Всюду иная явь
Иван РАССАДНИКОВ
Родился в Одессе в 1973 году. Жил в Новосибирске, где окончил Новосибирский государственный университет. В настоящее время проживает в г. Гатчина Ленинградской области.
Автор поэтических сборников «Иллюзия полета наяву» (2000), «Тишина обветренного неба» (2002), «Осенний портал» (2016).
Стихи Рассадникова публиковались в журналах «Наш современник», «Сибирские огни», «День и ночь», «Москва», а также в «Литературной газете» и других издания.
Прилив
Шагать вдоль горизонта по песку
Под хриплый рокот близкого прилива…
Сумеешь ли обнять мою тоску?
Сама любовь – туманна и дождлива,
Как нелюбовь,
Как равнодушие,
Как пена дат, как сутолока правил.
Нордически трубя, удушие
Глотает нас, пластает, словно гравий.
И ледяными струями ножи
Кромсают грудь, вращаются в гортани.
Минуты, люди, мысли – муляжи
В сыром песке – промозглой старой тайны.
Забвение, негаданная мгла
Спускается с глухого небосклона
Как черная огромная скала…
Грядет прилив, крошатся зеркала
В сырую щель, в изломанное лоно,
Без цели, без надежды, без числа.
Столетний шторм
Студеный ветер странного прости
На побережье в сером межсезонье.
Вопрос мой глух и нем, и не резонен.
Гора черна. И облако в горсти.
Вот фотокарты – выпадет король
На злое сердце, а под сердцем черви.
Роняет стрелы вечер невечерний.
Разбита чаша. Изменен пароль.
Бредовый сон, салюты, клавесин,
Томление на грани, на пороге.
Там паруса и каменные боги,
Сады седые…
Непереносим
Поток видений, прежде чем заря
Заполонит оконные проемы.
Столетний шторм глодает окоемы
Тяжелого пустого октября.
Забвенье
Гаснет небо на окраине дня.
Заслезились облака волооко.
Ржавым воротом ворот – западня.
За аптекою фонарь, как у Блока.
Сила рока, неразменная сталь.
Мысли – масленицы, ладные звенья.
Льется весело старинный хрусталь
На щербатые ступени забвенья.
Незабвенная, нарушен завет.
Зыбким берегом крадутся недуги.
Светофоры перепутали свет,
Злобно выставив надбровные дуги.
Переметная сума горемык –
Поперечная надежда слепая.
Рваной музыкой из пазухи тьмы
Бьёт забвение ключом, закипая.
Дно усеяли осколки.
Кому
Улыбнётся угадать вдохновенно?
Танцевали в хрустале девять муз.
Как пронзительно звенит пе-ре-ме-на!
Коробейники-ветра обнялись.
Тянем невод.
По нулям.
Пораженье.
Рок – бульдозер. На пути –
Пена, слизь;
И попробуй, измени положенье…
***
Слово прощай.
Бледный тяжелый день
Каплет, как воск.
Некуда мне идти.
Улица-сон движется в пустоте,
Словно бархан.
Слово еще: прости.
Вырван росток, выставлен незачет.
Бьются в висках рваные перья строк.
Игнор-листы, черные списки, блок…
Чистый твой мир – мимо меня течет.
Ни объяснить, ни объясниться, ни
Переломить глупой беды хребет.
Вижу один выход из западни:
Память отгрызть,
В ноги швырнуть тебе
Свиток лучей, алый живой бутон.
Пусть на миру вспыхнет звезда-скрижаль.
Слово прощай,
Тихий тяжелый стон.
Боже, как жаль…
Очень и очень жаль.
***
Посторонний торопит коня,
полнолунье грядет.
В глубину, к потаенным корням
бубен сердца ведет.
Словно кокон, размотан туман
повседневности; и
плотояден голодный кайман.
Из его чешуи
соткан внутренний темный надрыв,
что под спудом растет,
чья луна – термоядерный взрыв –
сбив замки, расцветет.
Посторонний напрягся в седле,
шпоры жалят бока.
Но безглазая кукла – в петле
впереди рысака.
Переполнены серым песком
песни, сны, чудеса.
В горле времени комом-клубком
запеклись голоса.
Сырой кремень
Строку – с чего начать –
Ищешь. Пусты слова.
Лаковая печать.
Драные кружева.
