Перст судьбы: в Михайловском театре спели и станцевали «Евгения Онегина»
На излете юбилейного пушкинского года Санкт-Петербургский Михайловский театр представил «Евгения Онегина». Режиссером-постановщиком одной из главных русских опер стал худрук балетной труппы Начо Дуато. «Культура» оценила разносторонние дарования знаменитого испанца.
Известно, что Петр Ильич Чайковский не хотел отдавать «Онегина» на профессиональную сцену, предпочитал, чтобы его пели студенты Консерватории. Боялся, что уйдет из оперы высокий романтизм, свойственный юности. Опасения оказались напрасными. Опера покоряет мир и с молодыми, и с возрастными исполнителями.
Сегодня «Онегину» впору бояться режиссерского произвола. Когда заглавный герой убивает Ленского в пьяной драке, как произошло в одной нашумевшей постановке, согласитесь, не до романтизма. К счастью, спектакль Михайловского театра — совсем другая история.
— Знаете, здесь уже до меня поработали настоящие гении: Чайковский, Пушкин. Я не гений вовсе. Поэтому я просто передал то, что написали Пушкин и Чайковский. Музыку и сюжет. Я терпеть не могу, когда режиссеры меняют характеры персонажей и историю в угоду своему вкусу, — пояснил журналистам Начо Дуато.
Действительно, постановочная команда в составе испанца Дуато, иранца Джоффара Чалоби (сценография) и сербки Ангелины Атлагич (костюмы) выказала русскому шедевру максимальный пиетет. То, что делается на сцене, полностью соответствует прописанному в либретто.
Пушкинская эпоха воссоздана любовно и детально. Буфы, кринолины, кружева, жемчуга. Сюртуки, фраки, мундиры, пистолеты. Мережка на юбках дам и кисточки на постельном покрывале. Самовар, чайный сервиз, букет ромашек на садовом столике. В плэнерных эпизодах рамы кулис увиты подсвеченной солнцем зеленью. Сцена открыта в глубину — виден неяркий михайловский пейзаж и пейзане, перебрасывающиеся охапками сена.
Онегин — денди. Татьяна, «как лань лесная боязлива». Ольга беззаботна и шаловлива. Ленский «с душою прямо геттингенской». Гремин — воплощение генеральского достоинства. Няня — бескорыстной любви. Ларина — материнской заботы. Крестьяне — уважения к господам. Деревенский бал — веселый. Великосветский — чопорный. Вроде бы всё, как мы любим и ждем, но есть нюансы — пластический сюрприз, приготовленный Дуато. Пушкина и Чайковского он не искажает, но позицию постановщика подчеркивает.
Собственно, сюрпризов два. На музыку хора «Уж как по мосту-мосточку» поставлено изящное трио, и это обычный вставной эпизод. А вот два других трио, сопровождающих письмо Татьяны и письмо Онегина, — уже программные высказывания. Танцуют их мужчины в черном. Быстрые, верткие, вездесущие. Лица прикрыты белыми масками, гусиные перья в руках не столько инструменты пишущие, сколько разящие.
Дуато развивает свою любимую тему предопределенности судьбы. Ту, что воплотил в своей недавней «Кармен», когда вывел на сцену аллегорический образ смерти.
«Кармен» Бизе, кстати, была любимой оперой Чайковского, сразу после провальной премьеры он предрек ей блистательное продолжение. В центре его «Онегина» тоже образ сильной женщины, вокруг которой концентрируется действие.
В михайловском спектакле Татьяне являются видения-искусители. Возникают во мраке ночи, исчезают в драпировках опускного занавеса, кружат-несут и даже контролируют процесс создания письма. «Нет, все не то, начну сначала…» — поет Татьяна. Искуситель выхватывает из ее руки скомканный лист и под взвившийся пассаж струнных пускает в полет.
Онегину Чайковский не дает самостоятельного музыкального материала, в своем письме он повторяет Татьянино. Повторяются в рисунке танца и искусители, хотя здесь не обходится без мужской солидарности. Посланники судьбы самоотверженно бросаются под ноги герои, устремившемуся было к своей мечте. Они-то знают, что она недостижима.
Впрочем, с символикой постановщик хорошо управляется и без них. Знаки фатума посеяны в ткань спектакля, как зерна в плодородную почву, но это не назойливые декларации. Нужно думать, сопоставлять, вникать в детали, отмечать нюансы, и тогда книга судьбы откроется во всей полноте.
То, что счастье отвернулось от героев, становится понятно в сцене именин: меркнет свет, замирает круговерть вальса, рассерженный Онегин поет про «глупый бал». А после дуэли в мрачном, похожем на царство Аида пространстве, трагическая развязка становится неизбежной.
Ярко-алое платье и блеск украшений Татьяны резко контрастируют со спокойными тонами дамских одеяний на петербургском бале, но именно такой — женщиной-роком, женщиной-наваждением видит ее теперь Онегин.
Во время финального объяснения вслед за ушедшей героиней падает тяжелый занавес, и вспоминается его аналог — подобное глади Стикса полотнище, на которое опустился смертельно раненный Ленский.
Эти и другие сцены, будь то идиллическое чаепитие у Лариных или акробатические куплеты мосье Трике на качелях (Дамир Закиров), искусно вписаны в музыку. Фирменная музыкальность не позволяет забыть, что спектакль ставил хореограф с мировым именем, и облегчает труд дирижера-постановщика Александра Соловьева.
У каждого персонажа, хориста ли, солиста, имеется свой маневр, своя линия. Речь не столько о метроритмическом соответствии движения музыкального и сценического — у Дуато оно само собой разумеется, сколько об органике существования в вокально-симфоническом пространстве. Достаточно взглянуть на фотографии премьерного спектакля — там нет нейтральных лиц и поз. Налицо живость без суеты, естественность без натуги. То, чем прославился Дуато-хореограф и что взяли на вооружение его восприимчивые сотрудники.
Два премьерных состава главных героев приятно слушать и смотреть. Татьяны — Александра Сенникова и Маргарита Шаповалова — обладательницы красивых сопрано и благодарной сценической внешности. Если улучшить взаимодействие с оркестром (обеих в патетические моменты он перекрывает), партию можно считать сделанной.
Онегины — Семен Антаков и Игорь Подплелов, пользуясь характеристикой Чайковского, — «певцы хорошо промуштрованные и твердые». Именно таких он хотел для своей оперы. Правда, композитор упоминал о «певцах средней руки», но здесь каст явно выше среднего уровня.
Хороши оба Ленских. Юный Егор Мартыненко берет артистическим драйвом. Ольгу (Виктория Войтенкова) обнимает столь порывисто, что вошедшей Лариной (Валерия Пронько) впору попенять ему за неприличное поведение. Опытный Сергей Кузьмин со своей Ольгой (Ирина Шишкова) по-братски нежен и вокально безупречен. «Паду ли я стрелой пронзенный» хочется послушать на бис.
Октябрьская премьера стала восьмой постановкой «Евгения Онегина» в истории Михайловского театра. Очередные показы запланированы 1 и 2 ноября, 14 декабря и 10 января.
Для худрука Начо Дуато «Онегин» — шестнадцатый спектакль на русской сцене. Ждем семнадцатый. Возможно, это будет «Золушка» Сергея Прокофьева. Его и Чайковского он называет своими любимыми композиторами. Судьба определила ему работать в России. И Начо Дуато это нравится.
Фотографии предоставлены пресс-службой Михайловского театра.