Владимир Драчев: В России всего три человека, которые побеждают в спринтерской гонке
«Как Йоханнес Бе выигрывал по 200 очков у лидеров, так и я был впереди биатлонной планеты»
— Ваша первая большая международная медаль — эстафетное серебро чемпионата мира в Кенморе-1994. В чем специфика канадской биатлонной земли, ведь это редкие случаи, когда соревнования проходят не в Европе?
— Акклиматизация — с ней сталкиваются все европейцы. Мы были в шоке, когда прилетали в Канаду. День-два вообще не понимаешь, как спать, есть, тренироваться. Первая такая ситуация произошла в 88-м году на Олимпиаде в Калгари — это были мои дебютные крупные соревнования на взрослом уровне. Надо было бежать гонку, а я чувствовал себя полусонным. И дело не в подготовке: в Канаде или США сбивается привычный темп жизни, тренировок. Это другой континент, другие часовые пояса: тяжело наладить работу организма. К примеру, у Лейк-Плэсид и Кетчикана четыре часа разницы — как у Москвы и Новосибирска, и это даже дополнительные трудности, не главные. Именно поэтому практика сложилась так, что никто не стремится бегать за Океаном. Максимум — на заключительных этапах Кубка мира. Вообще, есть тенденция: два раза в Олимпийский цикл прилетать в Северную Америку, чтобы там поднимать популярность биатлона. Но все-таки Европа — это мякоть нашего вида спорта.
— В 1994-м вы также вошли в состав сборной России на Олимпиаде в Норвегии — принесли серебряную медаль в эстафете. Помните борьбу с французами за второе место, как это было?
— Мы проиграли эту гонку, хотя наша команда доминировала в то время. Взять олимпийский спринт до эстафеты: Чепиков выиграл, Тарасов третий, я четвертый, Кириенко финишировал в первой десятке. Мы рассчитывали на золото, но это биатлон: стремлений может быть выше Альп — подводит исполнение. Никакой борьбы не было. Мы допустили непростительные ошибки: я и Кириенко настреляли на два штрафных круга. Германия с радостью приняла этот подарок. Франция хотела его заполучить, но мы не позволили: отработали ногами и взяли серебро.
— В сезоне 1995-1996 вы стали укротителем лыж — вторым в истории России обладателем общего зачета Кубка мира. Кто был вашим соперником в тот период?
— Этот год был феноменален, и я впервые ощущал взрыв атомной энергии в себе. До 96-го я не мог обгонять тех, кто убегал вперед из-за двух штрафных кругов в каждой гонке. И о каких тогда победах на чемпионатах мира идет речь? Это было невозможно, но только не в 1996 году: все начало получаться. Самый первый старт в сезоне не вошел в зачет Кубка мира, но и я отработал даже не на 9% — занял 20-е место. На остальные гонки уже выходил лидером. К Новому году надел желтую майку: выиграл пять спринтов, попал в тройку в каждом старте. Фактически, конкурентов уже не было.
Как сейчас Йоханнес Бе выигрывает по 200 очков у лидеров, так и я был впереди биатлонной планеты на 150−160. Но тогда за первое место давали по 30 очков, а сейчас числа тысячами идут, и разница в сотню кажется маленькой. Интересно, что в сезоне 95-96 Сергей Тарасов выиграл гонку на чемпионате Европе, а я стал первым в спринте: то же самое повторилось на мировом первенстве. Сборная России без преувеличения выиграла все в 96 году — и девочки, и мальчики. Мы тренировались и выступали практически вместе, так что это были наши общие победы.
— В 1996-м на Чемпионате Европы вы стали лучшим в спринте. Тогда вы единственный раз в карьере разделили личный подиум с напарником по сборной Сергеем Тарасовым. Вместе с ним также радовались своей второй победе в Италии в эстафете. В каком соотношении для вас переплетались сопернические и напарнические моменты в спорте?
