[Правда 1927] - Правительство Керенского готовит отпор

Каких только “теорий” Великой Октябрьской Социалистической революции не придумано за прошедшие годы: от жидомасонской до германофильской и лишь одна из теорий не пользуется популярностью сегодня - марксистско-ленинская, которая говорит о победе русского пролетариата в союзе с крестьянством и под предводительством партии большевиков над помещиками и капиталистами. Не верят в нее ученые мужи и популярные СМИ, потому, наверное, и хватаются за заговоры, подкупы, инопланетян и т.п.

Другие не верят в ее “простоту”, в ее детерминированность. Как так, какой-то бородатый мужик “предсказал”, что пролетариат неизбежно возьмет власть в свои руки, другой бородатый мужик привел пролетариат к победе - не сходится все это - слишком просто, слишком легко все получилось! В сторону отбрасывается наработанный пласт исследований по истории революций советских ученых, отодвигаются на обочину труды классиков марксизма - руководителей революции Ленина и Сталина. В ход идут мемуары белогвардейцев, эмигрантов-меньшевиков, эсеров, кадетов, помещиков и капиталистов, их жен и внучек. И уже на основе этого “объективного” анализа читателям и любителям истории выдается каша из топора.

Октябрьская революция не далась пролетариату и крестьянству легко, не далась легко она и большевикам (и прочим партиям, кто ее приближал). А все потому, что помещики и буржуазия, церковь и царизм вели беспощадную классовую борьбу, защищая свою власть и награбленное. Многие сторонники социализма не дожили до взятия Зимнего дворца: пали от пули, от сабли, от голода, от чахотки, сгнили в тюрьме, в ссылке или на каторге. Относительная легкость взятия власти пролетариатом в Октябре выстрадана десятилетиями упорной борьбы, железной организованностью пролетариата и благодаря гениальному руководству партии большевиков и Ленину.

Фигур и партии подобного масштаба в рукавах у помещиков и буржуазии не нашлось, однако они цеплялись за власть всеми способами будь то репрессии, мятежи или использование своих агентов в Советах, в рабочих и крестьянских массах, а параллельно вели переговоры с иностранными империалистами. Ход борьбы в последние месяцы перед Октябрем за власть в России прекрасно изложен в статье газеты Правда №247 за 1927 год советским историком Б. Б. Граве. Его обзор, посвященный десятилетнему юбилею Великой Октябрьской Социалистической революции, мы и предлагаем нашим читателям.

ПРАВИТЕЛЬСТВО КЕРЕНСКОГО ГОТОВИТ ОТПОР

Когда мы говорим о том, что правительство Керенского готовило отпор, то этим мы менее всего имеем в виду персону самого Керенского и всех тех, кто был вмест с ним в правительстве. Правительство Керенского по существу было приказчиком, да к тому же приказчиком, как известно, на плохом счету у своего хозяина — буржуазии и помещиков. В действительности отпор готовила объединенная против рабоче-крестьянской революции вся контрреволюция, от меньшевистских Либерданов, от эсеров до черносотенных Пуришкевичей. Чем ближе к Октябрю, чем напряженнее становилось рабоче-крестьянское движение, тем судорожнее становятся попытки господствующего класса сорганизоваться, сорганизовать борьбу против надвигающейся революции. Для разгрома революции организуются помещики, которые как раз после июльских дней с помощью карательных отрядов пытаются возвращать себе захваченные крестьянам имения. На август— сентябрь приходятся первые расстрелы крестьян при столкновениях с карательными отрядам временного правительства.

Начинает организовываться и буржуазная контрреволюция. Программа буржуазной контрреволюции и программа похода на экономические завоевания пролетариата была выражена в наглой угрозе Рябушинского на московском государственном совещании задушить революцию “костлявою рукой голода”. Буржуазия, вопя об «анархии» и разрухе, сама сознательно и планомерно работала над дезорганизацией производства и всего народного хозяйства. Злостный саботаж промышленников, массовые локауты непрерывно возрастают после июльских дней.

Как отмечала «Торгово-Промышленная Газета», в июле—августе «случаи закрытия и приостановки фабрик стали повседневным явлением». Буржуазная печать полна жалоб по поводу «двоевластия на фабрика и заводах», она требует категорического запрещения вмешательства рабочих организаций в жизнь предприятий. В августе—сентябре усиливается наступление капитала на фабзавкомы. Специальный циркуляры временного правительства запрещают рабочим вмешиваться в вопросы о приеме и увольнении рабочих и служащих, устраивать заседания в рабочее время и т. п.

