Записки белого эмигранта. Какой была Самара в 20-х годах XX века

Рассказываем о воспоминаниях Юрия Мейера, офицера кирасирского эскадрона Его Величества. Открывая для себя русскую эмигрантскую литературу, иногда наталкиваешься на настоящие шедевры, которые живо рисуют быт и людей прошлых эпох. Такой находкой стали для меня «Записки белого кирасира» Юрия Мейера. Он родился в 1897 году в Вологодской губернии. Ребенком вместе с семьей переехал в наш город — на новое место службы отца. Как и многим представителям белого движения, после революции ему пришлось эмигрировать. Умер Юрий Константинович в 1994 году в США, оставив живые воспоминания о том, какой была старая Самара. Жизнь как роман Все детство Юрия прошло в нашем городе. В мае 1915 года юноша окончил с серебряной медалью Первую самарскую мужскую гимназию. Затем он успешно выдержал конкурсный экзамен в Императорский Александровский лицей в Петербурге. Но проучился там молодой человек недолго. Весной 1916-го Мейер поступил вольноопределяющимся в лейб-гвардии Семеновский полк. Затем, в 1917-м, прошел ускоренные офицерские курсы при Пажеском корпусе. После этого сам Керенский произвел его в чин прапорщика кавалерии. Роковые месяцы русской истории юноша провел в Петрограде, февральская и октябрьская революции прошли на его глазах. Жизнь Мейера похожа на приключенческий роман. Он побывал даже в рядах красных. Но когда Киев, где юноша находился с семьей, был занят отрядами Добровольческой армии, вступил в белое движение. Его прикомандировали к 3-му эскадрону кирасир Его Величества. Во время Крымской кампании 1919 года Юрий получил ранение и попал в госпиталь княгини Барятинской. Вместе с другими пострадавшими его увез за границу итальянский корабль «Корвин». Так молодой человек попал в Белград. Позднее наш соотечественник переехал в США. Там его знали как неутомимого журналиста и общественного деятеля. Сотни статей Мейера были напечатаны в зарубежных русских газетах и журналах. Но особенный интерес представляет его книга «Записки белого кирасира», в которой он с теплом отзывается о Самаре. Из «Записок белого кирасира» Юрия Мейера: «Я должен считать себя волжанином, хотя и родился на севере, в городке Вельске Вологодской губернии. Но с 11-месячного возраста и до 17 лет я прожил в Самаре» Город торговцев и промышленников Юрий с детства был влюблен в ставшую ему по-настоящему родной Самару. В своих мемуарах он пишет: «Самара резко отличалась от городов, расположенных вокруг Москвы, как, например, Калуга, Орел или Рязань. То были тихие города без промышленности, без экономической инициативы, без строительства… Другое дело Самара. Там городское строительство шло усиленным темпом. Хозяйственное значение Самары подтверждалось тем, что Государственный банк имел там не отделение, а контору. Этим Самара приравнивалась к Киеву, Харькову и другим крупным городам». Не случайно, по мнению Мейера, столица губернии стала одним из центров военной промышленности. Именно в Самаре зарождался новый класс русского общества, класс деловых людей: торговцев, фабрикантов и землевладельцев. Хлебное место Юрий Константинович приводит фамилии состоятельных горожан, с семьями которых общались его родители: Аржанов, Шихобаловы, Соколов, Башкиров, Курлин, Сыпины, Хохлачевы. Пожалуй, самым богатым был Лаврентий Аржанов. Он имел 200 тысяч десятин земли в Новоузенском и Николаевском уездах. На свои средства купец выстроил в Самаре образцовую больницу для заразных больных. Это здание и ныне можно увидеть на улице Льва Толстого. Учреждение было закреплено за Ольгинской общиной сестер милосердия. Проект обошелся Аржанову в 600 тысяч рублей. Сумасшедшие по тем временам деньги! Многие из зажиточных самарцев сделали состояние на торговле хлебом. «О масштабах сельского хозяйства можно судить по следующему, — рассказывает автор мемуаров. — На юге Самарской губернии был так называемый Бинарадкинский хутор в 90 тысяч десятин, приобретенный Мальцевыми. Я лично видел, как там поднимали жнивье. По клину в пять верст длиной и в версту шириной шло 200 плугов с четырьмя верблюдами в каждом». Начиная с ноября, когда дороги замерзали и покрывались первым снегом, улицы Самары были забиты санями-подводами с хлебом. Бывали дни, когда в город приходило до 10 тысяч повозок. Они направлялись на Сенную площадь, которая кончалась крутым берегом Самарки. Там на протяжении версты под обрывом стояли высокие деревянные амбары. Их верхние этажи были на уровне Сенной площади. Подводы по мосткам подъезжали прямо к амбарам и ссыпали зерно вниз. А там, на берегу, находились железнодорожные пути и пристани. Хлеб грузили в вагоны, отправляли по реке баржами. Мейер пишет: «У меня сейчас стоят перед глазами ражие грузчики с мешками, сшитыми в виде шишака, покрывающего голову и плечи. Эти люди вскидывали на плечо мешок с мукой в пять пудов и легко шли с ним по одной доске, перекинутой с берега на баржу. Походка у них была эластичная, ритмичная, и доска сильно пружинила под их шагами». Из «Записок белого кирасира» Юрия Мейера: «Своим хозяйственным ростом Самара была обязана нескольким обстоятельствам. Она лежала на перекрестке и была перевалочной станцией двух великих путей: реки Волги и железной дороги, которая уходила до Владивостока и у станции Кинель ответвлялась на Ташкент и весь Туркестан. Вторым выгодным обстоятельством было то, что Самара была центром хлебного района». Путешествия по Волге Эмигрант с восторгом рассказывает о чрезвычайно развитом на Волге пароходстве. По его словам, ежедневно через Самару проходило вверх и вниз по реке до десяти кораблей. Конкурировали компании «Кавказ и Меркурий», «Самолет», «Пароходное общество по Волге» и «Купеческое общество». Мейер рассказывает о различных типах курсировавших по Волге судов: «Я еще застал в Самаре два парохода по американскому образцу, то есть с кормовым громадным лопастным колесом. Они были такими, как описывал Марк Твен, и звались «Ориноко» и «Миссисипи». Остальные пароходы и буксиры имели лопастные колеса по двум бортам. Только перед самой войной «Самолет» построил первые винтовые пароходы, назвав их именами Великих княжон — «Ольга» и «Татьяна». Все корабли были белые. И только суда общества «Самолет» привлекали внимание своим красивым розовым цветом. Кормили на пароходах очень хорошо, и в городе существовал обычай по вечерам ездить ужинать на них. Но особым счастьем для самарских ребятишек была поездка по Волге. Автор мемуаров пишет, что его поражала интенсивность речного движения: «Почти непрерывно вы встречали пароходы или бесконечные по длине плоты, сплавляемые по течению, или мимо вас как лебедь проплывала беляна: искусно сложенная из пиленого леса баржа с избушкой наверху. Белянами их стали называть за блестящий бело-желтый цвет их дерева. По сравнению с Волгой американские реки Гудзон и Делавер, и даже залив Чесапик Бей, поражают своей пустынностью. По Волге ходили караваны баржей, и нам, мальчишкам, непременно хотелось встретить самый мощный буксир, носивший таинственное название «Редедя Князь Касожский». Продолжение следует.