Энергия заблуждения: история книжного магазина «Пиотровский»
Сжечь его, к счастью, не пытались, зато заваривали окна железными листами, писали на фасаде обидные слова и срывали мероприятия. Впрочем, по прошествии времени всё это воспринимается просто как череда эксцессов, которые только расцвечивают и без того яркую историю одного из первых независимых книжных, созданных за пределами двух столиц. Эту историю рассказывает Иван Козлов.
Куриное поведение
В команде магазина Пиотровский чаще оказывались люди, напрямую связанные с гуманитарной мыслью — философы, поэты и просто «деятели культуры». Это довольно забавно, учитывая, что основатель магазина, пермяк Михаил Мальцев — «просто керченский гопник». Во всяком случае, он сам так себя называет.
Даже если он и правда был гопником, это не мешало ему много читать с самого детства. Любовь к чтению Михаилу начал прививать дед, который особенно ценил «Робинзона Крузо». Много позже Мальцев поймёт, что выбор именно этой книги отлично укладывается в педагогическую методику Руссо (который советовал поменьше портить ребёнка цивилизацией), а в детстве ему просто нравилось слушать главу за главой, а потом ещё и «косплеить» персонажей:
«Я, естественно, всегда был Робинзоном, а он и Пятницей, и отцом Пятницы, и даже старым черным козлом, который в одной из сцен вырывается из пещеры и пугает героя. Дедушка вскоре умер, мне было всего семь лет, но его голос я запомнил. А если к этому прибавить и еще разнообразные наши с ним занятия, совместные путешествия, совместный просмотр фильмов вроде „Спартака“ Кубрика, то можно сказать, что он привил мне любопытство, которое компенсирует мне наличие не слишком сильных мозгов и ведет меня до сих пор непонятно куда».
Тогда же Мальцев приобрёл привычку не только много читать, но и активно делиться прочитанным, всячески просвещать и приобщать всех вокруг к интересным находкам. Он замечает, что в мире животных такое поведение свойственно курам: если одна находит еду, то сразу же зовет всех остальных.
А находок у него было предостаточно уже в юном возрасте — благодаря бабушке и отцу. Отец Михаила был моряком, и его по полгода могло не быть дома, поэтому он не следил за читательскими интересами сына, но зато виртуозно подсовывал ему книги, каждый раз попадая в точку. Например, просто клал книжку на стол и говорил что-то типа: «»Бежин луг», не смог оторваться и проглядел Босфор». Естественно, ребёнку становилось интересно, что ж это за вещь такая, что даже море, которым его отец был одержим, на время отходило на второй план. Однажды старший Мальцев подсунул младшему роман «Это я, Эдичка», сопроводив книгу напутствием: «Ты там на всякое в книге наткнешься, и это, возможно, тебя шокирует, но помни, что это все о бесконечном человеческом одиночестве».
«И действительно, — вспоминает Михаил, — знаменитая сцена с Крисом, которая должна была вызвать как минимум неловкость при прочтении, стала прямо-таки примером возвышенного. Лимоновский бунт против одиночества — это действительно из области великой русской литературы; что-то, что, страшно сказать, может изменить жизнь. Отец мне просто показал верный путь».
Но ещё больше проницательность Мальцева-старшего иллюстрирует другая история: накануне первой в жизни сына серьёзной пьянки и первого же лютого похмелья отец подсунул ему «Москву-Петушки», которую Михаил, мучимый головной болью и чувством стыда, прочёл на следующий же день.
Стоит прибавить к этому тонны фантастических романов, которые бабушка выписывала для внука на летние каникулы — вот и получится тот культурный багаж, с которым Мальцев в 1998 году приехал на учёбу в Пермь.
Тогда он уже переключился на современную русскую литературу, а в конце девяностых в Перми было не так уж много точек, в которых удавалось её достать. Едва ли не единственной такой точкой был павильон «Мясо» на Центральном рынке — точнее, книжный развал при входе в павильон. Там работало несколько продавцов, но больше всего Мальцев ценил интеллигентного и вечно грустного мужчину в очках и «шапке-пидорке», которого тоже звали Михаилом. Он привозил из Москвы все самое прогрессивное и нонконформистское.
