Алапаевские мученики: убиты и забыты
Алапаевские мученики: убиты и забыты. Часть I
Под Алапаевскими мучениками имеют в виду:
Великого Князя Сергия Михайловича (25.9.1869 Љ 5/18.7.1918) – внука Императора Николая I, пятого сына Вел. Кн. Михаила Николаевича. Генерал-адъютанта, генерала от артиллерии по Гвардейскому корпусу; инспектора (1904), а позже (1905) генерал-инспектора артиллерии. В годы Великой войны – полевого генерал-инспектора артиллерии при Верховном Главнокомандующем.
Сестру Царицы-Мученицы Великую Княгиню Елисавету Феодоровну (20.10.1864 Љ 5/18.7.1918), настоятельницу основанной ею в Москве Марфо-Мариинской обители, в тайном постриге схимонахиню Алексию.
Крестовую сестру Марфо-Мариинской обители Варвару (Варвару Алексеевну Яковлеву, Љ 5/18.7.1918).
Князя Императорской Крови Иоанна Константиновича (23.6.1886 Љ 5/18.7.1918) – сына Вел. Кн. Константина Константиновича, флигель-адъютанта (1908), штабс-ротмистра Лейб-Гвардии Конного Его Величества полка, женатого (1911) на дочери короля Сербского принцессе Елене Петровне, в 1917 г. посвященного в иподиакона.
Князя Императорской Крови Константина Константиновича (20.12.1890 Љ 5/18.7.1918) – сына Вел. Кн. Константина Константиновича, флигель-адъютанта, штабс-капитана Лейб-Гвардии Измайловского полка, спасшего во время Великой войны полковое знамя, награжденного за это орденом Св. Георгия IV степени.
Князя Императорской Крови Игоря Константиновича (29.5.1894 Љ 5/18.7.1918) – сына Вел. Кн. Константина Константиновича, флигель-адъютанта (1915), штабс-ротмистра Лейб-Гвардии Гусарского Его Величества полка.
Князя Владимира Павловича Палея (28.12.1896 Љ 5/18.7.1918) – сына Вел. Кн. Павла Александровича от его морганатического брака с О. В. Пистолькорс (урожд. Карнович); графа Гогенфельзен (1904), князя (1915); поручика Лейб-Гвардии Гусарского полка; поэта.
Феодора Михайловича Ремеза (1878 Љ 5/18.7.1918) – управляющего Двором Вел. Кн. Сергея Михайловича, за которым он добровольно последовал в ссылку.
Русская Православная Церковь Заграницей прославила в лике святых всех, кроме Ф. М. Ремеза. Русская Православная Церковь (Московский Патриархат) прославила лишь Великую Княгиню Елисавету Феодоровну и инокиню Варвару.
Арест и заключение
В самом начале апреля 1918 г. из Петрограда в Вятку с правом свободного проживания были высланы Великий Князь Сергей Михайлович, Князья Императорской Крови Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи и князь Владимир Павлович Палей. На службы они ходили в собор св. благоверного Великого Князя Александра Невского. Здесь Князь Иоанн Константинович, приняв посвящение в иподиакона, участвовал в богослужениях. Меньше чем через месяц пребывания в Вятке узников переселили в Екатеринбург и поместили в гостиницу. Известно, например, что Пасхальную заутреню (22.4/5.5.1918) князь В. П. Палей (по его собственным словам в письме) отстоял в Екатерининском кафедральном соборе, хотя екатеринбургские газеты о его прибытии сообщили лишь 4/17 мая. Те же газеты дали информацию о прибытии Великого Князя Сергея Михайловича и Князей Константиновичей 26 апреля/9 мая. Первый поселился в квартире бывшего управляющего Верхне-Камским банком В. П. Аничкова (второй этаж дома на углу Успенской улицы и Главного проспекта). Вторые – напротив, в номерах Атаманова (гостиница “Эльдорадо”, впоследствии здание НКВД).
Во вторник Светлой седмицы (когда празднуется Иверская икона Божией Матери), 24 апреля / 7 мая (память прп. Елисаветы чудотворицы) в Москве была арестована Великая Княгиня Елисавета Феодоровна и в сопровождении келейницы Варвары Алексеевны Яковлевой и сестры Екатерины Петровны Янышевой отправлены поездом в Пермь. Здесь недолгое время “Августейшая Молитвенница” пребывала с сестрами в Успенском женском монастыре (где она побывала еще перед войной, летом 1914 г.), утешаясь ежедневным монастырским богослужением. Вскоре их переместили в Екатеринбург, где одной из сестер удалось близко подойти к Ипатьевскому дому и через щель в заборе увидеть даже Самого Государя. Недолгий приют московским изгнанницам предоставил Ново-Тихвинский монастырь, откуда вскоре стали носить съестное Царственным Мученикам в Ипатьевский дом.
