Возвращение к себе
Лола Звонарёва, Лидия Кудрявцева. Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева. – М.: АСТ, 2020. – 448 с. – 1000 экз. (Люди, эпоха, судьба…)
Наконец-то вышла в свет книга о жизни и творчестве Александра Алексеева (1901 – 1982), достойная его памяти. Её авторы Лола Звонарёва и Лидия Кудрявцева. Жанр книги трудно определяем. Это не только жизнеописание великого художника, не только основательное искусствоведческое исследование и не только поэтическая медитация, вызванная его иллюстрациями к знаменитым сочинениям своих современников и классикам мировой литературы. Это и то, и другое, и третье. От книги исходят вибрации, словно перед нами вовсе не текст, напечатанный на бумаге, который вы, не торопясь, внимательно читаете, а музыкальный инструмент. Не думайте, что я преувеличиваю. Начнёте читать книгу и сами в этом убедитесь.
График, книжный иллюстратор, режиссёр, художник-аниматор, изобретатель игольчатого экрана и прародитель компьютерной графики, он долгое время оставался на родине в тени. А вот за кордоном был «повсеградно оэкранен и повсесердно утверждён». Эти слова поэта Игоря Северянина о самом себе вполне можно отнести и к Александру Алексееву. Он был уже с самого начала своей художнической карьеры востребован. И с каждым годом в нём нуждались всё больше и больше. Недаром с его иллюстрациями вышло почти 50 книг. Начав с техники торцовой гравюры, он перешёл вскоре к технике литографии, акватинты, офорта. Но ограничиваться в своей работой только станковой графикой и книжными иллюстрациями ему показалось скучным. Душа требовала чего-то большего. В начале 1930 годов, посмотрев фильм «Механический балет» французского живописца и графика Фернана Леже и фильм «Идея» венгерского композитора, пианиста и музыковеда-фольклориста Белы Виктора Яноша Бартока, Александр Алексеев решил внести и свою лепту в развитие экспериментального кино. Результатом этого интереса стало создание в 1933 году в содружестве с его будущей второй женой Клер Паркер анимационного фильма «Ночь на Лысой горе» на музыку Модеста Петровича Мусоргского.
Очевидный факт, что Александр Алексеев гений, теперь никем не оспаривается. Как заметил Фрэнсис Бэкон, «истина есть дочь времени, а не авторитета». От себя добавлю кое-что к этому точному и продуманному высказыванию английского историка и философа. Справедливость в жизни побеждает, как только неправда дряхлеет и начинает заговариваться. Несёт всякую околесицу. Люди всё-таки в своих мечтах предпочитают жить осмысленно, а не абы как. Несмотря на то, что в действительности у большинства из них получается прямо противоположное. Как горестно заметил Иван Алексеевич Бунин в повести «Суходол»: «А жизни так похожи друг на друга, так скудны и бесследны!»
В нашей стране изучение жизни и творчества Александра Алексеева началось с большим опозданием. Лола Звонарёва и Лидия Кудрявцева стали одними из первых, кто серьёзно взялся за такую кропотливую и сложную работу, как восстановление в деталях жизни художника и выявление основных черт его уникальной манеры письма. Они «прошерстили» за несколько лет немало частных и государственных архивов. Результатом нахождения новых материалов и стала вышедшая в конце прошлого года книга «Потерянный рай Александра Алексеева», заслуженно отмеченная национальной премией «Лучшие книги и издательства года – 2020».
Среди исследователей творчества художников Зарубежной России резко выделяется известный французский славист Ренэ Герра, филолог-русист, собиратель и хранитель культурного наследия тех, кто по слову Зинаиды Гиппиус «находился не в изгнании, а в послании». Он посвятил себя неблагодарному, но благородному делу сохранения и описания творческого наследия выдающихся деятелей русского искусства и литературы, живших вне родины. Я впервые увидел сто двадцать восемь иллюстраций Александра Алексеева к книгам русских и зарубежных писателей в только что вышедшем в Казахстане первом томе монументального труда Ренэ Герра «Художники Зарубежной России в искусстве книги». В этом году в ближайшие месяцы выйдут остальные три тома.
Разумеется, что возможности, проживающего во Франции Ренэ Герра несопоставимы с теми, которыми располагали в своей работе над книгой Лола Звонарёва и Лидия Кудрявцева. Как бы то ни было, читая их книгу об Александре Алексееве, ощущаешь себя не равнодушным соглядатаем чужих жизней, а чуть ли родственником её героев. События и коллизии посторонних людей принимаешь близко к сердцу. Словно они затрагивают тебя самого.
Авторы книги уловили присущее Александру Алексееву заинтересованное и благоговейное отношение к дару жизни. Именно оно определяло с момента возмужалости его поступки и выбор примеров для подражания. Ему, как я предполагаю, был по душе совет Марка Аврелия: «Живи так, как будто ты сейчас должен проститься с жизнью, как будто время, оставленное тебе, есть неожиданный подарок».