Продавец быстро понял, что юный Мальцев абсолютно открыт для всего авангардного и вскоре начнёт часто употреблять слово «постмодернизм», поэтому продал ему единственный экземпляр сорокинского «Голубого сала», сказав, что это «как Пелевин, только намного круче». И вот тут уже настал черёд Михаила говорить своему отцу «Пап, когда ты будешь читать, ты там можешь наткнуться на такие вещи, которые могут тебя шокировать, но ты помни, что это языковая игра».
«Впрочем, — вспоминает Мальцев, — не особо-то и шокировал Сорокин моего папу, а „Норму“ он и вовсе очень хвалил и, естественно, очень смеялся над Мартином Алексеевичем и цитировал его как Ильфа и Петрова. А я все больше интересовался концептуализмом и покупал все, что только можно найти. И спустя много лет при встрече даже немного испугал Льва Рубинштейна своим умением пользоваться концептуалистской феней. Он тогда спросил, откуда я знаю про все эти вещи, а я ответил, что из книг».
Грустный книготорговец Миша через какое-то время повесился. А Мальцев продолжил его просветительскую миссию, хотя и не сразу.
Магазин вместо партии
Впервые Михаил понял, что мечтает открыть книжный магазин, в 2003 году, как только закончил институт. Понял и занялся совсем другими вещами. Сначала год преподавал в Култаевской средней школе, но быстро осознал, что учитель из него не получится:
«Однажды я попал на педагогический час или как это богомерзкое действо называется, где женщины в кофтах и с кораблями на голове пытались расщепить на атомы обычного и безвредного балбеса из моего класса. И я до сих пор жалею, что не снял штаны или, там, не запел Янку Дягилеву. В общем, уволился без сожаления и попал в CD-Land Пермь».
После СиДиЛэнда его унесло от книг ещё дальше — в сферу продажи недвижимости. В 2008 году по рабочей необходимости он ненадолго переехал в Москву, где успел заскучать. В это же время там же жил ещё один пермяк — Денис Корнеевский.
Вскоре их свёл общий пермский друг, писатель Алексей Черепанов. Мальцев и Корнеевский познакомились на съемках фильма 2АссА2 в Зеленом театре, потому что оба записались на участие в массовке. От них требовалось изображать беснующуюся толпу на концерте «Ленинграда», а чтобы изображать её было легче, они взяли с собой бутылку коньяка. Короче, это были прекрасные обстоятельства для знакомства и начала долгой дружбы.
Спустя год они оба — каждый по своим причинам — вернулись в Пермь. По словам Корнеевского, в Перми тогда было не менее весело, чем в Москве, за одним исключением — в столице на тот момент уже были независимые книжные, которые Денис очень любил. И когда у них с Мальцевым зашёл об этом разговор, Михаил поделился с ним идеей об открытии книжного, которую вынашивал уже пять лет.
В пермской тусовке, в которой они очутились по возвращении, нашлись и те люди, которых Корнеевский с Мальцевым видели в будущей команде магазина. Одним из них был Дмитрий Устинов, который через десять лет возьмёт на себя основное бремя управления магазином, другим — Дмитрий Вяткин, увлекавшийся марксистским философом Михаилом Лифшицем и способный проанализировать Гарри Поттера с точки зрения левой идеи. Оба Дмитрия тоже поддержали идею с магазином — Вяткину, правда, хотелось создать партию, но его убедили, что на пути к созданию партии магазин может стать первым шагом.
Идея обретала плоть — тем более, что отцам-основателям «Пиотровского» на тот момент было особо нечего терять: Корнеевский работал в пермском глянцевом журнале, и его подташнивало от необходимости заказывать журналистам тексты о философии СПА и дорогих швейцарских часах, а Мальцев трудился в строительной фирме у своего тестя:
«После 2008 года мы мучительно достраивали дом, и в какой-то момент, когда стало ясно, что все будет нормально, я попросился в отставку, рассказав тестю, что хотел бы открыть книжный магазин. Он мне выплатил хорошие отступные, и у меня появились деньги. Денис, как и обещал, мгновенно согласился, Дима был готов, и мы пошли переманивать Дадаграфа из Букиниста».