Во вторник Фоминой недели 1/14 мая все находившиеся в Екатеринбурге принадлежавшие к Царскому Дому (кроме Самих Царственных Мучеников) получили предписание переселиться в заштатный город Алапаевск Верхотурского уезда Пермской губернии. Алапаевские мученики прибыли туда 7/20 мая, когда Церковь вспоминает явление на небе Креста Господня в Иерусалиме (351 г.). Их поселили в Напольной школе, при которой имелась часовня. Заключение узников Дома Романовых разделяли управляющий делами Вел. Кн. Сергея Михайловича Ф. М. Ремез, лакей кн. Палея – Ц. Круковский, доктор Вел. Кн. Сергея Михайловича Гельмерсен и лакей Кн. Иоанна Константиновича – Иван Калинин.
Первое время режим был более свободным: разрешалось посещение церкви в сопровождении красноармейца. 8/21 июня, по указанию из Екатеринбурга, был введен тюремный режим. Сестра Екатерина, врач и оба лакея были удалены. Убийство и расследование
5 июля 1918 г. (в день, когда Церковь празднует обретение в 1422 г. честных мощей преподобного Сергия, игумена Радонежского) Алапаевских узников вывезли из города. И там, в 18-ти километрах от Алапаевска убили, ввергнув в одну из заброшенных шахт железного рудника Нижняя Селимская. Перед смертью Вел. Княгиня Елисавета Феодоровна громко молилась и крестилась, говоря: “Господи, прости им, ибо не знают, что делают”.
15/28 сентября Алапаевск был освобожден от большевиков армией адмирала А. В. Колчака.
8/21 октября их шахты Нижняя Селимская извлекли тело Ф. М. Ремеза; 9/22 октября – инокини Варвары и князя В. П. Палея; 10/23 октября – Князей Императорской Крови Константина Константиновича и Игоря Константиновича, Великого Князя Сергея Михайловича; 11/24 октября – Великой Княгини Елисаветы Феодоровны и Князя Императорской Крови Иоанна Константиновича. Пальцы правых рук преподобномученицы Великой Княгини Елисаветы и инокини Варвары, а также Князя Иоанна Константиновича были сложены для крестного знамения[1]. На груди Великой Княгини был обнаружен “завернутый в вощеную бумагу и мешочек с лентой через шею, массивный среднего размера образ Спасителя, усыпанный драгоценными камнями, на обратной стороне которого на бархатной, вишневого цвета рамке золотая пластинка с надписью:
“Вербная суббота 13 Апреля 1891 г.”” [2] (дата присоединения к Православию Преподобномученицы). По одним сведениям эта икона – подарок ей Императора Александра III; по другим – подарена Царем-Мучеником незадолго до отречения. В кармане пальто Князя Иоанна оказалась “деревянная икона среднего размера, образ которого стерт, а на обратной стороне надпись: “Сия святая икона освящена”. И: “На молитвенную память отцу Иоанну Кронштадтскому от монаха Парфения. (Афонского Андреевского скита) г. Одесса 14 Июля 1903 г.””[3].
Расследование по убийству в Алапаевске открыл 11 октября 1918 г. член Екатеринбургского окружного суда И. А. Сергеев. 7 февраля 1919 г. оно перешло к Н. А. Соколову. Итоги его он изложил в своей книге[4]. “И екатеринбургское и алапаевское убийства, – пришел к выводу Н. А. Соколов, – продукт одной воли одних лиц”[5].
Отличавшийся особой духовной чуткостью генерал-лейтенант М. К. Дитерихс, курировавший, как известно, дело по цареубийству отмечал: “…Убийству Августейшей Семьи и Членов Дома Романовых советские власти придавали чрезвычайно важное значение в деле подготовки для себя будущей победы…”[6]
Характеризуя тройное убийство летом 1918 г. в пределах Пермской земли (Царской Семьи, брата Государя Вел. Кн. Михаила Александровича и Алапаевских Узников), он называл их “особо исключительными по зверству и изуверству, полными великого значения, характера и смысла для будущей истории русского народа”[7].
Особое значение придавал он убийству вместе с Августейшими Мучениками оставшихся верными Им людей: “Вместе с упомянутыми Членами Дома Романовых были убиты избранные большевиками ближайшие Им лица Свиты, оставшиеся до конца верными своему долгу”[8].
И общий итог, выраженный генералом в чеканной форме: “Это было планомерное, заранее обдуманное и подготовленное истребление Членов Дома Романовых и исключительно близких им по духу и верованию лиц”[9].