Стертые до корней
Нервы-карандаши
Прочь от чужих огней
Лягут на дно души.
Ломаный вкривь да въявь,
В косности – костяной,
От многознанья – пьян,
От черноты – цветной,
Зычный, немой, ничей
Бьется, нейдет в пазы
Радужный змей-ручей,
Бешеный бог Язык.
Жизни круговорот,
Смерти всеобщий страх…
Мысли-жуки вразброд
Движутся: к праху прах.
Словно сырой кремень,
Стерся давнишний дар.
Чертит сплошную тень
Пыльный слепой радар.
Всюду иная явь
Жадная тень огня
Оплела июнь.
Чуткая жди меня,
Словно ветер юн.
Веха пути назад:
Белый сокол гол.
Сердце твое – слеза
Меж гранитных гор.
Вместо любви – война
Вместо глаз – туман.
Добормочу до дна
Свой самообман.
На полустанке я –
Невесомый раб.
Всюду иная явь,
Где никто не прав.
Обожжены следы
Проливных комет.
Там дерева седы,
А рождений – нет.
Пишу тебя
Чужие люди движутся, трубя,
Наперерез расплавленному лету.
А я пишу печальную тебя
На маленькую синюю кассету.
Полуусталость, словно полутьма,
Сквозит и дышит в плеске монолога.
Глубины духа светочу ума
Посвящены…
Соната и дорога.
Волна и воздух: речь твоя чиста;
Легчайший сон, носящий имя сбудусь.
И озаряет землю Красота,
И – сквозь печали – прорастает Мудрость.
Век, словно вечер, краток и летуч;
Но – летописец сотворенья света
Из вещества литых кромешных туч,–
От посторонних скрою чудо это.
Мой личный врач – мой электронный ключ.
Носитель тайны – синяя кассета.
Сон-эликсир. бог-птица, голос-луч
Во мне, в зиме, на побережье, где-то…
Пишу тебя. Как летопись. Как лето.
***
Сестра-природа радужным серпом
Пересекает облачное царство.
И тишина глотает снежный ком,
Как древнее тяжёлое лекарство.
Ложится степь под ноги никому,
Вода бормочет слоги эпилога.
Молись и смейся богу своему.
Осталось так нелепо и немного.
Осталось так обидно и в обрез
Бессудных судеб, нимбов анонимных –
Героям пелены безродных пьес
Из мирозданий суетных и дымных.
***
Гомонят голоса,
и миражи роятся.
Чудаку чудеса
на безветрие снятся.
Ожерелье огней
опоясало сумрак.
Между серых камней
дышит старая сутра.
Утро льется в сады
на иных континентах.
Там сиреневый дым
заневестился в лентах.
Там к полудню прильнет
золотое в зените;
там не каменный гнет,
а воздушные нити…
Сон не в руку, чудак.
Морок смоет картины.
Вместо чуда – чердак,
пыльный склад паутины.
Звук истлел и погас,
Ожерелье распалось.
Многотонный запас –
Морок, злоба, усталость.
………………………….
Но незыблем закон:
светом сменятся тени.
Побежит босиком
луч по лицам растений.
И на серых камнях
приживутся тюльпаны.
И растает броня,
и затянутся раны.
Венок фантазий
В белесой дымке – контуры строений…
Призывный смех, далекий гул мотора...
Связь-таинство, алхимия явлений
открылась вдруг для внутреннего взора.
Из приглушенных звуков и молчаний,
обогащенных трелями влюбленных
окрестных птиц, всесильных и случайных;
из лепестков и листьев, распаленных
своею неожиданною властью
над городком и двориком, и садом,
рождается предощущенье счастья.
Когда бы ты вошла и села рядом,
загадочно и мило улыбаясь,
как ты умеешь (разве я не знаю?),
таким же чувством тихо проникаясь,
заветная, лучистая, родная –
тогда б моя мозаика сложилась,
и как цветок открылась бы минута;
вся нежность мира разом обнажилась,
нашло бы счастье фазу абсолюта.
Оно прольется, словно наважденье
и ускользнет, как звук во сне гобоя.
То совершится новое рожденье,
друг другу посвященье – нас обоих.
……………………………………
Венок фантазий северною летней
прозрачной ночью – зыбкое прошенье
моей любви несовершеннолетней.
Твоя душа – капризное соцветье;
планида наша – кораблекрушенье.