Человека, которого Мальцев называет Дадаграфом, в миру зовут Сергей Панин, он же Сергей Сигерсон. Это герой пермского андеграунда, в начале девяностых создавший поэтико-художественное общество «ОДЕКАЛ», близкое к дадаизму. Книготорговля стала для Сигерсона основной профессией ещё в 1997 году, когда его сегодняшние коллеги ходили в школу или в лучшем случае в университет. Сперва он работал у друзей в мелком издательстве, которое, помимо прочего, использовал как способ просвещения аудитории в отношении тех идей, течений и персонажей, которых считал важными: Дада, имажинистов, панков, поэзии абсурда и прочего. Он же стоял у истоков «Библиосферы» — первого пермского книжного с открытым доступом к книгам. Тогда же рядом с ним возникли будущие основатели и завсегдатаи Пиотровского, в том числе и Михаил Мальцев. Познакомились они, правда, позже — когда Дадаграф стал работать в знаменитом местном «Букинисте», в который и сегодня ездят за книгами буквально со всего Урала.
К тому моменту, когда пиотровцы отправились переманивать Дадграфа, его уже чуть было не переманили основатель «Фаланстера» Борис Куприянов и будущий директор «Циолковского» Максим Сурков. Был конец нулевых, и в Перми уже разворачивалась «культурная революция».
Неслучившийся Фаланстер
В 2008 году в Пермь приехал галерист Марат Гельман, который был полон решимости превратить город в культурную столицу Европы. В те годы, во времена «медведевской оттепели», подобный проект ещё был возможен — более того, он был возможен при поддержке властей, которую Гельман получил в лице пермского губернатора Олега Чиркунова. Осенью 2008 года Марат открыл ставшую уже классической выставку «Русское бедное», весной 2009-го стал директором музея современного искусства PERMM, а затем город буквально наводнили самые разные культурные проекты.
Взаимоотношения «Пиотровского» с пермским культурным проектом и лично с Маратом Гельманом — всё ещё больная и неоднозначная тема для основателей магазина. Многие пермяки до сих пор уверены, что независимый книжный появился в Перми по воле Гельмана и Чиркунова, примерно как музей PERMM или фестиваль «Белые ночи», что, в целом, не так. Марат Гельман хотел открыть в Перми филиал «Фаланстера» и даже пригласил для этого Бориса Куприянова и других известных книжников из Москвы, которые успели познакомиться с Дадаграфом и изложить ему свои планы. Тот отнёсся к ним с интересом, отказался быть директором проекта «по причине нелюбви к цифрам, плохой дружбе с техникой и слабыми организационными способностями», но вместе с подругой Еленой Сиреневой согласился в нём участвовать, если найдутся толковые руководители.
И они нашлись, потому что примерно в это же время Мальцев и Корнеевский узнали про планы москвичей:
«Мой друг Артур Лаут рассказал мне, что Гельман собирается открыть „Фаланстер“ в Перми, — вспоминает Мальцев, — Этим же вечером я написал Куприянову. Мы, естественно, советовались с Денисом и не сразу решились, а письмо вышло довольно нервным. И, видимо, это-то Борю и тронуло, в письме чувствовалась наша досада, но в то же время мы сами были ценителями его магазина».
За письмом последовало знакомство и переговоры, в результате которых москвичи решили отказаться от предложения Марата Гельмана в пользу пермяков. И не только отказались, а ещё и оказали им всяческую поддержку — для начала Мальцев и Корнеевский договорились приехать на ярмарку Нон-Фикшн, чтобы знакомиться с издательствами и налаживать контакты.
«Боря в итоге лично неоднократно поручился за нас, — вспоминают основатели „Пиотровского“, — Это был 2009 год, все выходили из кризиса, и многие издательства вынуждены были работать на условиях реализации или большой отсрочки платежа, то есть, фактически кредитовать открытие магазинов. Но без имени и репутации такие условия были недоступны. И эту репутацию нам подарил Куприянов. А разобраться в том, как в материально-хозяйственном плане работает независимый книжмаг, на чистом энтузиазме помогал Макс Сурков».
В какой-то момент Куприянов познакомил Мальцева и Корневского с Маратом Гельманом. Марат отнёсся к этому знакомству прохладно и не проявил интереса к безвестным начинающим книготорговцам (тех это, впрочем, вполне устраивало), но пришёл на открытие магазина и привёл с собой губернатора Олега Чиркунова и дизайнера Артемия Лебедева.