“Алапаевское убийство, – пишут современные исследователи, – отличалось от Екатеринбургского расстрела […] Несколько вопросов ставили следователям обстоятельства сокрытия трупов. Кое-кто усматривал в их расположении на разных уровнях шахты признаки ритуального захоронения и хорошее знание убийцами степени родства жертв. […] Неразорвавшиеся “бомбы” и тела убитых чередовались. Ближе к поверхности находились трупы менее родовитого Палея, Яковлевой и Ремеза, глубже в шахту – старших из заключенных”[10].
Документы расследования убийства в Алапаевске впервые были обнародованы сравнительно недавно[11].
Ниже мы приводим свидетельства, которые нам удалось обнаружить в эмигрантской прессе, малодоступной большинству читателей.
Вел. Кн. Андрею Владимировичу удалось собрать некоторые свидетельства:
“Как произошло убийство, – писал пользовавшийся ими управляющий делами Великого Князя, адвокат Алексей Сергеевич Матвеев, – установить в точности трудно. Слишком мало осталось официальных и проверенных документов и свидетельских показаний. Их можно было бы собрать гораздо больше, если бы белая контрразведка действовала с большей осторожностью и не расстреляла без допроса многих бывших членов охраны Великих Князей. Однако официальные следственные власти и милиция, по прибытию колчаковских войск, собрала кое-какие показания и составила полицейские протоколы.
Шахта, из которой были извлечены трупы, имела 28 сажен глубины. Вся шахта была завалена разным хламом: дровами, столбами, досками и землей.
Очень характерен порядок нахождения милицией трупов. […]
По свидетельству игумена Серафима, ему рассказывал неизвестный крестьянин, что в ночь с 17 на 18 июля возле этой шахты слышалось церковное песнопение, которое якобы продолжалось в шахте и весь следующий день.
Можно предположить, что когда узники узнали истинную цель привоза их к этой шахте, то они могли запеть какую-либо молитву, тем более что Князь Иоанн Константинович очень любил церковное пение и сам был регентом не только в церкви Павловского дворца, но даже в первое время в Перми во время ссылки. Затем Великая Княгиня Елизавета Феодоровна, будучи монахиней, могла принять участие в этом молитвенном пении. Убийцы, дабы избавиться от своих наиболее шумливых жертв, первыми бросили в шахту К. Иоанна Константиновича, а затем Елизавету Феодоровну. Отчасти этим можно объяснить нахождение этих двух трупов на самой большой глубине шахты.
Затем следует труп В. К. Сергея Михайловича. О нем имеется следующий официальный полицейский протокол: “Глаза закрыты и покрыты песком. Рот закрыт. Все лицо и голова покрыты песком, смешанным с хвойными иглами. Руки вытянуты вдоль туловища и полусогнуты в локтевой части. Пальцы правой руки сильно сжаты в кулак. Ногти впились в ладонь… Огнестрельная рана на голове”.
Это единственный застреленный узник. Сжатая правая рука и впившиеся в ладонь ногти свидетельствуют о тех тяжелых муках, которые предшествовали кончине Великого Князя.
Все остальные жертвы были брошены в шахту живыми с завязанными глазами. Так как повязки у некоторых жертв остались не тронутыми, то можно предположить, что смерть наступила или моментально, или оглушенные ушибами, не приходя в сознание, они были засыпаны землей и хламом полуживые.
Убийцы, по-видимому, действовали следующим образом. Сбросив сначала в шахту живыми две свои жертвы, они бросали туда ручные гранаты, так как при раскопках шахты находили осколки и неразорвавшиеся гранаты, затем бросали разный, попавшийся под руку, хлам.
Князь В. Палей был найден в сидячем положении и можно предположить, что после падения у него хватило сил сесть, т. е. он был еще жив.
Так как между глубиной в 6 сажен, где были найдены трупы князя В. Палея и монахини В. Яковлевой, и глубиной в две сажени, где был найден труп Ф. Ремеза, имелся пролет в 4 саж., заполненный разным хламом и землей, для заполнения которого понадобилось много времени и работы, можно предполагать, что между убийцами и лакеем Вел. Князя Ф. Ремезом шли какие-то переговоры, и только в последний момент убийцы решили прикончить несчастного. Он был брошен в шахту живым. Труп его был обнаружен с сорванной с глаз повязкой.
Нахождение трупов на разной глубине вызвало на месте много толков. Предполагали, что все жертвы были брошены одновременно и их затем начали засыпать и забрасывать разным хламом, и несчастные по мере набрасывания туда досок, столбов и земли, карабкались кверху, а более сильные достигли даже двухсаженной глубины. Но эту версию нужно считать неправдоподобной. Во-первых, жертва с огнестрельной раной в голове не могла подняться на высоту даже в полсажени, а, во-вторых, медицинский осмотр колчаковских официальных властей установил смерть “последовавшую во многих случаях моментально””[12].