Александр Алексеев оставил автобиографическое сочинение, написанное им в семидесятилетнем возрасте. Раннее детство он провёл в Константинополе на белоснежной трёхэтажной вилле над Босфором. Его отец Александр Павлович Алексеев был полковником Генерального штаба, военным агентом при русском посольстве в Турции. Появился он в Константинополе со всей семьей: женой и тремя детьми. Александр был самым младшим. Его брат Владимир старше на пять лет, а Николай на три года. Мария Никандровна, мать мальчиков, была дочерью провинциального священника, овдовевшего при её рождении. Он служил в церковных учреждениях в Оренбурге, а ближе к старости спился. С малых лет его дочь была отдана на воспитание к тёткам, а те, когда она подросла и её отец умер, определили племянницу в Институт благородных девиц. Мария Никандровна оказалась в Петербурге. Получила светское образование и была воспитана в христианском духе. Как отмечают авторы книги, она крепко, на всю жизнь усвоила долг дочери, жены и матери и его ни разу не нарушила.
В записках о своей жизни Александр Алексеев называет себя Альфеони. Авторы книги пишут: «Следует обратить внимание на одно алексеевское высказывание о свете, идущем с небес, названное им «божественным светом»: он «позволил мне понять Константинополь и научил меня думать». Не отсюда ли идёт понятие «рая» Не потому ли он дал себе столь романтическое имя – Альфеони? Но увидим ли мы этот «рай», «божественный свет» в графике Алексеева или его затмят иные, драматические картины?..»
Приведу взятый из книги словесный автопортрет Александра Алексеева, относящийся к его безмятежному детству. У него и братьев аристократическая жизнь детей из состоятельной дворянской семьи. Жизнь барчуков, которая быстро закончится, а воспоминания о ней будут сопровождать всех их до самой смерти. Они окружены сменяющимися с течением времени французскими гувернантками. Ведь в Турции европейцы общались друг с другом по-французски. К тому же у него самого по утрам проходят постоянные занятия гимнастикой у шведской стенки под присмотром гувернантки. И, конечно же, в обязательные занятия входят уроки рисования: «Я только что научился говорить. Разумеется, я говорил по-французски. Я был блондином, у меня были вьющиеся волосы, я носил платье. На мне была маленькая шляпа из белой пикейной ткани с пуговкой наверху. Я был совершенно счастлив. В этом мире я чувствовал себя очень удобно. Я впитывал тень листвы и тепло пробивающихся солнечных лучей. Я внимал звукам, но особенно вкушал запахи и ароматы».
Первый удар судьбы не заставил себя долго ждать – смерть отца. Счастливое детство закончилось. Александру исполнилось пять лет и пять месяцев, когда это произошло: «Появилась мать без лица. Оно было покрыто чёрной вуалью. Мама была вся чёрная и стояла перед настежь распахнутой дверью. Её руки раскрылись, чтобы обнять меня…»
Приведу важное наблюдение авторов книги на двадцать второй странице книги: «Память об отце, образ отца, смерть отца в метафорическом выражении пройдут через всё его творчество. Он с детства знал: отец умер в Германии и был похоронен там прежде, чем мать смогла туда добраться. Это единственно верное свидетельство».
Поиск могилы отца в жизни внешней сопрягался у Александра Алексеева с его духовной потребностью вернуть казалось бы навсегда им утраченное состояние спокойствия, безмятежности в мыслях и чувствах, то есть то, что у христиан называется умиротворением. Неблагоприятная ситуация, в которой оказались его семья, усилила в нём мистические настроения.
Со смертью Александра Павловича Алексеева они в мгновение стали нищими и были изгнаны из рая, в котором безмятежно пребывали несколько лет. Пройдя через различные мытарства, Мария Никандровна с детьми оказалась в 1908 году в Гатчине, в уютном городке в шести верстах от Петербурга. Там командовал сторожевой казачьей сотней муж Анны, её тётки. Его сотня была приписана к местному гарнизону.
В Гатчине с её историей было где разгуляться воображению Саши Алексеева, мальчика с неистощимой фантазией. Обращусь снова к тексту книги Лолы Звонарёвой и Лидии Кудрявцевой: «Настоящий мир грёз ему открывали книги. К девяти годам он свободно говорил на трёх языках – французском, русском и немецком, выученных на слух. Читал. Любимыми были сказки Андерсена, его заворожившие. Он почитывал их вечерами вслух на кухне, если оставался один, неграмотной прислуге Аннеле. Ну и, конечно, всё мальчишеское чтение переводной приключенческой литературы. Мать тоже любила им читать вслух. В рождественскую ночь у ёлки, по-русски убранной золотыми и серебряными звёздами и гирляндами, они слушали, грызя орешки, «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя: «За окнами – в украинской ночи – чёрт во фраке выкрадывал луну». В библиотеку с изрядной прочитанной стопкой книг ходил каждые два дня, благо она неподалёку, но он срезал дорогу по диагонали, чтобы дойти быстрее в «рай иллюзий». (…) потом, также в Гатчине, увлечется гончаровским «Фрегатом Палладой», путешествие от Кронштадта до Японских островов будет стоять у него перед глазами, пока он не увидит Японию воочию...».