Пермская культурная повестка тогда была настолько плотной, что многие пермяки автоматически поставили появление «Пиотровского» в заслугу проекту Гельмана. Сам он давно обитает в Черногории и, вспоминая события тех лет, говорит: «[Мальцев и Корнеевский] авторы, они лучше знают. Каждый сам определяет свою меру вовлечённости». Но миф, тем не менее, зажил своей жизнью и живёт ею до сих пор:
«Мы были уверены, что всех переживем и никто не будет сомневаться в нашей независимости, — говорит Мальцев, — В итоге и восемь лет работы после окончания „культурной революции“ не разубедили пермяков до конца в том, что здесь есть рука Гельмана, но нам уже всё равно. Я помню, как [пермская журналистка] Юлия Баталина брала у меня интервью и спрашивала, откуда деньги, я говорил „тесть дал“, а Юля хмыкала, типа „ну-ну“. Хотя денег-то было по-минимуму, и магаз из говна и палок в итоге делался, что было ясно по его внешнему виду».
При этом основатели «Пиотровского» с самого начала понимали, что у них с «культурным проектом» разные пути. Вспоминая об этом, Мальцев рассказывает историю, которая кажется ему наиболее характерной.
Среди огромного количества художественных проектов, которые Дадаграф придумывал всю жизнь, было создание бесконечной галереи портретов барона Мюнхгаузена. Когда представлялся минимально удобный случай, он просил того, кто оказывался поблизости — независимо от того, был ли это пермский друг или мировая знаменитость — нарисовать портрет барона. Сам Дадаграф на знакомство с Гельманом не попал, но очень просил Мальцева передать директору музея PERMM просьбу о портрете:
«Ну и в конце встречи я и говорю, мол, есть у нас друг, и у него такой арт-проект. Нарисуйте, если не сложно. И Гельман ответил буквально следующее: „Я сюда приехал делать серьезные дела, а ты мне какую-то ерунду предлагаешь“.
Так основатели магазина окончательно убедились, что говорят с создателем „культурного проекта“ на разных языках, а Марат Гельман упустил возможность пополнить самую большую в мире галерею Мюнхгаузенов, к которой до этого приложили руку Сергей „Паук“ Троицкий, Лев Рубинштейн, Дени Лаван и десятки других замечательных людей. Впрочем, ни одна из сторон об исходе этой встречи впоследствии не сожалела. В конечном итоге, совпадение начала „культурного проекта“ и открытия магазина всем пошло на пользу.
„Пермь в то время летала на крыльях новой культурной политики, — рассуждает Корнеевский, — и город был постоянно полон разной богемы, преимущественно столичной. Москвичи полюбили „Пиотровский“, стали о нас постепенно рассказывать. Сначала это были приятные комментарии в социальных сетях, потом небольшие упоминания в прессе, потом полноценные интервью и материалы в крупных изданиях типа „Афиши“, „Сноба“, „Соли“, „Русского репортера“, „Эксперта“ и „Коммерса“. При этом в пермском медийном поле мы были заметны едва-едва; в „Пиотровском“ никого не убивали, не грабили и не насиловали, поэтому пермских журналистов мы интересовали мало».
Несмотря на это, отношение команды «Пиотровского» к самому феномену «культурного проекта» всегда оставалось критическим и иногда провоцировало символическую полемику:
«Где-то году в 2006, — вспоминает Мальцев, — у моей бабушки в подъезде кто-то говном написал на стене слово „***“. Я это, естественно, рассказал Вяткину, и мы с ним считали весь проект Русского Бедного по сравнению с этой мощью безнадёжным вторяком. Я почему-то подумал, что эта история обязательно должна быть упомянута. И вовсе не в качестве издевки, просто это ведь действительно абсолютный жест, как бы вмещающий себя любое другое высказывание на тему России, русского и бедного — куда уж беднее».
Розовые пони и зияющая бездна
22 января 2010 года «Пиотровский» открылся в одном из дворов неподалёку от центра города. К тому времени многие горожане уже привыкли к такому названию, потому что магазин презентовал себя годом раньше, на поэтическом фестивале в музее PERMM. Хотя для сотрудников магазина выбор названия не был лёгкой задачей, в итоге они сошлись на том, чтобы назвать его в честь Юзефа Пиотровского, ссыльного поляка, первого пермского книготорговца.
«Долго спорили про название, — вспоминает Дадаграф, — Я был против „Пиотровского“, мне не нравятся слишком конкретные привязки в заголовке, казался узким спектр ассоциаций, хотелось чего-то более поэтического, ёмкого, энергичного. Но столичные друзья поддержали Мишу с Денисом и через пару лет это аукнулось трендом. Целая армия возникла независимых книжных: „Циолковский“, „Ходасевич“, „Борхес“, „Маршак“ и так далее».