“По словам лиц, участвовавших в извлечении тел из шахты, – рассказывал бывший в 1918-1919 гг. помощником по гражданской части Верховного уполномоченного Российского правительства на Дальнем Востоке (ген. Д. Л. Хорвата) В. А. Глухарев, – только на теле Великого Князя Сергия Михайловича была огнестрельная рана в задней части головы внизу затылка; все остальные замученные были брошены в шахту живыми и умерли от повреждений полученных при падении и от голода. Тело Великой Княгини Елизаветы Феодоровны, несмотря на то, что все тела находились в шахте в течение нескольких месяцев, было найдено совершенно нетленным; на лице Великой Княгини сохранилось выражение улыбки, правая рука была сложена крестом, как бы благословляющая. Тело Князя Иоанна Константиновича тоже поддалось лишь частичному и весьма незначительному (в области груди) тлению, все остальные тела подверглись в большей или меньшей степени разложению”[13].
“Трупы не разложились, – читаем в исторической справке 1931 г., – и потому были легко опознаны близко знавшими их людьми. Почившие были найдены в своих одеждах, в которых находились в заточении и имели на себе личные документы, дневники и посмертные распоряжения.
Медицинское освидетельствование, произведенное тут же на месте, а затем и судебно-медицинское вскрытие, произведенное на кладбище, установили мученическую кончину жертв. Выяснилось, что они продолжали жить в шахте еще несколько дней и скончались от ушибов при падении и голода. В горле многих из них была обнаружена земля.
После вскрытия тела почивших были омыты, одеты в чистые белые одежды и положены в деревянные гробы, снабженные внутри футлярами из кровельного тонкого железа”[14].
Гробы поставили в кладбищенскую церковь. Там духовенство постоянно совершало панихиды, читалась неусыпающая псалтирь.
18/31 октября соборне (было 13 протоиереев и священников) отслужили заупокойную всенощную. Народу пришло столько, что храм не вместил всех пришедших проститься с Августейшими страстотерпцами. На следующее утро, 19 октября/1 ноября, из Свято-Троицкого собора Алапаевска вышел многолюдный крестный ход (духовенство, гражданские власти, мiряне, солдаты учебного батальона). В кладбищенской церкви отслужили панихиду. Подняв гробы на рамена, с пением “Святый Боже” понесли их сначала к Напольному училищу (где содержали Августейших узников); там отслужили литию, затем – в собор. Отслужив заупокойную Литургию, там совершили отпевание[15]. Народу было еще больше, чем накануне: пришло множество богомольцев из соседних деревень. “Многие плакали навзрыд, – вспоминал игумен Серафим, и прибавляет: – Тут была и одна особа из близких к Великой Княгине[16], тайно следила за всеми жизненными этапами своей любимой Великой Страстотерпицы”[17]. Под общенародное пение “Святый Боже”, печальный перезвон колоколов и звуки духовой военной музыки “Коль славен наш Господь в Сионе” гробы были перенесены в склеп, устроенный в южной стороне алтаря Свято-Троицкого собора, вход в который тут же замуровали кирпичом. Распоряжение о месте погребения сделал адмирал А. В. Колчак[18].
“С прискорбием доношу, – телеграфировал 4 ноября 1918 г. английский комиссар в Екатеринбурге сэр Эллиот министру иностранных дел Великобритании А. Д. Бальфуру, – об извещении, полученном мною от русского Генерального штаба: после взятия 29 сентября Алапаевска русскими войсками нашли тела еще настолько сохранившиеся, что их можно было узнать. Это были тела Великой Княгини Елизаветы Феодоровны и трех Князей Императорской Фамилии Иоанна, Константина и Игоря Константиновичей, также тела Великого Князя Сергия Михайловича и одной придворной дамы[19], имя которой осталось неизвестным. Они были найдены на дне шахты, в которую они были брошены несомненно живыми. На них были брошены бомбы, которые, однако, не разорвались.
Найденные тела были погребены с церковными обрядами, в присутствии большого стечения народа. Полагают, что Принцесса Сербская Елена находится в Перми, куда она вместе с Сербскою миссиею была вывезена большевиками при эвакуации Екатеринбурга”[20].
[1] Так же как и у Друга Царственных Мучеников Григория Ефимовича Распутина, которого, после безуспешных попыток отравить, задушить, зарезать, застрелить, “изверги” (выражение Государя) утопили, затолкав, связанного, в прорубь под лед 17/30 декабря (память пророка Даниила и трех святых отроков: Анании, Азарии и Мисаила) 1916 года.
[2] Расследование цареубийства. Секретные документы. Сост. засл. юристы РФ В. И. Прищеп и А. Н. Александров. М. 1993. С. 272.
[3] Там же.