Александр Алексеев увидел столицу государства Российского не такой, какой её видели и воспели Пушкин, Блок, Мандельштам, Ахматова. Через много лет во Франции художник вспомнит этот город без всякой к нему приязни: «он громоздится на каналах с застоявшейся водой и грязных речушках, окружавших кварталы и строения фантастические, закопчённые, редко – живописные и никогда не мытые». Через много лет таким же мрачным, безотрадным и опасным он воссоздаст Петербург в иллюстрациях к повести «Записки из подполья» Фёдора Достоевского и в анимационном фильме «Нос» (1940) по повести Николая Гоголя.
Детство проходит быстро. Не успеешь оглянуться, а его уже и нет. Так произошло и с десятилетним Александром Алексеевым. Минуло всего два года и его переместили в полувзрослую жизнь с чётким распорядком дня и жёстким контролем. С 1911 и по 1917 год он воспитанник Первого кадетского корпуса, основанного честолюбивой императрицей Анной Иоанновной в 1732 году. Теперь его поведение в корпусе и вне его было строго регламентировано. Себе он уже не принадлежал. Но среди тупых солдафонов всегда обнаруживаются нормальные и умные люди. В Первом кадетском корпусе таких людей среди преподавателей и воспитателей было немало. В программу обучения входило большое количество предметов. Кроме гуманитарных, преподавали математику, физику, естествознание, природоведение, географию. Не забывали однако и об изучении иностранных языков, о пении, рисовании и танцах. Александра Алексеева особенно приветил учитель рисования. В общем, обучение кадетов было поставлено прекрасно. Одно обстоятельство всё же омрачало их жизнь. Кадетами, как пишут авторы книги, «правил «цук» – то, что в советское время получило название «дедовщина».
По воспоминаниям Александра Алексеева о своём житье в Первом кадетском корпусе «он был брошен в тюрьму, как бы для того, чтобы его научили жить». Но именно там, как замечают авторы книги, «произошло становление и развитие в нём независимого художника».
В остальном же всё шло как будто по накатанной колее и можно было бы не беспокоиться о судьбе талантливого кадета, если бы через три года после его поступления в Первый кадетский корпус не началась Первая мировая война, а через четыре года произошли события, сотрясшие не только Россию, но и весь мир. Они-то и переместили Александра Алексеева, как и сотни тысяч его соотечественников, с родной земли на чужбину. Лола Звонарёва и Лидия Кудрявцева, опираясь на факты, следуют в своём повествовании за революционным потоком, который разбрасывал людей по разные стороны необъятной России, безжалостно уничтожая многих из них.
Двадцатилетний художник, нашёл, наконец, то вожделенное место во взбаламученном войной и русской революцией мире, где его оценили очень скоро по заслугам и достоинству, по мастерству и таланту. Нельзя сказать, что он оказался в земном раю, но и также будет ложью заявлять, что он, увернувшись от потока огненной лавы, тут же прыгнул в котёл с кипящей водой. Не знаю, какие благоприятные случайности сберегли его от неминуемой гибели, но добрый и пекущийся о нём ангел у него всё-таки был. Иначе трудно объяснить, как ему удавалось проходить в своей жизни, и к тому же не раз и не два, сквозь игольное ушко. Ни этот ли ангел помог ему вернуться к самому себе. К тому ребёнку из детства, который жил фантазиями и смотрел на земной мир сверху – с облаков.
Париж принёс Александру Алексееву связи и успех. В этом городе у него состоялись фантастические встречи: живописец, график и театральный художник Сергей Судейкин, сюрреалист Филипп Супо, поэт и монах-расстрига Жан Женба, Луи Эмон, Жозеф Кессель, Поль Моран, Жюльен Грин. Андре Мальро… Александр Алексеев довольно быстро приобрёл известность как сценограф и как иллюстратор. В труппе Жоржа Питоева он встретил не имеющую профессионального образования, но талантливую Александру Гриневскую. К тому же она была художником. В апреле 1921 года у неё уже состоялась в одной из парижских галерей персональная выставка. Она стала его женой и родила ему дочь Светлану. Александру друзья называли Сашей, а его, чтобы не спутать, Алёшей. Долгое время они работали вместе как художники. Их отношения были безоблачными до того дня, пока он не встретил американку Клер Паркер, Александр Алексеев сорок лет совместной жизни именно с ней назвал самыми счастливыми годами своей жизни. Вернулось ли к нему чувство, которое называют райским блаженством? Не знаю. Слишком неоднозначным был этот человек и, как все гении с некоторым «приветом». И не нам, обыкновенным людям, его судить.
Светлана Алексеева-Рокуэлл, дочь художника, в документальном фильме «Сны об Альфеони» (режиссёр Владимир Непевный) окончательно поставила точку в казалось бы неразрешимом споре о том, кто в конце концов её отец – русский или французский художник: «Когда говорят о моём отце, речь в действительности идёт о двух людях. С одной стороны, это юноша, который потерял свою страну, свой дом и свою семью и прежде всего расстался со своей культурой. И, с другой стороны, это молодой человек, который впитал в себя атмосферу другой страны и другой культуры. И это две важные составляющие художника, которому суждено было стать Алексеевым».
Александр Сенкевич