— Я считал и считаю Серегу напарником, другом. Товарищество-соперничество переплелось с ним не только тогда, когда мы поделили победу на первенстве Европы. Это произошло и на первой Олимпиаде: Серега «выжал» у меня одну секунду: он стал третьим — я четвертым. Ну выиграл и выиграл, я поздравил: «Серега, молодец!». Никогда не было обиды, злости за победу длиной в сантиметры. Мы радовались нашим успехам. Когда он выигрывает, я отмечаю это вместе с ним, и наоборот. Прекрасное время.
Серега был своеобразен в спорте, но всегда оставался отличным биатлонистом и человеком. Дружная сцепка: мы жили вместе в одной комнате. Часто тренировались вдвоем, чтобы развивать функциональные, стрелковые моменты и создавать друг для друга психологические конкуренции. В паре, с командой легче работать не только потому, что все испытания вы преодолеваете вместе. Коллектив заставляет больше трудиться. В 10 тренировка — нельзя опоздать. Если работаешь один, ты заставляешь себя сам. Обязательство, которое ты ставишь перед собой, выполнить то, что считаешь нужным. Это сложнее.
— Нагано, Олимпийские Игры 1998 года: сборная Россия в эстафете приходит к финишу третьей. На какую оценку отработала национальная команда ногами и на рубеже?
— Причина проигрыша — лыжи. Мы и наш сервис не смогли подготовить их к мягкому и сырому, как вата, снегу. Хотя после Олимпийских Игр выиграл золото и бронзу в Поклюке и Хохфильцене. Мы знали трассы Северной Европы лучше таблицы умножения и думали, что в Нагано все будет просто, но нет. Мы отставали на каждом спуске, причем стреляли чисто и вкладывались так же. Лыжи тупили и прилипали к снегу.
— С 80-х годов прошлого века до 2000-х изобретались новые технологии изготовления лыж, крепления, смазка и т.д. Как вы ощутили на себе эту эволюцию?
— Все мои Олимпиады проходили уже коньковым ходом — с 85 года. Я тогда готовился к юниорскому чемпионату мира. Много спортсменов не пережили перемены, потерялись. Но молодость помогла нам плавно это пройти.При переходе мне было комфортно. Безусловно, многое зависело и от подборки лыж, но у меня с этим проблем не было. Мы долго экспериментировали, пробовали тысячи разных бороздок, смазок, штайншлифтов, создавали структуры, смотрели пластики. Последним штрихом было выбрать парафин — его подыскивали тренеры. Мы получили жизненный, почти энциклопедический опыт. Тогда было две-три пары лыж у каждого, не 20−30. Без сервисменов и технологий — у нас в команде работали только два тренера, массажист и врач. Многое приходилось делать своими руками.
— Вы участвовали в шести чемпионатах мира в составе сборной России — выиграли четыре золота. Какие из этих побед для вас самые ценные?
— Две личные гонки: 96 год — спринт, 98-й — пасьют. В России всего три человека, которые побеждают в спринтерской гонке. Ее гораздо сложнее выиграть, чем любую другую. На результат гонки преследования влияют психология и везение: дернул, пошел на штрафной круг — и нет победы, не успеешь отыграть. И пасьют сам по себе зрелищен. Спринт — это про силу и скорость: кто быстрее, тот и побеждает. Нет ориентира, кого обгонять: каждый стартует в свое время и бежит свое время.
— Последняя ваша медаль на мировых первенствах за Россию — эстафетное золото в Финляндии в 2000 году. В чем особенность эстафеты именно на чемпионате мира?
— Волнение. Я всегда переживал перед выходом на трассу, а с сезона 1994-1995 начал чувствовать себя увереннее. Знал соперников, тонкости, где надо прибавить, где убавить. Эстафета — сложный вид программы, но интересный, не похожий ни на одну гонку: здесь нужно собраться в борьбе и конкуренции. Каждый психологический момент, даже ровное или сбивчивое дыхание могут изменить ход гонки. Мы видели, как Латыпов на Олимпиаде-2022 шел с большим отрывом, «повесил медаль на грудь» перед стрельбой стоя — и не справился. Когда трясутся руки и ноги, нужно остановиться, перестроиться. Это осознание, опыт или безбашенное спокойствие, но, увы, спортсменов, которые вообще не чувствуют мандраж, мало.