Начались обычные дни работы независимого бизнес-проекта. В этот период жизнь магазина, по словам его создателей, напоминала будни панк-группы.
«С одной стороны, — поясняет Мальцев, — мы могли работать 24 часа в сутки, а с другой, например, наш друг Боря Бейлин угощает нас литром абсента, мы в час дня в кабинете его выпиваем и падаем под стол. Спокойнее всех всегда был Дадаграф, потому что он старше и давным-давно остановился с этими делами. Он, как я сейчас понимаю, вообще главная наша скрепа. Потому что очень важно, чтобы хотя бы один человек приходил вовремя, работал спокойно весь день и так же четко отбывал восвояси. Ну, это помимо всех его прочих талантов».
Так продолжалось почти пять лет. По замечанию Михаила, в этот период у команды проекта было полно того, что Виктор Шкловский называет «энергией заблуждения»:
«Это как энергия распадающегося атома, она гигантская просто. Надо таскать коробки — таскаешь коробки, надо привезти модного американского философа — не вопрос. Мы постоянно что-то организовывали, постоянно меняли, двигали, переставляли, переделывали все очертя голову, ни в чем не сомневаясь и, по большому счету, даже не рассчитывая силы».
«Работая в команде из четырёх человек, очень сложно заниматься чем-то одним, — считает Корнеевский, — нам всем приходилось быть и уборщиками, и кассирами, и товароведами, и грузчиками. В трудовой книжке времен моей работы в „Пиотровском“ я записан как директор по развитию. Помимо общих повинностей, я отвечал за внешние сношения магазина с миром — посылал в прессу разные наши инфоповоды, писал книжные обзоры ради того, чтобы внизу под статьей стоял наш маленький логотип, искал для нас партнеров, наравне со всеми искал дополнительные деньги, когда мы были на нуле».
Эти компетенции Дениса, помноженные на «энергию заблуждения» всей команды, привели к тому, что уже через два года после открытия, когда магазин ещё только вставал на ноги, его основатели в рамках фестиваля «Белые ночи в Перми» учредили «Пермскую книжную ярмарку», генеральным продюсером которой стал будущий главред «Медузы» Иван Колпаков.
«Мы поняли, — вспоминает Денис, — что для этих целей нам требуется отдельная компания. В итоге мы как-то встретились и целый вечер проспорили, как назвать новое предприятие. Нашими фаворитами были варианты ООО „Терминатор“, ООО „Шаверма“ и чисто пелевинское ООО „Иштар-Б“. В итоге под вывеской „Иштар-Б“ мы провели несколько крупных книжных событий — ярмарок, фестивалей и форумов».
Постепенно география этих событий начала шириться, стали поступать предложения из других городов — Воронежа, Екатеринбурга и Москвы. В какой-то момент Мальцев и Корнеевский даже задумались об открытии книжного магазина в Чехии. На тот момент это, конечно, было квинтэссенцией «энергии заблуждения», но всё же они купили билеты в Прагу и поехали изучать чешский книжный рынок. Директор славянской библиотеки Лукаш Бабка поселил их в самое сердце старой Праги — Клементинум — барочный кампус иезуитского университета.
«Мы удивляли туристов, — вспоминает Мальцев, — потому что два ужраных и укуренных чувака из толпы подходили к огромным замковым воротам, доставали ключ и, посмеиваясь и кряхтя, открывали створку и исчезали внутри. Там целая эпическая поездка была и братание с чешскими интеллигентами. Корней как-то интересно в Нью-Йорк гонял представлять нас на ярмарке, в итоге там вся русская туса ржала, потому что первый, кого встретил Денис на улице, был чувак с Садовика, и они славно поболтали, а все потом смеялись, что пермяки все-таки какие-то отдельные люди, раз даже в Нью-Йорке умудряются найти своих, поакать, почёкать и несколько раз сказать „так-то да“.
Корнеевскому вообще везло на случайные встречи — немного позднее он повстречал в Швейцарии Славоя Жижека и пообщался с ним. После этого кто-то из них двоих распустил слух о том, что они — большие друзья, и целый год после этого все интересовались контактами Жижека у Дениса.
„В общем, — подытоживает Корнеевский, — мы чувствовали себя очень серьезными людьми. Примерно тогда же у нас были рабочие поездки в Штаты и Великобританию, при том, что наши доходы от книготорговли на тот момент были настолько малыми, что подобные выезды частного, а не рабочего характера никак бы не уложились в наш бюджет — приходилось постоянно искать тех, кому с нами по пути и у кого есть деньги“.
