Магнитогорская актриса Лена Кононенко рассказала, кто ее поддерживает в Москве

Лену Кононенко знают как экс-актрису драмтеатра имени Пушкина, как нежного и эпатажного художника, как режиссера народного театра-студии «Свет». Уже два года она живет в Москве – уехала к любимому. Без театра и продюсера организует свои выступления в столице и регулярно приезжает в родной город и Челябинск с читками и моноспектаклями. На летних гастролях Лена дала эксклюзивное интервью «МР». 

– Почему из имени Елена ушла первая буква?

–  Елена – что-то официальное, взрослое, серьезное, будто я бухгалтер. Мне это не подходит. Может быть, ассоциации поменяются, мне покажут прекрасность этой первой буквы, и тогда я буду Еленой. Сейчас мне Лена нравится.

– Лена, из чего выросло решение стать актрисой? 

– Вспоминаю сразу детский сад, когда я первый раз вышла в хоровод и нужно было обнять мальчика. Обняла, и испытала в 4 года волнения уже женские: вот я обнимаю мальчика. Сделала это, видимо, так трогательно и выразительно, что другим понравилось. А мне понравилось вот так волноваться по-честному, проявлять эмоции и видеть очарованность зрителей. 

– А много позже, когда встал вопрос о поступлении, выборе профессии? 

– Я как будто всегда знала, что стану актрисой. Может, это из прошлой жизни? Занималась в театральной студии и понимала, что пойду в театральный. Но не знала, что можно у нас выучиться. Думала, нужно ехать поступать в Москву или Петербург. В московском метро тогда был взрыв, и я напугалась: никуда не поеду, буду на комбинате работать. Крайности любила. Еще думала в журналистику пойти: писать тексты, «ковырять» людей, исследовать. Все это делаю сейчас, только в актерской профессии. 

– Вы недавно говорили зрителям, что в актерстве поначалу привлекала возможность показать себя…

– Да, хотелось выступать: есть ровная поверхность, а ты выступаешь, то есть стоишь чуть выше, на тебя все смотрят, говорят, какая ты прекрасная. Хотелось узнать себя через других людей. Чтобы они что-то сказали, и я бы поняла: о, а я вот такая! Тогда я еще не знала, что сама могу себя узнать.

– Потом все складывалось по-актерски понятно: учеба в Магнитогорской консерватории, работа в театре. В какой момент стало понятно, что театр – это не та система, в которой хочется оставаться? 

– Даже будучи студенткой, любила готовить монологи, а не этюды в группе. На втором году работы в театре сделала первый моноспектакль. Но еще просила роли, ждала, когда молодые актрисы уйдут в декрет и мне что-нибудь дадут из их репертуара. А в 2019 году я съездила в летнюю театральную школу СТД (Союза театральных деятелей России – прим. авт.). Это был месяц какого-то рая, свободы. Нам в первый же день сказали: «Все можно!» И это все поменяло. Я еще не осознавала, но уже чувствовала, что мне не подходит то место, в котором служу. Года через два поняла: надо уходить. Но не знала куда, не знала, что могу самостоятельно работать, как сейчас. Привыкла, что у меня 5-го зарплата, 20-го аванс. Было страшно, начала копить «подушку безопасности». А через год влюбилась, и все! Спокойно доработала сезон и уехала.

– Кого можете назвать своими учителями?

– Надо перечислять персоналии? На самом деле, учитель – это каждый человек, который тебе встречается, если его с этой точки зрения рассматривать, если задавать себе вопрос «чему меня научила эта ситуация, этот человек?»

– Всегда параллельно с театром у вас что-то было: выставки живописи, участие в ярмарках, свой театр-студия, квартирники. Почему все проходит, кроме театра?

– У меня так устроено – периодами. Вот я таблички делала (называла их «дощечки с краской и буквами» – прим. авт.). Они классно выстрелили, я все продала, всем понравилось, пригодилось. Даже сейчас привезла художнику Володе Некрасову одну штучку, он заказал. Мне предлагали продавать их в интернете, обещали помочь. Это круто, можно, наверное, заработать много денег, но я понимаю, что не хочу больше. Занималась два месяца – все, надоело, хочу что-то другое! Но театр идет параллельно со всеми занятиями, потому что это как ребенок, от которого я не могу отказаться, это на всю жизнь уже. Не знаю, у меня нет детей, но театр – это то, что люблю безусловно. Это искусство в себе, которое всегда буду вытаскивать.

– Про любовь. Вы вышли замуж, счастливы. Теперь знаете, каково это – творить, работать без любви и с ней. Как это чувство помогает в самореализации?

