Коллективизация в Первоуральском районе
Шайтанка, а потом Первоуральский район никогда уральской житницей не были. Масштабы сельскохозяйственного производства здесь были всегда достаточно скромными, а крестьянство бедным.
Подавляющая масса населения окрестных деревень: Черемши, Извездной, Битимки, Подволошной, Макарово, Елани, Починка, Ельничной, Талицы и т.д. сельским хозяйством до Октябрьской революции не занималась вообще. Главными средствами пропитания для местного населения служили доставка руды, угля, дров на заводы Шайтанки и Билимбая.
Виной тому климат и скудные почвы. В 1790 году Н.А. Радищев писал:
«Хлеба сеют мало, и то один ржаной, по причине холода и каменистого грунта. Маленькие слободы Екатеринбургского ведомства хлеба не пашут, кормятся извозом.
Жители Билимбаевского завода, так и деревень, принадлежащих заводу, по суровости климата и по неспособности каменистой и сырой почвы, хлебопашества не производят, но занимаются только скотоводством, для чего ставят ежегодно сена до 84750 копен…
В Шайтанском заводе на случай распутицы, так же для бедных закупается в Екатеринбурге и у приезжих в завод крестьян от 5 тысяч до 15 тысяч пудов хлеба в год, а прочие жители закупают оный, как и съестные припасы с другими нужными сельскими произведениями в тех же местах на выработанные деньги».
Летом 1899 года Билимбаевские и Шайтанские заводы посетил знаменитый ученый Д.И. Менделеев. Впоследствии он написал:
«А посевов пашен – совершенно тут не видно, только и видел огороды, косьбу, да выгон скота…. Хлеба тут или не вызревают, как и вишни, или родятся плохо, так что овес обходится раза в три дороже привозного. Приписывают это высокому положению над уровнем моря и избытку влаги. Важно обратить внимание на невыгодность здесь земледелия»…
Один из первых краеведов Первоуральска А. Топорков, описывая Васильевско-Шайтанский завод конца XIX века, отмечал:
«Хлебопашеством занимаются всего человек 40; позднее тепло весною и ранние осенние инеи и холода не благоприятствуют его развитию. Сеют рожь, овес и ячмень. Деланы были опыты посева ярицы и гречихи, но безуспешно. Зато возделывают здесь в большом количестве репу, которая родится хорошо и дает большую прибыль. Продают ее преимущественно в Екатеринбурге от 35 до 90 к. за пуд, а оставшуюся распродают местным жителям от 10 – 15 к. за пудовку, вмещающую в себя 25 – 30 фунтов. Сабан, впряженный в две лошади, или соха, борона с железными зубьями, серп – вот орудия, при посредстве которых обрабатывают землю и убирают хлеб».
Кроме земледелия в дореволюционном Шайтанском поселке занимались и животноводством.
Вот как описывал это Топорков:
«В страдное время, начинающееся в первых числах июля и кончающееся в августе, все жители, за исключением только самых престарелых, которые не в силах владеть литовкой и граблями и которые нужны для надзора за домом, отправляются на покосы, на неделю и более, смотря по погоде и расстоянию покосов от завода. Зажиточные жители нанимают работников и работниц. Дневная плата, при готовом хлебе – работнику 50 – 60 коп., работнице 20 – 30 к. Поденщики работают не торопясь, утром начинают работы очень поздно, а вечером заканчивают рано. Некоторые жители устраивают помочи, которые всегда сопровождаются обильною попойкою, пляской, а иногда и музыкой. Траву косят литовками. Земли под покосами жители имеют весьма понемногу, вследствие чего из-за покосов нередко бывают ссоры. У некоторых и вовсе нет своих покосов, а потому покупают траву на корне у других».
Земля в пределах современного «ГО Первоуральск» при царской власти находилась в различных формах владения. Билимбаевская заводская дача – в частном, Уткинская и Шайтанская – в посессионном.
Вероятно, из-за этого кулачество в районе в начале 30-х годов XX века, было крайне немногочисленным. И добровольная коллективизация в годы НЭП в Первоуральском районе шла хоть и не очень быстро, но неуклонно.