[4] Соколов Н. А. Убийство Царской Семьи. Издание Спасо-Преображенского Валаамского монастыря. 1998. С. 342-352.
[5] Там же. С. 352.
[6] Дитерихс М. К. Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале. Ч. I. М. 1991. С. 13.
[7] Там же. С. 11.
[8] Там же. С. 11-12.
[9] Там же. С. 18.
[10] Расследование цареубийства. Секретные документы. С. 278.
[11] Там же. С. 247-333.
[12] Матвеев А. Алапаевская трагедия. По архивным данным Великого Князя Андрея Владимировича // Иллюстрированная Россия. Париж. 1934. N 35 (485). С. 5-6.
[13] Алапаевская трагедия // Русская газета. Париж. 1924. N 51. 22 июня. С. 2.
[14] Алапаевское убийство. (Историческая справка) // Царский вестник. N 210. Белград. 1931. 4/17 июля. С. 2-3.
[15] Расследование цареубийства. Секретные документы. С. 274-275.
[16] Возможно, об этой “особе” пишет сестра Преподобномученицы принцесса Ирена в письме от 12 ноября 1920 г.: “Я слышала, что после того, как были найдены тела, [кипарисовый] крест Эллы и деревянная цепочка были взяты одной дамой, которая жила в близ расположенном монастыре” (Миллер Л. Святая мученица Российская Великая Княгиня Елисавета Феодоровна. М. 1994. С. 216).
[17] Игумен Серафим. Мученики христианского долга. Монреаль. 1981. С. 34.
[18] Белевская-Жуковская М. Великая Княгиня Елизавета Феодоровна // Вечное. Аньер-сюр-Сен. 1968. N 7-8. С. 21.
[19] В действительности преподобномученицы Варвары. – С. Ф.
[20] Воспоминания о Царственных Мучениках // Двуглавый Орел. N 28. Берлин. 1922. С. 9-10. Со ссылкой на: Pages d`histoire, 1914-1919. Le Bolschevisme en Russie. Livre blanc anglais. Avril 1919. Berger-Levrault, librairies-editeurs. Nancy-Рaris-Strasbourg. 1919. P. 34-36.
Поезд шел на восток…
Но и по смерти не давал враг рода человеческого покоя телам Царственных страдальцев. К Алапаевску вновь приближались красные. В июне 1919 г. возник вопрос о вывозе останков убиенных. Свершилось это, как подчеркивает о. Серафим (Кузнецов, 1873 Љ1959), “по особому указанию Божию”[1]. Сам игумен вместе с братией эвакуированного Серафимо-Алексеевского скита Белогорского Свято-Николаевского монастыря находился в Екатеринбурге. Здесь же было местопребывание в то время комиссии по расследованию Екатеринбургского, Пермского и Алапаевского убийств Царственных Мучеников (генерал М. К. Дитерихс, Н. А. Соколов и А. П. Куликов[2]). Генерал М. К. Дитерихс способствовал получению игуменом Серафимом от Верховного правителя адмирала А. В. Колчака разрешения на перевозку гробов[3].
Погрузившись в товарный вагон, из Алапаевска о. Серафим отправился 1/14 июля 1919 года. Путь лежал в Читу. Был самый разгар гражданской войны.
“От Алапаевска до Тюмени, – читаем в специальном докладе игумена Серафима, – ехал один в вагоне с гробами 10 дней, сохраняя свое инкогнито, и никто не знал в эшелоне, что я везу 8 гробов. Это было самое трудное, ибо я ехал без всяких документов на право проезда, а предъявлять уполномочия было нельзя, ибо тогда бы меня задержали местные большевики, которые, как черви, кишели по линии железной дороги. Когда я прибыл в Ишим, где была Ставка Главнокомандующего, то он не поверил мне, что удалось спасти тела, пока своими глазами не убедился, глядя в вагоне на гробы. Он прославил Бога и был рад, ибо ему самому лично жаль было оставлять их на поругание нечестивых. Здесь он дал мне на вагон открытый лист, как на груз военного назначения, с которым мне было уже легче ехать и сохранять свое инкогнито. Предстояла еще опасность в Омске, где осматривали все вагоны. Но Бог и здесь пронес нас, ибо наш вагон, вопреки правил, прошел без осмотра. Много было и других разных опасностей в пути, но всюду за молитвы Великой Княгини Бог хранил и помог благополучно добраться до Читы, куда прибыл 16/29 августа 1919 года. Здесь тоже злоумышленниками было устроено крушение, но наш вагон спасся по милости Божией. […] От Алапаевска до Читы ехал 47 дней. Несмотря на то, что гробы были деревянные и протекали, особого трупного запаха не было, и никто, ни один человек не узнал за это время, что везу я в вагоне, в котором ехал я сам с двумя своими послушниками[4], которых взял из Тюмени” [5].