«Изменился только флаг в стартовом и финишном листе»
— В 2002 году вы начали представлять команду Белоруссии после пропуска Олимпиады. Насколько тяжело было соревноваться после смены сборной?
— Всё то же самое, правда. Даже экипировка, лыжи, винтовка — набор инструментов остался прежним. Единственное — изменился флаг в стартовом и финишном листах. В 2000-х переход из одной сборной в другую проходил мягко. Сначала думал, это на годик-два, а получилось на четыре. И так совпало, что в первом же сезоне за Беларусь я на равных боролся с Бьорндаленом в общем зачете Кубка мира, но в конце уступил, взял «Малый хрустальный глобус» и завоевал десять медалей — три из них золотые. Это был второй пик в моей карьере: неожиданно для себя почувствовал заряд в 37 лет и сумел удачно его направить.
— На что вы делали упор в самоподготовке к стартам?
— На совершенствование каждый день. Неважно: силовая тренировка, когда ты подтягиваешься, отжимаешься, делаешь пресс, или имитационная тренировка, улучшение техники, скоростных качеств и точности. Все время соревнуешься сам с собой и совершенствуешься. Трудолюбие дает результат. Один день я пробую по-разному выкатываться со спуска на подъем, в другой — уходить с подъема на спуск, пробежать штрафной круг быстрее, чем обычно, чтобы выиграть пару секунд. Компенсировать стрельбу ногами очень непросто — особенно на соревнованиях.
Ни одного часа не должно быть у спортсмена такого уровня, чтобы он провел время непонятно для чего. День отдыха, когда просто гоняешь по улице, потерян. Ты должен что-то делать. Если выходной, ты готовишь лыжи, прокачиваешь инвентарь. Мы часто перешивали ремешки, переделывали ботинки, тренажили с винтовкой.
— В 2004-м столицей главных европейских соревнований стал Минск. Как сборная и сама столица готовились к этому событию?
— К сожалению, мне не удалось выиграть — только бронзу, хотя я должен был побеждать. Бежал быстро, чисто стрелял, но чуть-чуть не справился. Возраст, наверное. Но Минск преобразился полностью, Раубичи облагородили, там построили современную базу. Настолько все качественно для спортсмена, душевно — до слез было приятно там находиться. Если ты занял третье место, никто на тебя не кричал. Все были довольны. И мы стремились показать все, что можем. Но и соперники были не готовы уступать: Томаш Сикора выиграл спринт на чемпионате Европы, хотя до этого я его опережал. Да, один штрафной круг диктует исход.
— 2006 год: участие в Олимпиаде, золото и серебро чемпионата Европы — каким был ваш последний сезон в карьере?
— Мы сумасшедше готовились к последней Олимпиаде с лета. Все шло по плану, но организм подвел. Когда нужно было вставать и бежать, я лечился, и зимняя подготовка, как и сами Игры, не удались. Ближе к марту стало легче, но прежнее состояние не вернулось. Зато порадовал Чемпионат Европы. Его состав был слабее, чем на Олимпиаде, и там я справился со своими задачами. Ну и последний в карьере этап Кубка Мира — в Ханты-Мансийске. На Родине хорошо. Но после ухода из спорта мы с Олегом Рыженковым и Вадимом Сашуриным чувствовали тревогу. Наша работа — биатлон, и в мировоззрении мы все равно остаемся спортсменами, а тут надо искать что-то новое. Перестройка требовала времени, изменений внутри себя. Спасло то, что мы стали тренерами: я и Олег Рыженков. Олег до сих пор работает, а я не смог.
— Почему вы ушли с тренерской работы?
— Я знал, что надо делать. Но трудно научить молодого спортсмена тому, чему научился сам. Это я понял благодаря самостоятельным методам ежедневной работы: что-то объясняю, а он не понимает. Нужно работать на максимальном напряжении, стремиться к лучшим результатам в стрельбе, гимнастике, на тренажере. Некоторые не видели в этом необходимости, но и я не смог это правильно донести, передать спортсменам свое мастерство, умение, опыт. И ушел.