Ещё одним большим проектом, который родился в те годы, стали регулярные „Философские школы“, на которые в Пермь приезжали философы и исследователи со всего мира. Определяющей в этом проекте помимо „энергии заблуждения“ была страсть одного из ключевых сотрудников „Пиотровского“ — Дмитрия Вяткина. Первого своего гостя — основателя объектно-ориентированной философии Грэма Хармана — они с соосновательницей „Философских школ“ Яной Цырлиной позвали просто на удачу, а тот неожиданно согласился.
Дмитрий и Яна воодушевились успехом, и за следующие несколько лет в Перми по их приглашению побывали Рэй Брассье, Том Спэрроу, Питер Вульфендейл, Ник Ланд, Дилан Тригг и другие — по большей части представители спекулятивного реализма. Если супер-коротко — это направление в современной философии, которое стремится лишить человека привилегий, выданных ему идеалистическими постулатами, а потому работает со всем нечеловеческим, доисторическим, ужасающим, тёмным, нигилистическим и непостижимым.
„Вообще, — констатирует Вяткин, — сложно ожидать от философских течений, теоретизирующих о гиперхаосе, космологизации влечения к смерти, мире-без-нас, геотравме, объектах, уподобляемых черным дырам, космическом пессимизме, ксенофеноменологии и прочем того, что в центре эстетического внимания их последователей окажутся розовые пони и единороги. Нет, розовые пони не исключаются, но в их глазах будет клокочущая бездна. И поскольку книжный контент должен был отражать программную часть (ну и, чего таить, мою и нашу повернутость на всей этой теме), наряду с англоязычными книгами участников школы (тогда еще не было никаких полноценных переводов „спекулятивных реалистов“) мы также выставляли представителей литературы сверхъестественного ужаса».
Всё это объясняет, почему главными небесными покровителями «Пиотровского» почти сразу оказались Говард Лавкрафт, Элджерон Блэквуд, Уильям Ходжсон и другие мастера чёрной фантастики. Их книги в магазине традиционно стоят на соседних полках с философскими трактатами, а Мальцев, оказавшись в США, даже специально съездил в Провиденс, чтобы посетить могилу Лавкрафта. На видном месте в магазине красуется привезённый из Америки плакат с ГФЛ и небольшой деревянный бюст писателя, а сотрудники дорожат этими реликвиями так, что за столько лет умудрились не потерять их ни при одном из переездов. А переезжать Пиотровскому со всеми своими Лавкрафтами приходилось дважды.
Две скошенные башни
В конце 2013 года помещение, которое занимал «Пиотровский», наконец-то перешло в полное распоряжение магазина и ещё одного дружественного проекта — лавки виниловых пластинок Spin. До этого с ними соседствовали ломбард и контора по ремонту оргтехники. Они съехали и освободили площади, так что магазин смог расшириться: это было очень кстати, поскольку как раз накануне Мальцев и Корнеевский организовали книжную ярмарку в Воронеже, и её спонсор, местный мебельный магнат, остался так доволен, что подарил им специальные книжные стеллажи и оплатил их доставку до Перми. На новых стеллажах были расставлены альбомы по искусству, под это дело основатели магазина сделали ремонт, разобрались с рубрикацией и вообще доделали всё, до чего не доходили руки с момента открытия. «Пиотровский» наконец-то стал выглядеть почти безупречно.
Но это продлилось совсем недолго — буквально пару месяцев. Под новый год арендодатель, с которым у магазина был заключён контракт на год вперёд, решил провернуть более выгодную сделку. И в Пиотровском появилась Светлана Сараева — риелтор, у которого на помещение были совсем другие виды.
«И вот она является в магазин с каким-то мерзким свои приспешником, — вспоминает Мальцев, — и они буквально заявляют следующее: „Мы — новые собственники, съезжайте немедленно, платите удесятеренную аренду, или мы вас затопим говном, отключим свет и заварим окна“. Это парочка производила впечатление людей, которые прошли через все бизнес-тренинги по предпринимательству одновременно, с совершенно скошенными башнями, безумием в глазах и какой-то патологической жадностью. Себя они, кстати, все время называли „эффективными менеджерами“.