Сохранились воспоминания человека, ехавшего в том же поезде, к которому был прицеплен вагон игумена Серафима. Офицер Императорской армии А. Ю. Романовский, в 1930-1940-х гг. преподаватель математики в Лицее святителя Николая в Харбине, записал в 1972 г.:
“Во время моей поездки в теплушке к нашему товарному поезду был прицеплен еще один вагон. На станциях, где были остановки, из него выходили за кипятком монашки. Все пассажиры были заинтригованы – кого эти монашки везут? Но в вагон сопровождавшие никого не пускали. Но потом оказалось, – по слухам выяснилось, что в этом вагоне везли тела убитых Членов Царской Фамилии”[6].
Стояла страшная жара. Железная крыша вагона сильно раскалялась. Инокиня Серафима[7], со слов игумена Серафима, записала: “Вагон его передвигался вместе с фронтом: проедет вперед верст двадцать пять, а потом откатится верст на пятнадцать и т. д. Благодаря пропуску […] его постоянно отцепляли и прицепляли к разным поездам, в общем содействуя его продвижению к конечной цели. Путешествие продлилось три недели, и невозможно представить себе, что пережили за это время о. Серафим и его два спутника, провожавшие свой страшный груз. Из щелей пяти гробов постоянно сочилась жидкость, распространявшая ужасный смрад. Поезд часто останавливался среди поля, тогда они собирали траву и вытирали ею гробы. Жидкость же, вытекавшая из гроба Великой Княгини, благоухала, и они бережно собирали ее как святыню в бутылочки”[8]. Много позже о. Серафим рассказывал игумении Гефсиманской обители в Иерусалиме матушке Варваре, что во время всего пути Великая Княгиня Елисавета Феодоровна не раз являлась и направляла его[9].
Далее инокиня Серафима вспоминала:
“Незадолго до своей кончины он (игумен Серафим – С. Ф.) подарил мне пузырек с прахом Великой Княгини. Содержимое пузырька представляет собою высохшую массу темно-коричневого цвета, осевшую примерно до половины бутылочки. Пробка, пропитавшаяся жидкостью, ссохлась и уже не закрывает плотно бутылочку. Горлышко обвязано тряпочкой такого же темно-коричневого цвета, а вся бутылочка обмотана другой тряпочкой, покрытой такими же пятнами. Все это издает очень приятное, остро-пряное благоухание, не похожее ни на какой запах, который мне когда-либо приходилось обонять. Несмотря на свою нежность и тонкость, это запах очень пронизывающий, так как проходит сквозь нейлоновый мешочек, в который я бутылочку с тряпочками завернула. Она стоит у меня на полке перед образами, где всегда горит лампада. От времени до времени запах немного меняется, точно в составе преобладают попеременно то те, то другие ароматические вещества. Конечно, я не позволяю себе часто прикасаться к бутылочке, а только прикладываюсь к ней в день годовщины убиения Великой Княгини как к мощам или же сдуваю с нее пыль” [10].
[1] Игумен Серафим. Мученики христианского долга. С. 35.
[2] Андрей Петрович Куликов – личный почетный гражданин, подписывавший в качестве понятого протоколы, составленные Н. А. Соколовым в Екатеринбурге и Чите.
[3] Булыгин П. П. Убийство Романовых. М. 2000. С. 102.
[4] Речь идет о послушниках Серафимо-Алексеевского скита – Максиме Григорьевиче Канунникове и Серафиме Димитриевиче Гневашеве. – С. Ф.
[5] Перевезение тела и погребение Великой Княгини Елизаветы Феодоровны // Двуглавый Орел. N 6. Берлин. 1921. 15/28 апреля. С. 35.
[6] Мелихов Г. В. Белый Харбин. Середина 20-х. М. 2003. С. 134.
[7] В мiру княгиня М. А. Путятина, урожденная княжна Кудашева, племянница последнего Императорского посланника в Китае князя Н. А. Кудашева. Выехала в эмиграцию во Францию. После второй мiровой войны – в США.
[8] Инокиня Серафима. Об останках Великой Княгини Елизаветы Феодоровны // Возрождение. Ежемесячный литературно-политический журнал. Париж. 1964. N 151. С. 15.
[9] Миллер Л. Святая мученица Российская Великая Княгиня Елисавета Феодоровна. М. 1994. С. 215.
[10] Инокиня Серафима. Об останках Великой Княгини Елизаветы Феодоровны. С. 15-16.