На ряду с попыткой задушить революцию «костлявой рукой голода» путем дезорганизации всей хозяйственной жизни страны, буржуазия готовит против надвигающейся пролетарской революции вооруженный отпор. “Эсеры и меньшевики, — писал Ленин после июльских дней, — как рабы буржуазии, прикованные господином, согласились на все: и на привод реакционных войск в Питер, и на восстановление смертной казни, и на разоружение рабочих и революционных войск, и на аресты, преследования, закрытие газет без суда». (Ленин, т. XIV, ч. II, стр. 41) Прямо подготовкой отпора революции являлся разгром руководящего штаба большевистских организаций.

Несмотря на то, что временное правительство всячески старается заслужить доверие буржуазной реакции, усиливая после июльских дней наступление на экономические и политические завоевания пролетариата, буржуазия подготовляет военный заговор, который должен был заменить словоизлияния “главноуговаривающих” более выразительным языком — казацких нагаек, пушек и пулеметов. Именно в этом и заключался смысл корниловщины, которая на место незадачливого, болтливого адвоката Керенского должна была поставить подлинного диктатора — Корнилова. «Не ораторским приемами, и маниловскими речами можно ввести русскую жизнь в нормальное русло», — пишут промышленники в своем органе. «Кто другой так мучительно нужен для работы над спасением гибнущей армии и с ней вместе родины, как не военные народные генералы, украшенные крестами?» — Так писало «Утро России», орган того самого Рябушинского, который грозил пролетариату «костлявой рукой голода» и который взывал к купечеству на заседании торгово-промышленного съезда, накануне московского государственного совещания: “Пусть проявится стойкая натура купеческая. Люди торговые, надо спасать землю русскую!”

Керенский, как приказчик буржуазии, едва не сбросившей его самого, вынужден был оставить у власти ярых корниловцев. Именно поэтому, что корниловцы были силой, - Керенский должен был значительную часть их оставить на свободе, поручив ликвидацию корниловского движения генералу Алексееву, который в своем письме к Милюкову выражал явное сочувствие Корнилову.

Реакция не смущается тем отпором, которое встретило корниловское выступление со стороны рабочих масс. Еще не был ликвидирован корниловский заговор, как началось новое контрреволюционное движение среди донского казачества под руководством Каледина, который, опираясь на кулацкие элементы казачества, делает попытку оторвать плодородный юг России от Москвы и Петрограда. Вместо ареста генерала Каледина, чрезвычайная следственная комиссия 23 октября выносит постановление о его непричастности к корниловскому мятежу, и временное правительство делегирует в Новочеркасск генерала Юденича для “ликвидации конфликта” с генералом Каледниым. Более того, Керенский, вместо отпора контрреволюционным казакам, извиняется перед их делегацией, открыто заявившей ему, что казаки к правительству “доверия не имеют” за его “ошибку” перед Доном и атаманом Калединым.

Разоблачаемый справа и слева Керенский ищет опоры в “демократии” и созывает ублюдочное “демократическое совещание”. В то время как на демократическом совещании только обсуждается еще вопрос о возможности коалиции и привлечения в состав коалиционного правительства кадетов - активных участников корниловского заговора, Керенский уже ведет тайные переговоры с представителями кадетов и крупной буржуазии. В результате, как отмечал “Рабочий Путь” было создано “правительство войны и буржуазной диктатуры”, где самые ответственные посты во внешней политике были переданы в руки кадетско-корниловских столпов.

Опираясь на военщину, правительство буржуазной диктатуры продолжает дальнейшее наступление на революцию. “Правительство готовилось к подавлению мятежа, - пишет в своих воспоминаниях Керенский, - но, не рассчитывая на окончательно деморализованный корниловскими выступлениями петербургскуий гарнизон, изыскивало другие средства для воздействия.” “По моему приказу, - пишет он дальше, - в срочном порядке были высланы в С.-Петербург войска, и первые эшелоны Северного фронта должны были появиться в столице 24 октября.” Не полагаясь на петроградский гарнизон и нуждаясь в “особо надежных частях, на которые можно было бы опираться без всякого риска, в любых пределах”, Керенский в первых же числах сентября шифрованной телеграммой на имя Краснова приказал разместить третий корпус (тот самый, который вызывался правительством с фронта еще в августе) в Гатчине, Царском селе и Петергофе. Командующий войсками Петроградского военного округа Полковников получил приказ разработать подробный план подавления “мятежа”.