«Мои стремления наткнулись на нежелание, нехотение и непонимание»
— С 2018 по 2020 год вы были главой Союза биатлонистов России (СБР). Что для вас было самым важным в работе?
— Я пришел кардинально изменить подход всего Союза к работе. Мы стояли на нуле: в 2018-м у нас не было медалей, шансов на подиум. И за два года, к 2020-му, мы подготовили чемпиона мира в спринте Александра Логинова. Это было достижение для нас.
Все средства налогоплательщиков, которые выпадали для работы, Министерства спорта и спонсоров вкладывались в биатлон. Результат был, несмотря на то что иногда нашу работу тормозили. Да, не все получилось сделать, что хотел. Некоторые мои стремления наткнулись на нежелание, нехотение или непонимание. Смотрю ли я биатлон сейчас? Только международные старты. Наш биатлон слаб, беззуб, безвкусен. Чтобы это исправить, нужно что-то менять.
— Что вас не устраивало в работе Союза?
— Союз биатлонистов России — не равно Союз сборной команды страны. В 2018 году у нас было 50 федераций в разных регионах — работали на мощностях только пять из них. Все старались попасть в эти избранные организации, которые обеспечивались Союзом больше всего. Остальные же были заброшены, и о них успешно забывали до голосования на выборах.
Надо было начинать с регионов: строить спортивные базы, трассы, улучшать инвентарь, подготовку. Таланты рождаются в далеких маленьких федерациях: на Алтае, в Коми. Потом эти спортсмены появляются в больших организациях и представляют их на первенствах. А биатлонисты даже не жили в том городе, области — их переманили. Это нужно было в корне менять, но, увы, СБР по-прежнему так работает.
— Какую роль играют данные, аналитика и научный подход в подготовке биатлонистов к стартам?
— Работа со статистикой важна для Союза, внутренних федераций, тренеров и самого спортсмена. Данные должны записываться. Спортивный сезон — это один год, а многие биатлонисты тренируются три, пять, семь лет — в сборной или нет. Понять, какие нагрузки, подготовка и места для ее проведения, сборы нужны важно для прогрессирования спортсмена и его правильного восстановления. Перелеты, переезды — все это надо систематизировать. Грамотный специалист, а иногда и сам биатлонист лучше других анализирует анатомию и физиологию, биомеханику и биохимию. Если ты не будешь это знать, никогда ничего не добьешься.
— Как на подготовку биатлонистов к сезону влияют летние соревнования? Топовые спортсмены часто их пропускают.
— Спорно говорить о том, что однозначно их надо пропускать или точно нужно в них участвовать. Мы всегда старались приезжать на такие турниры. В 1996 году я участвовал в спринте на первом чемпионате мира по летнему биатлону: там были все мировые звезды. Я считаю, участвовать надо. Контрольные старты не помешают, но в то же время это не должно быть целью всей подготовки.
— Генеральный директор Международной лиги клубного биатлона (МЛКБ) Алексей Нуждов в интервью «Матч ТВ» говорил, что «из-за плотности календаря СБР в этом (прошедшем) сезоне планируется проведение только одного этапа МЛКБ». Какой эффект производит увеличение числа разноформатных турниров на российский биатлон?
— Надо совмещать соревнования СБР и МЛКБ, при этом Союз не должен указывать спортсменам, где участвовать. Например, создадут 10 клубов по стране: «Роснефть», «Газпром», «Лукойл» и другие. Их спортсмены будут выступать в клубной лиге и Кубке, Чемпионате России. Переходы биатлонистов в клубы будут финансироваться, спортсмены будут получать высокие зарплаты. От этого выиграют и регионы: пойдет развитие детского спорта, появятся грамотные тренеры, новый качественный инвентарь, площадки. Бывает, что в маленьких организациях спортсменов называют биатлонистами, а у них нет патронов. Клубы в сотрудничестве с федерациями станут обеспеченнее, взрастят перспективных профессионалов. Благодаря этому спорт станет доступнее и СБР расцветет.