В Чите
17/30 августа тела мучеников прибыли в Читу. Русские и японские офицеры доставили их в женскую обитель. “В Чите, – писал игумен Серафим, – при содействии атамана Семенова[1] и японских военных властей гробы в глубокой тайне перевезены в Покровский женских монастырь, где почивали 6 месяцев в келлии под полом, в которой я это время жил”[2]. (По всей вероятности речь шла о Читинском Богородицком женском монастыре. Обитель эта находилась в самом городе, там был один храм. Учреждена в 1893 г. из женской общины, основанной в 1886 году. Насельницы его занимались воспитанием девочек-сирот, преимущественно из духовного звания, и призрением больных и увечных. При монастыре была церковно-приходская школа.)
Сестра Преподобномученицы принцесса Виктория писала брату Эрнсту 27 января 1921 г. из Порт Саида, ссылаясь на рассказанное ей игуменом Серафимом: “Монах сказал мне, что когда гробы надо было скрыть на несколько месяцев, прежде чем они могли покинуть Сибирь, они были спрятаны в женском монастыре, где их открыли, так как это было необходимо; и тело нашей Эллы не было подвергнуто тлению, только высохло. Монахини обмыли его и переменили погребальные одежды на монашеское одеяние. И таким образом, она теперь одета так, как она хотела быть, так как она всегда собиралась, как она мне говорила раньше, совершенно уйти из мiра и закончить свои дни как монахиня, – после того как ее Дом (Марфо-Мариинская обитель – С. Ф.) был бы окончательно устроен”[3].
Позже, когда в 1981 г., перед прославлением, гробницы Преподобномучениц открывали в Иерусалиме, то “их мощи оказались облаченными в черные монашеские одежды, а на груди у св. мученицы Великой Княгини был обнаружен параманный крест”[4]. То, что параманный крест был на мощах одной Великой Княгини, – не случайность. Как стало известно недавно из воспоминаний схимонахини Анны (Тепляковой), Великая Княгиня Елисавета Феодоровна была тайно пострижена в схиму с именем Алексия в честь святителя Московского Алексия[5].
Времена были неспокойные. Вокруг было немало лазутчиков большевиков. Сняв доски пола предоставленной ему келлии, игумен Серафим вместе с послушниками вырыли неглубокую могилу, составив в ряд все восемь гробов, присыпав их сверху небольшим слоем земли. В этой келлии, как неусыпный страж, пребывал и сам о. Серафим. “Здесь, – по его словам, – совершалась молитва, исходили струи кадильного благоухания и мерцала неугасимая лампада”[6].
Помощник следователя Н. А. Соколова капитан П. П. Булыгин, прибывший вместе со следственной группой в Читу осенью 1919 г., вспоминал: “Дня два спустя после нашего прибытия Соколов, Грамотин и я нанесли визит в монастырь, где, как мы знали, нашли свое временное пристанище тела жертв Алапаевска. Нас приняла игумения, которая сообщила нам вежливо, но твердо, что без разрешения атамана Семенова она не готова обсуждать эту тему. […] Тогда мы спросили об игумене Пермского монастыря, отце Серафиме, который, как было известно, получил приют в монастыре после того, как его собственная обитель попала в руки большевиков. Монахиня снова отказалась отвечать. […]
Несколько дней спустя сам Атаман вернулся в Читу […] Семенов принял меня очень вежливо, просмотрел мои верительные грамоты, обещал оказать Соколову любую помощь и дал распоряжение игумении обезпечить нас всей необходимой информацией. […]
Получив разрешение атамана Семенова, мы уже без труда выяснили местонахождение отца Серафима. Я провел много часов в его келлии и даже не раз ночевал там. Те ночи в монастырских стенах дали совершенно необычные переживания мiрскому жителю. Я никогда не забуду тех старых, как мiр, деревянных строений напротив соснового леса и тех голубых островков снега, залитых лунным светом на монастырском кладбище, с острыми тенями крестов и сосен. Отец Серафим очень подробно рассказал о том, что сам знал о судьбе пленников, о похоронах, об эксгумации и перезахоронении их тел. Гробы, он сказал, были перевезены в монастырь русскими и японскими офицерами. Отец Серафим и два его послушника выкопали склеп под полом его келлии, поставили в ряд гробы, прикрыв их всего на одну четверть землей. Таким образом, ночуя на разостланной на полу келлии отца Серафима шинели, я лежал всего на четверть над гробами мучеников.
