормально». Ну, думаю, одной проблемой меньше — у них ещё были приводы в полицию.
Тогда я ещё не знала, что лесбиянкой окажется старшая дочь.
Цепочка из любви
Старшая, Ника, была замкнутой. Она пропадала в фэнтези-романах. Я не знала, сможет ли она найти своё место в жизни. Когда Ника поступила на педагога в колледж в другом городе и переехала от нас в общежитие, мы каждый день созванивались. Как в детстве — возвращаешься с ребёнком из детского сада и спрашиваешь: «Что делали? Какую кашу ели?» Дочери привыкли рассказывать, что у них нового, что их беспокоит.
С трудом, но я училась отпускать их от себя — при этом сохраняя с ними связь. Как в одной истории, которую недавно нашла в соцсетях. Мальчик выпросил у родителей, чтобы ему разрешили поехать одному на поезде. Отец сказал положить в карман записку. Её нужно было прочитать, если будут неприятности. И вот ребёнок едет в поезде. Ему кажется, что все на него смотрят, ему некомфортно, и он не знает, как себя вести. Разворачивает записку, а в ней сказано: «Не бойся, я в соседнем вагоне». Я стараюсь так же. Чтобы был не ошейник, а цепочка, знаете, из любви — тонкая-тонкая, но не обрывающаяся.
Пару лет назад Ника вернулась на лето домой. Я заметила, что у неё горят глаза, она внешне похорошела. Она то и дело с кем-то созванивалась и разговаривала как с близким человеком. Говорила: «Милая», — то есть это был не мужчина. Конечно, я сильно переживала. Но после той истории, когда младшая дочь не ночевала дома, я старалась больше не ставить рамки. И по поводу ориентации, и по поводу всего остального. Наверное, только к тому времени я окончательно приняла и саму себя.
Я её спросила: «Когда ты меня познакомишь наконец со своей девушкой?» Дочь остолбенела. Она сказала: «А ты знала? Откуда?» — «Я же вижу, я же всё замечаю».
Я позвала и младшую. Мы общались весь вечер. Я рассказала им, что у меня тоже были отношения с женщинами. Они удивились: «У тебя же был отец». Да, но я была с ним только ради них и никогда его не любила.
Услышьте нас
Трясущимися руками, как говорит Ника, она привела свою девушку ко мне знакомиться. Я приготовила бешбармак, купила белое сливовое вино. Младшая дочь позвала своего молодого человека. Девушка Ники — они учатся в одном колледже — кажется, не понимала, что происходит. У неё был удивленный взгляд. Для неё было впервые, чтобы взрослые нормально относились к тому, что их дочь лесбиянка, и хотели познакомиться с её подругой. Сама она не может рассказать матери о своей ориентации. Как-то из-за этого её подставили — сказали матери, что на одной вечеринке она целовалась с девочкой. Дома был скандал.
Ужин прошёл по-семейному. Мы познакомились, поговорили, покурили кальян. Я спрашивала подругу Ники, кто она по гороскопу, — хотела получше узнать, какой она человек, можно ли мне доверять ей дочь. И я поняла, что да. Она уверенная, самодостаточная, очень сильная личность. Это проявляется хотя бы в том, что, несмотря на все сложности, она позволяет себе быть самой собой. Чем-то напомнила мне меня саму.
Однажды, когда у меня собрались друзья, мы с подругой вышли на балкон покурить, и я сказала ей, что Ника — лесбиянка. Я просто не хотела это скрывать, а дочь была не против. Подруга сначала не поверила. Потом сказала, мол, это ненадолго. Так реагируют большинство других моих друзей. Но недавно они засомневались. Ника тогда выложила в сториз фотографию, на которой целуется со своей девушкой.
Есть и те, кто не может это принять. Например, ещё одна моя подруга. По её словам, если лесбиянкой будет её дочь, она от неё откажется. Я говорю: «Это же самое страшное. Как ты можешь? Это твоя дочь». Дети, которые не могут открыться своим родителям, настолько напуганы! Они затравлены. Если бы не было таких запретов, если бы ребят не пугали, что они какие-то не такие, что с ними что-то не так, — возможно, многие судьбы не были бы поломаны. Становление личности проходило бы проще.
Поэтому и важно говорить о своей ориентации — чтобы окружающие знали, что так бывает, это нормально. И я горжусь, что могу свободно говорить: моя дочь лесбиянка, и я лесбиянка.
«Мам, у тебя всё хорошо?»
Сейчас работаю на руководящей должности в охранной фирме. Про ориентацию мою и дочери коллеги говорят: «Это пройдёт». То есть злобы нет, но и серьёзно они это не воспринимают. Что касается меня, в шутку спрашивают, нет ли у меня подруги, — намекают на секс втроём.
Мы с детьми разъехались. Я живу отдельно, младшая дочь со своим парнем, который сейчас в армии, — отдельно, старшая — в общежитии. Младшая учится в техникуме. Подрабатывает оператором в колл-центре. Старшая, кроме учёбы в колледже, устроилась продавцом в кафе быстрого питания. А до этого она недолго работала танцовщицей в мужском стриптиз-клубе. Как объяснила — чтобы чувствовать себя более уверенной. Ника быстро поняла, что это занятие не её, хоть и приносит неплохие деньги. В свободное время вяжет мягкие игрушки. Большую часть из них они с её девушкой относят в детский онкоцентр.
Друзья Ники, знакомые её девушки, её сестры и парня сестры общаются друг с другом. Это и геи, и лесбиянки, и гетеросексуальные ребята. Некоторые их знакомые лесбиянки и геи приходят ко мне выговориться — их беспокоит, что они боятся открыться родителям или что те их не принимают. Иногда мы нашей компанией ходим в ЛГБТ-клуб в центре города — пообщаться, потанцевать. А если вдруг я не могу дозвониться до дочерей, то всегда знаю, кому нужно позвонить или написать, чтобы узнать, как дела.
Я счастлива, что не потеряла с ними контакт. И спокойна за них. В том числе потому, что мои дочери — в надёжных руках. Одна — своего парня, другая — своей девушки. Тот и другая иногда советуются со мной насчёт их отношений. Конечно, мне до сих пор тяжело — я иногда порываюсь позвонить, спросить, как дела, а потом понимаю: «Остановись, ты не должна их контролировать. Займись собой». Иногда в такие моменты дочери словно это чувствуют и набирают сами: «Мам, у тебя все хорошо?»
После развода с мужем я так и не стала ни с кем встречаться, и пока меня это устраивает. Хотя дочери время от времени подсказывают группы для ЛГБТ-людей «ВКонтакте», где бы я могла с кем-нибудь познакомиться. Я добавляюсь в них из любопытства. Посмотрим, может, к чему-нибудь это и приведёт.
Моя родительская любовь ещё не растрачена, и я бы с радостью усыновила ребёнка. Даже планирую, как сделать в квартире ремонт, чтобы появилась ещё одна комната. Всегда хотела мальчика — возможно, когда-нибудь эта мечта осуществится.
***
Читайте также:
«Я устала бояться». Колонка Юлии Бабинцевой — о том, почему нужен День борьбы с гомофобией
История Кирилла: «Из-за того, что я был геем, меня гнобила вся школа»
«Выходить из шкафа и жить открытой жизнью». Пермские ЛГБТ-блогеры о каминг-ауте, отношениях с родителями и хейтерах
Истории о том, как в Перми живут бисексуалы и однополые пары с ребёнком.