Как пишет первоуральский краевед Юрий Дунаев в книге «Пашня у перевала» в 1928 году здесь было только три колхоза: коммуна «Нива» (Починковский сельсовет), «Красный клевер» (Первоуральский сельсовет) и «Свободная жизнь» (Билимбаевский сельсовет).
На 1 мая 1929 года в районе имелось уже десять колхоз0ов: одна коммуна с 16 хозяйствами; две артели с 28 хозяйствами; семь товариществ по совместной обработке земли (ТОЗ), в которые входило 75 хозяйств.
Всего 119 хозяйств. Резкое увеличение произошло в 1930 году, когда в районе насчитывалось уже 12 колхозов с 451 колхозным двором.
Точными данными о масштабах так называемой, «насильственной коллективизации» автор не располагает.
В вышеупомянутой книге «Пашня у перевала» Юрий Дунаев Юрий Дунаев пишет:
«В Крылосово репрессии подвергли А.С Саврулина, С.В. Саврулина, А.П. Ярина… В Битимке – А.С. Оглоблина, Ватолина… В Конрвалово – М. Дылдина, П.К. Белькова… В Макарово С.Г. Рассошных, Е,А. Чижова… и др. В Нижнем Селе под каток репрессий попали Т.А. Малямов, В.Н. Малямов, А.В. Скоробогатов, А.П. Лямкин, И.К. Веричев и др.»
Всего перечислено четырнадцать фамилий. Многочисленные многоточия подразумевают, что якобы, были и другие, но автор их фамилиями не располагал.
Подразумевал ли Дунаев под «репрессиями» раскулачивание или что-то другое – не понятно.
Краевед Р.А. Кашин в книге «Слобода над Чусовой» описывает раскулачивание и образование колхозов тоже не называя конкретных цифр. Однако у него есть интересные подробности того к каким ухищрениям прибегали кулаки, чтобы спасти богатства. Вот один из характерных случаев в кратком пересказе.
Председатель сельсовета села Слобода Николай Степанович Кузнецов в 30-е годы повстречал девушку Антонину. Девица была дочерью кулака из деревни Амирова Артинского района Некрасова Ивана Степановича. Кулацкая семья жила в большом доме, держали много скота, имели пашни, пасеку, на период страды нанимали батраков.
Но советская власть облагала кулаков серьезными налогами, а потом назрела и угроза раскулачивания.
Хитрый кулак Некрасов, чтобы спасти богатства, отдал 17-летнию дочь Тоню за соседа-бедняка. Но уловка не помогала и Некрасовых раскулачили, главу семейства, как пишет Кашин, арестовали.
Тоня от фиктивного мужа тут же сбежала и с группой молодежи была отправлена на лесозаготовки. Но не привыкшая к труду кулацкая дочь сбежала и оттуда. По знакомству брат отца без документов пристроил её в Нижних Серьгах на ферму дояркой, где она при протекции дяди быстро доросла до бригадира молочной фермы.
Но и оттуда уже в третий раз она сбегает под предлогом, что её начал домогаться скотник. Понятно, что бригадиру фермы, которой домогается рядовой скотник, нужно бежать не оглядываясь, а не наоборот.
Сбежав и с этой работы дочь «крепких хозяев и тружеников» опять обращается к дяде. И тот опять по знакомству, без документов устраивает её на ферму в Коуровке.
Проработав там всего три месяца она познакомилась с председателем Слободского сельсовета Н.С. Кузнецовым, который был вдовцом. Тут Антонина снова вышла замуж за бедняка и более проблем с властью не имела. Несмотря на то, что являлась активисткой местной церкви. И работать после замужества на колхоз или на государство, ей более до смерти мужа не пришлось.
Можно ли считать судьбу Антонины Кузнецовой характерной для непривыкших к труду кулаков и их отпрысков – судить сложно.
Однако к началу 1940-го года в Первоуральском районе было уже шестнадцать колхозов с 731 колхозным двором. А единоличников осталось пятьдесят хозяйств.
Таким образом за десять лет коллективизации с 1930 по 1940 год число колхозных дворов увеличилось на 280. С 451 в 1930-м до 731 в 1940-м.