Одной из главных частей этого плана, как мы видим, был вывод революционного петроградского гарнизона. Временное правительство очевидно рассчитывало на особую наивность и доверчивость петроградского совета. Докладывая правительству о своем намерении выступить в ближайшие дни на заседании питерского совета с докладом о выводе столичного гарнизона на позиции, Полковников рассказывал о том, как он будет “обставлять” совет: “Я постараюсь доказать, - говорил он, - и докажу (!), что эти меры должны быть осуществлены без всякой задней мысли, что целью их является подкоп не под совет”, якобы стратегические соображения.

На ряду с этим производится распыление, фактически расформирование, целого ряда петроградских революционных полков.

На ряду с предполгаюавшимся выводом революционных частей петроградского гарнизона, еще начиная с августа правительством серьезно обсуждался проект разгрузки, а затем и эвакуации революционного Петрограда под предлогом урегулирования в Петрограде продовольственного вопроса. Вопрос о разгрузке все время обсуждался правительством и предпарламентом в сентябре и с особенной остротой ставится в октябре.

Конечно, пролетариату была понятна истинная цель этой “разгрузки”, точно так же, как и “стратегические” ухищрения по выводу революционных петроградских частей. “Единственной целью предложенной меры, - заявляли в своей резолюции по поводу разгрузки (12 - 25 сентября) путиловцы, - и целью явно контрреволюционной является разгрузить Питер, - этот центр революций, - от революционного пролетариата”. Рабочие настаивали на эвакуации тех жителей Питера, кои занимаются непроизводительным трудом. Подготовляя непосредственную вооруженную расправу над ожидающимся революционным переворотом, правительство пытается арестами дезорганизовать штаб революции - партию большевиков. 19 октября (1 ноября) министр юстиции Малянтович по приказу верховного главнокомандующего предписывает прокурору судебной палаты сделать немедленное распоряжение об аресте Ленина. 23 октября издается приказ об аресте всех большевиков - участников июльского выступления, выпущенных под залог, а также о закрытии левых газет: “Рабочий Путь”, “Солдат”, “Живое Слово” и др. Для прикрытия этих мероприятий буржуазная пресса создает соответствующую идейную подготовку.

Однако для непосредственного военного отпора правительство могло располагать лишь жалкими военными силами. Солдатская масса шла за большевиками. Правительство Керенского единственно могло опереться на юнкеров, школы прапорщиков, женский батальон и т.п.

Непосредственно накануне Октябрьского переворота временное правительством для охраны наиболее важных пунктов, как например, телефона, телеграфа, электрической станции, назначило юнкеров, вызвало две школы прапорщиков из Ораниенбаума, а также артиллерию из Павловска.

20 октября, в день, когда ожидалось выступление большевиков, по всему городу были расставлены конные и казачьи патрули и расположены скрытые конные резервы. Главные силы, на которые опиралось правительство - казаки и юнкера, которыми был занят ряд правительственных и частных учреждений, были привлечены к охране городов. Все юнкерские училища были приведены в боевую готовность. В боевую готовность была приведена и милиция. Была усилена охрана Зимнего и Мариинского дворцов и целого ряда государственных учреждений. 24 октября на улицах были выставлены пикеты. Днем 24 октября по приказу главнокомандующего были разведены мосты через Неву, соединяющие центр с окраинами.

25 октября главнокомандующий приказал идущие в Петроград с фронта эшелоны войск направлять вне всякой очереди, для чего прекратить пассажирское движение.
Однако войска из сторонников правительства были лишь жалкой горсткой по сравнению с теми массами, которые были на стороны революционного восстания. Для характеристики бессилия временного правительства и безнадежности его положения чрезывчайно показательно, что в решающий момента даже казаки и те отказали ему в поддержке.

25 августа после ночного заседания членов временного правительства был отдан приказ казачьим полкам “во имя свободы и чести родной земли” выступать на помощь “революционной демократии” (временному правительству). Однако привлечь даже наиболее реакционно настроенных казаков на сторону “революционной демократии” оказалось не так-то легко. Казаки не хотели поддерживать правительство Керенского, так как прекрасно видели безнадежность его положения, к тому же они не могли простить Керенскому и разгрома корниловского движения, хотя Керенский в этом был мало повинен.