Договор, заключённый с арендодателем на год вперед, пара эффективных менеджеров порекомендовала „засунуть в задницу“ (не исключено, что Мальцев цитирует дословно) и довольно оперативно начала претворять угрозы в жизнь. Для начала они подали на магазин в суд, который проиграли, но это никак не повлияло на их решимость. Наоборот, казалось, что местная кампания, организованная в поддержку магазина и довольно скоро вышедшая на федеральный уровень (к пермским журналистам и активистам присоединились, например, Александр Проханов, Захар Прилепин и Эдуард Бояков), вкупе с проигранным судом их только раззадорила.
„Я бы на ее месте обосрался от такого, — недоумевает Мальцев, — но прелесть российского бизнеса недвижимости в том, что, во-первых, всем плевать на репутацию, во-вторых, закон в подавляющем большинстве находится на стороне собственника, в то время как статьи, защищающие арендатора, вроде статьи „Самоуправство“, просто не работают».
Спустя несколько недель после начала всей этой истории сотрудники «Пиотровского» пришли на работу и обнаружили, что окна в магазине заварены листовым железом. Ещё через некоторое время им отрубили электричество.
Всё это было ужасно некстати, учитывая, что атака на магазин совпала по времени с проведением второй «Философской школы», на которую был приглашён, в частности, критик спекулятивного реализма Пит Вульфендейл и американский профессор-феноменолог Том Спэрроу. К счастью, в итоге всё прошло успешно: не только сама «Философская школа», но и последовавшая за ней культурная программа, заключавшаяся, кроме всего прочего, в вовлечении Тома Спэрроу в многодневный запой и в праздновании его дня рождения. О празднике профессор из скромности умалчивал, но в итоге ему всё же пришлось услышать, как представители ведущих российских независимых издательств и магазинов хором исполняют «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам».
Тем временем, ситуация в магазине и не думала разрешаться. В полиции сотрудникам сказали, что ничем помочь не могут, но они решили не сдаваться — починили окна, а после блэкаута закупили фонарики и стали выдавать их посетителям при входе. Из-за этого процесс выбора и покупки книг стал даже интереснее, но долго так продолжаться не могло, и основатели магазина — в первый и последний раз за всю историю — обратились за помощью к властям.
Денис Корнеевский придумал написать открытое письмо губернатору Пермского края. Во-первых, это привлекало к ситуации дополнительное внимание, во-вторых, создатели магазина рассудили, что если уж власти пытаются сделать Пермь культурной столицей Европы, то пусть помогают книжным магазинам так, как это принято во многих европейских странах. На тот момент Олега Чиркунова на посту губернатора сменил Виктор Басаргин, новой администрации не было никакого дела до культурных амбиций предшественников, но помочь они пообещали. Пиотровцы, окрылённые возможностью создать отличный прецедент для малого бизнеса, пришли на встречу с замом губернатора.
«Пока мы ждали, — вспоминает Михаил, — к нам вышла женщина, должность которой я не помню, и произнесла нечто вроде: „Ребята, я недавно на нашем аукционе купила помещение бывшего архива какого-то там района и сдаю его частному детскому садику, но они уже два месяца не платят мне аренду, давайте я их вышвырну, а вы заедете“. У нас поотваливались челюсти.
После этого многообещающего вступления состоялась сама встреча с замгубернатора, на которой книготорговцам было предложено занять одно из помещений в цоколе, в котором размещались остатки „Хромой лошади“, к тому моменту превращённые в стихийный мемориал. Мальцев и Корнеевский поблагодарили за участие, вышли из кабинета и с тех пор никогда больше не пытались искать помощи у властей. Благо, необходимость в этом вскоре отпала сама собой: пермские предприниматели создали пространство „Аптека Бартминского“ и предложили магазину „Пиотровский“ стать его частью — вместе с культовым местным заведением под названием „Sister`s bar“, лавкой „Spin“ и проектом „Море для детей“.
Так что пара эффективных менеджеров пропала из поля зрения „Пиотровского“. На момент публикации „Звезде“ не удалось связаться с ними, но, по данным пермских журналистов, после истории с Пиотровским они занялись другими делами — например, строительством дома на ул. Фрезеровщиков, которое сопровождалось шантажом, рейдерскими захватами и угрозами поджогов. А основатели книжного забыли про них как про страшный сон.