– Хочется плакать. От жалости к себе. Потому что я до сих пор еще не привыкла к этой поддержке. Я могу все рассказать мужу, мы можем все обсудить. Например, у меня есть план дел на день, но я делала-делала и понимаю, что устала. Пишу мужу об этом, как будто проверяя, что могу себе позволить отдохнуть. И он: «Конечно, отдыхай!» Это освобождает, дает возможность творить, не доказывая что-то, не желая получить признания – оно уже есть: «Делай что хочешь, можешь не делать». Все из легкости получается, и я смелее становлюсь. 

– Театральная читка стала основным жанром вашей работы. Что это вам дает?  

– Да, названий читок сейчас больше, чем моноспектаклей. Но когда материал очень хорошо подготовлен, практически нет разницы между ними. Формат читки дает мне возможность познакомить людей с материалом, не тратя на это столько времени, сколько пришлось бы потратить на постановку спектакля. Чтобы выучить текст на час, нужно месяца три. Раньше я делала спектакль год. Потом узнала, что можно делать читки, можно облегчать. Сначала на читках держала текст в руках, сидела. Потом поставила пюпитр, встала на ноги – и пошла другая энергия: я начала действовать, как в спектакле.  

– Как выбираете произведения для работы?

– Тема должна быть для меня сегодняшней актуальна, вызывать сильные эмоции.  Я запоминаю свои реакции, и потом делаю так, чтобы эти же эмоции испытал зритель. Текст должен быть сложноватым, потому что я люблю ковырять, раскладывать по полочкам, наводить порядок. Я это поделаю, потом соберу все заново и людям покажу прекрасность сложных текстов.

– А что читаете для себя, где берете? 

– Книги не для выступлений – больше, часто сложнее: «Ночь» Ивана Бунина, «Ступени» Василия Кандинского, проза Марины Цветаевой, не про Сонечку. Это такие шарады для меня. 

Пять месяцев читала «Две жизни» Коры Антаровой. Мне посоветовали эту книгу, и это самое большое, что я когда-либо читала. Муж дал «Алхимика» Пауло Коэльо. Сейчас читаю «Бог всегда путешествует инкогнито» Лорана Гунеля – в метро у многих видела.  

– Московские зрители отличаются от магнитогорских? 

– Нет, только москвичи донаты больше платят. Вообще я переживала, что в Москве люди будут более требовательными из-за насмотренности. Но реакции везде одинаковые: плачут, смеются. Видимо, я делаю то, что всем подходит – человеческое, глубокое. 

–  На читке рассказов Шукшина в Магнитогорске треть зрителей были мужчины. И вы этому порадовались. Почему? 

– Это было неожиданно, потому что обычно мужчин один-два. Это либо мой муж, либо чей-то еще муж, которого привели, и он, бедный, спит. Вру, есть ребята, которые хорошо смотрят, но их очень мало. И тут вдруг вон их сколько! И так хорошо на все реагируют! 

Мне как будто мужчинам легче донести, что хочу. В них больше четкости, структурности, логичности, а это мне очень свойственно. Есть женская природа, гормоны, все дела, но ум у меня как будто мужской. И кажется, мужчинам непривычно, что женщина может с ними говорить на их языке. Но мы хорошо друг друга понимаем.  

– Каждый раз вы приезжаете как будто еще мудрее, еще взрослее. Какой мы должны увидеть Лену в следующий раз? 

– Зимой я уже рассказывала про свою трансформацию. Пошла дальше, и за эти полгода увидела, сколько свободы дают планирование и дисциплина. Что дальше, подумаю в июле в Петербурге во время 10-дневного отпуска, на который сейчас зарабатываю. Буду в себе копаться, планировать следующие полгода. Пока могу сказать, что хочется масштаба, больше зрителей в Москве. 

И хочется больше делать для других – убрать шелуху из людей, которые будут приходить, угомонить их. Это такое эгоистичное желание, понимаю. Просто я «бескожая», быстро воспринимаю энергии людей. А вокруг много суетящихся, нервных, тревожных. И я, ловя это все, сама такая становлюсь. Мне хочется их успокоить, чтобы и самой тоже было спокойно. 

– Поражаете своей искренностью, откровенностью. Откуда такая смелость признаваться в слабостях, эгоизме? 

– Смелость? Я это делаю, чтобы быть понятой. Многие, видимо, боятся, что прилетит за то, что обнаружишь свою уязвимость, что тебя в нее будут тыкать. А я понимаю, что всем все равно: услышали – и забыли через минуту, потому что у каждого куча других мыслей, событий. Я не все рассказываю, но знаю, что мои «откровения» могут и помочь кому-то. Люди узнают в этом себя, и им станет легче. Как мне, когда слушаю кого-то и думаю: «Я тоже так делаю! Слава богу, я не одна такая». Долгое время я будто себя не замечала, фокусировалась на других. Начала заниматься собой – и за счет этого расту.