Как пишет в своих воспоминаниях Керенский, “в то время, когда восстание было в полном разгаре и “красные войска” действовали по всему городу…ко мне явилась делегация от стоявших в С.-Петербурге казачьих полков, насколько помню, из двух-трех офицеров и стольких же строевых казаков. Прежде всего делегация эта сообщила, что казаки желают знать, какими силами я располагаю для подавления мятежа. А затем она заявила, что казачьи полки только в том случае будут защищать правительство, если лично от меня получат заверение в том, что на этот раз казачья кровь “не прольется даром, как это было в июле, когда будто бы мной не были приняты против бунтовщиков достаточно энергичные меры”. Несмотря на убедительную речь Керенского и несмотря на то, что у него “не было ни малейших сомнений в том, что эти три казачьих донских полка не нарушат своей присяги, совет казачьих войска, заседавший всю ночь, решительно высказался за невмешательство казаков в борьбу временного правительства с восставшими большевиками” (Керенский, Гатчина, Стр.5-6).

Именно отсутствием вооруженной силы, достаточной для подавления революции, и объясняется то бессилие правительства, на которое жалуются все контрреволюционеры.

Как пишет теперь Милюков в своей последней книжке: “Россия на переломе”, - “глава правительства находился в каком-то патологическом состоянии паралича воли”. Милюков рассказывает, что будто бы буржуазным членам временного правительства - представителям к.-д. и торгово-промышленной группы во главе с Коноваловым - приходилось делать большие усилия, чтобы “заставить Керенского действовать”.

Конечно, растерянность и неподготовленность временного правительства к отпору большевикам зависела вовсе не от “паралича воли” главы правительства, - наоборот, этот паралич и бессилие воли были результатом того, что реальная сила была на стороне восстания, а не на стороне контрреволюции.

Характерно, что когда 23 октября на заседании временного правительства было доложено о рассылке военно-революционным комитетом телефонограммы всем частям о неподчинении приказам штаба военного округа и одним из членов правительства был поставлен вопрос о ликвидации военно-революционного комитета, правительство не нашло в себе достойно силы для приведения этого в исполнение. Было решено пока “предъявить совету ультимативное требование об отмене телефонограммы”, в противном случае совету и военно-революционному комитету грозили, что военными властями “будут приняты энергичные меры для восстановления законного порядка”. В следующем ночном заседании 23 октября правительство не посмело пойти дальше решения о “возбуждении против членов военно-революционного комитета уголовного преследования по обвинению в распространении воззвания с призывом о неподчинении властям”.

Особенно характерно, что за 24 октября, когда восстание по существует уже началось, министр юстиции возражал против предложения об аресте военно-революционного комитета, предлагая, чтобы Керенский по этому вопрос заручился согласием совета республики. Совершенно понятно становится возмущение “беспомощностью и бездеятельностью” власти со стороны буржуазии и помещиков. В то время как поднимающаяся и победоносная революция имела в лице своих вождей и руководителей партию большевиков, буржуазно-помещичий строй защитником и организатором своей борьбы против революции имел жалкого фигляра, беспомощного болтуна Керенского. Это с горечью констатировала сама буржуазия, иронизируя и проклиная своего незадачливого приказчика.

“Надо отдать справедливость большевиками, - писала кадетская “Речь”, - они используют все средства, а правительство - оно совещается о том, какие меры принять… Впрочем (иронически замечает газета) некоторые меры оно принимает… печатая всякие распоряжения, написанные весьма решительным языком”. - “Какое великое несчастье, какой беспредельный позор для страны, - писало бурцевское “Общее дело”, - иметь такое правительство… Ему никто не верит, его никто не слушает. Худшего, чем это правительство, трудно себе представить”.

Не лучше отзывались о временном правительстве в конце сентября 1917 г. и промышленники Юга России на своей третьей конференции. - “У нас нет правительства, - говорил глава промышленников фон-Дитмар, - нет власти и может быть не будет государства”.

Именно тем, что рабочие и крестьянские массы и вся армия были на стороны восстания, именно тем, что восстание руководилось большевистским штабом во лаве с гениальным Ильичем, и объясняется, что революционные рабочие и солдаты относительно легко справились с войсками временного правительства.

Временному правительству оказалось не под силу организовать отпор революционному восстанию. Развал и распад временного правительства завершился с той же быстротой, с какой назревали силы победоносной Октябрьской революции.

Б. Граве