Гриб, равный черничному пирогу
В „Аптеку Бартминского“ магазин переехал уже в статусе полноценного проекта, окрепшего, окупившего вложения, с хорошей репутацией и своей армией поклонников в городе. Среди последних всегда находились очень нетривиальные персонажи. Когда Мальцев ещё сам стоял за прилавком, он любил болтать с посетителями — тем более, что некоторые из них ничего и не покупали, а просто забегали поговорить, проходя мимо. Одним из таких посетителей когда-то стал Николай Дорышин:
„Он принес распечатанные на ризографе книжечки рассказов. Я стал читать Колину повесть „Институт“, и она мне напомнила советский научно-фантастический хоррор, типа „Синей смерти“ Спартака Ахметова. Дима Устинов и Вяткин как-то тоже включились, и мы создали небольшой фанатский клуб Коли Дорышина».
В этом фанатском клубе состоял и Тимур Долинин — ещё один яркий участник команды «Пиотровского», пермский музыкант и поклонник Алистера Кроули, который проработал в магазине полтора года, пока не эмигрировал в Израиль.
«Дорышин, конечно, один из самых захватывающих персонажей, — вспоминает Тимур, — Забавно, что, когда я познакомился с Дорышиным в магазине, он сказал мне — зайди на мою страницу в ВК, я там пишу много про НЛО. Я сперва решил, что чувак пишет что-то по Новое Литературное Обозрение и, конечно, на страницу к нему пошёл».
Но Дорышин писал про самые настоящие НЛО — он считал, что инопланетяне (а также спецслужбы и лазутчики из других измерений) следят за ним. Что только подогрело интерес коллектива «Пиотровского». Весь тираж его книги был раскуплен, а все деньги с благодарностью переданы автору.
Ещё одним знаковым посетителем был и остаётся отец Владимир, почтенный человек с бородой, который всегда приходит в рясе и скуфье. Однажды сотрудники «Пиотровского» уговорили его присоединиться к празднованию очередного дня рождения магазина и даже выпить немного виски. С этого вечера осталось знаменитое фото — коллектив магазина, отец Владимир и гриб Грэм.
Гриб на тот момент служил в «Пиотровском» в качестве единственного нечеловеческого сотрудника. Читатель «Звезды» уже знаком с этим грибом, потому что Грэм был героем материала о грибах, названных человеческими именами. Мальцев замечает, что на том праздновании дня рождения Грэм, возможно, остался единственным гостем, который не пил: его в прямом смысле убило бы. Гриб берёг себя, полгода жил под кассой, нарастил себе слои биомассы, а потом стал распадаться, и сотрудники магазина отдали его на попечение племянницы Долинина.
Весь этот пёстрый контингент, с которым на протяжении своей истории имел дело «Пиотровский», отлично описал Дмитрий Вяткин, когда рассуждал о сути и содержании книжного магазина:
«Знание не распространяется, словно свет, прямолинейно, и нет никакого привилегированного источника знания за рамками установления „знание — это власть“. На лекции ходит кто попало или не ходят вовсе, книги *** [крадут], постоянные посетители постоянно куда-то пропадают, а в центре одного из залов у вас вырастает библиолит (так мы с Мишей назвали то сверхплотное скопление литературы по теологии и истории религии, которое образовалось примерно на третий-четвертый год работы магазина и которое, как мы предположили, после гибели нашей цивилизации в уже окаменелом виде извлекут насекомоподобные ксеноархеологи). В итоге все выходит из-под контроля и ломается. Человек, обычно покупающий у вас Делёза и книги по теории систем, заводит с вами разговор о том, как масоны управляют миром. Под Новый год к вам приходит кардиохирург и скупает полку с иудаикой. После возвращается за второй полкой и пропадает навсегда. Оказывает ли „незнание“ влияние на реальность, во всех отношениях превосходящее влияние „знания“? Вполне возможно».
«Бандеровцы»
Удивительно, что «Пиотровский» вообще вмещал в себя всех этих персонажей — на самом деле, в «Аптеке Бартминского» было очень тесно. Магазин организовал лекторий, но проводить его приходилось в коридоре — лекторы сидели в дверном проёме, а в сам коридор вмещалось всего четыре ряда стульев. Но, по признанию Мальцева, их лекторий был довольно академичным и редко собирал большую аудиторию. Поэтому в какой-то момент «Пиотровский» оказался открыт для сторонних мероприятий.
Однажды в магазин попросились молодые анархисты — они организовали киноклуб с левой повесткой, и на одну из лекций заявились пермские боны. А в другой раз, наоборот, заявился местный сторонник КПРФ. В магазине его знал