Однажды ночью я проснулся и обнаружил монаха, сидящим на краю своей постели… Он выглядел худым и изможденным в своей длинной белой рубахе и невнятно шептал: “Да, да, Ваше Высочество, Вы совершенно правы…” Отец Серафим явно разговаривал во сне с Великой Княгиней Елизаветой. Это была жутковатая картина в тусклом свете единственной лампады, мерцающей в углу перед иконой…
Засыпая, я все еще слышал его шепот: “Да, да, Ваше Высочество, Вы совершенно правы…””[7]
Кстати говоря, это было не единственное явление Преподобномученицы в данной обители. Пребывавший в Чите осенью 1919 г. или в самом начале 1920 г. епископ (впоследствии митрополит) Нестор Камчатский поведал об одном из таких явлений внучке священномученика митрополита Серафима (Чичагова) – монахине Пюхтицкого монастыря Серафиме (Резон, 1883Љ1963). Сохранился рассказ последней об этом, записанный монахиней Сергией (Клименко, 1905Љ1994):
“… Митрополит Нестор приехал в Читу, город на границе с Китаем, чтобы оттуда эмигрировать. Он служил на родине последнюю Литургию в соборе, где тайно, под спудом, были погребены тела Алапаевских мучеников. Но об этом никто, кроме настоятеля, не знал. Во время совершения малого входа все священнослужителя выходят из алтаря на середину храма с Евангелием, свечами, дикирием, трикирием, рипидами. Митрополит Нестор стоит посредине храма на приготовленном для него амвоне. В это время Владыка видит, как из левого придела, живая, выходит Елизавета Феодоровна. Молится пред алтарем и последней подходит к нему. Он ее благословляет. Все переглядываются. Кого он благословляет? Пустое место? Никто ничего не видит. “Владыка, малый вход!” Но владыка Нестор никого не слышит. Радостный, сияющий, он входит в алтарь. В конце обедни говорит настоятелю: “Что же ты скрываешь? Елизавета Федоровна жива! Все неправда!” Тогда настоятель заплакал. “Какой там жива! Она лежит под спудом. Там восемь гробов”. Но Владыка не верит: “Я видел ее живую!..””[8]
Тем временем под напором красных белые отступали. Вскоре в Чите оказалась следственная комиссия. Генерал М. К. Дитерихс распорядился вывозить тела мучеников дальше, в Китай. Но легко было указать. Дело в том, что власть адмирала А. В. Колчака кончалась за границами Российской Империи. Нужны были деньги, а их не было.
Об этой проблеме игумен Серафим не упоминает в своем докладе. Однако наличие ее совершенно очевидно, если учесть длительность пребывания его в Чите – целых полгода.
При этом решающую помощь для перевозки Алапаевских Августейших мучеников оказала Мария Михайловна Семенова-Глебова – по одним данным разведенная супруга, а по другим – брошенная любовница атамана Г. М. Семенова. Властность ее испытал на себе следователь Н. А. Соколов, когда атаманша взяла на себя роль защитницы дочери Г. Е. Распутина – Матрены[9].
Ко времени прибытия в Читу останков Алапаевских мучеников Г. М. Семенов расстался с Марией Михайловной, дав отступное в виде золотых слитков. (Тема атаманского золота в последнее время также нашла отражение в исторических исследованиях[10].)
Ее называли “Машей-цыганкой”, “Машкой-Шарабан”. Девичья ее фамилия была, судя по надписи на могильном памятнике, Вотчер (Vatchare), родилась она 11 мая 1897 г. в Темир-Хан-Шура, на Кавказе. Говорили и писали о ней по-разному. Сходились в том, что она обладала незаурядной наружностью. Сменившая Марию Михайловну новая жена Семенова (машинистка из его личной канцелярии) позволила близким атаману людям заметить в отвергнутой им уже “Маше-цыганке” “доброго человека”[11].
Это последнее качество нашло выражение в участии Марии Михайловны в дальнейшей участи Алапаевских мучеников. Историю эту поведал архимандрит Спиридон (Ефимов, 1902Љ1984), отец которого преподавал в школе при Доме трудолюбия в Кронштадте. Св. праведный о. Иоанн Кронштадтский был другом семьи Ефимовых.
Итак, по словам о Спиридона, в ответ на просьбы игумена Серафима “читинцы сочувствовали, но помочь не могли. Подражать нижегородцам “закладывавшим жен и детей” не хотелось. Кто-то посоветовал обратиться к “Машке-Шарабан”, – она, дескать, славная. […] Вот к ней и направились привезшие святыни. Рассказали о встретившемся препятствии. “Машка-Шарабан” подвела пришедших к шкафу, открыла его и говорит: “Смотрите”. Подошедшие увидели в шкафу золотые кирпичи. “Машка-Шарабан” объяснила, что это она получила от атамана, когда тот с ней разводился. […] Показав их, их владелица сказала, что посредством их она берется финансировать перевоз святых останков по иностранной железной дороге. Золотом можно расплачиваться всюду”[12].
С игуменом Серафимом Мария Михайловна достигла сначала Пекина, а затем отправилась и в Святую Землю. В Бейруте она познакомилась с сыном Хана Гусейна Нахичеванского (1863-1919)[13], прославившегося своей верностью Государю Императору в трагические дни марта 1917 г., поручиком Конной гвардии Ханом Георгием Нахичеванским. Мария Михайловна стала именоваться с