Валерия Новодворская: "Павел Коган стал Гэндальфом для нескольких поколений"
Валерия Ильинична Новодворская (1950-2014) — советский диссидент и правозащитник; российский либеральный политический деятель и публицист, основательница праволиберальных партий «Демократический союз» (председатель Центрального координационного совета) и «Западный выбор». Здесь текст приводится по изданию: Новодворская В.И. Избранное: в 3 т. Т. 3. - М.: Захаров, 2015.
ЧЕЛОВЕК ФЛИНТА
Павел Давидович Коган не дожил до своей биографии, но предвосхитил и сэра Толкиена с его Валинором, и шестидесятые с их бардами и КСП. Он родился в 1918 году в Киеве. В 1922 году семья переехала в Москву, в коттеджный поселок от Комиссариата финансов у Белорусского вокзала. Кроме бухгалтеров и счетоводов там было полно извозчиков и цыган. А в соседний дом въехал Жора Лепский, начинающий композитор, который еще тогда умел подбирать мелодии по слуху. Мальчики подружились, и именно Жора в 1937 году напишет музыку к когановской «Бригантине». В 1936 году Павел поступает в ИФЛИ, который котируется выше МГУ. В этом здании около Сокольнических прудов учились будущие гении, поэты, небожители, а потом поселился мой Иняз, французский и немецкий факультеты.
Мы, студенты шестидесятых, ходили там, как по музею, тем более что сохранились экспонаты в виде преподавателей. А в Литинституте Павел учился параллельно. К Сельвинскому на семинар ходили кроме трех мушкетеров Михаила Кульчицкого, Юрия Левитанского и Павла Когана еще Сергей Наровчатов и Давид Самойлов. Павел Коган знал, что живет в страшном, жестоком мире, мире чисток, политических процессов, ГУЛАГа. Это был чужой ему мир. Он знал, что надо уйти. К реке, в лес, подальше от Красной площади. Жечь костры, петь, вести жизнь траппера, путешественника, Иного. Он еще школьником исходил Центральную Россию, даже в Армении побывал с геологической экспедицией. Он был как рыба, вытащенная из воды. «И пойду, чтоб вдыхать этот воздух, чтоб метаться и тосковать. Я, наверно, родился поздно или рано. Мне — не понять».
У этого юноши не было иллюзий и надежд: «Но людям Родины единой, едва ли им дано понять, какая иногда рутина вела нас жить и умирать». И заметьте, что этот поэт, этот лейтенант, то есть поручик, любит родину такой же странной любовью, как поручик Лермонтов (только тот все-таки дожил до двадцати семи лет, а Павел Коган — только до двадцати четырех). «И где еще найдешь такие березы, как в моем краю! Я б сдох, как пес, от ностальгии в любом кокосовом краю». Опять-таки березы, а не серп и молот, красное знамя и индустриализация. Павел Коган был гражданином страны Гринландия с ее Лиссом, Зурбаганом и Гель-Гью, с ее капитаном Дюком, с ее шхунами «Марианна» и «Бегущая по волнам». Он просил у Грина политического убежища, и Грин его предоставил.
Павел знал, что должен рано уйти, что ему надо умереть, пока есть возможность «самому выбирать свою смерть». Конечно, он был диссидентом, но тогда нельзя было уйти даже на кухню, брали и оттуда, не было права уклониться от обязательных присяг. Но сначала он должен был сказать, зашифровать свой приговор веку, кинуть в бутылку стиха, пустить в реку поэзии. Чтобы не поняли «Они». Чтобы поняли «Мы». Он это сделал в двух стихотворениях, но не понял никто. Мы откупориваем бутылку впервые. А ведь в стихотворении номер один Павел, который с детства не любил овал и с детства угол рисовал (но только не пятый, советский угол, а в нем-то и приходилось жить), зашифровал всю советскую эпоху; снял скальп и прибил над дверью, как тотем. Вплоть до Августа 1991-го, когда эпоха сдохла без покаяния. «Мы кончены. Мы отступили. Пересчитаем раны и трофеи. Мы пили водку, пили "ерофеич", но настоящего вина не пили. Авантюристы, мы искали подвиг, мечтатели, мы бредили боями, а век велел — на выгребные ямы! А век командовал: "В шеренги по два!“».
И опять, как когда-то у Блока, роковое решение уйти, стушеваться, уступить «прогрессу». Да уж, прогресс! «Железный конь идет на смену крестьянской лошадке». Привет от Ильфа и Петрова. Лучше бы России остаться при лошадках, а таким, как Павел, уплыть на лодке, на шлюпке, на бригантине, не уступать свое право на жизнь, выжить, как Набоков, как Бунин, как Мережковский с Гиппиус. Литература экстерриториальна. Но он решил иначе. «Я понимаю всё. И я не спорю. Высокий век идет высоким трактом. Я говорю: “Да здравствует история!“ — И головою падаю под трактор».
Война давала шанс уйти красиво. На фронт Павла не брали из-за хлипкого здоровья (это вам не XXI век, когда в мирное время гребут слепых, глухих и безногих). Он нашел способ: поступил на курсы военных переводчиков. Лейтенант Коган дослужился до помощника начштаба по разведке целого полка! 23 сентября 1942 года на сопке Сахарная Голова под Новороссийском он возглавил поиск разведчиков. Только вот странно: выжившие в том бою видели, как он шел под пули в полный рост. По Гумилеву: «...И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!» Его «Бригантина» осталась для всех бардов, каэспэшников, бородачей в свитере, которые уходили из городов в горы и леса, сплавлялись по рекам, играли на гитаре и жгли костры. Жили и пели вне государства. Отсюда все: и Кукин, и Городницкий. «Пьем за яростных, за непохожих, за презревших грошевой уют. Вьется по ветру “Веселый Роджер“, люди Флинта песенку поют».
С подачи Павла я лет до пятнадцати хотела стать пиратом... Ясное дело, что пираты Когана не грабили и не убивали, а просто, по Толкиену, «становились на прямой путь», уходили с земного круга и, как Фродо и Бильбо, попадали вместе с эльфами и валарами в Валинор, в чистые воды блаженных, к островам Эрессэа. Павел Коган стал Гэндальфом для нескольких поколений, от сороковых до восьмидесятых. Это и сейчас никому не заказано! Скажите только пароль: «И в беде, и в радости, и в горе, только чуточку прищурь глаза — в флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса». Его спели раньше, чем издали. Стихи Павла Когана пошли в печать только в оттепель, в 1960 году.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
ЧЕЛОВЕК ФЛИНТА
Павел Давидович Коган не дожил до своей биографии, но предвосхитил и сэра Толкиена с его Валинором, и шестидесятые с их бардами и КСП. Он родился в 1918 году в Киеве. В 1922 году семья переехала в Москву, в коттеджный поселок от Комиссариата финансов у Белорусского вокзала. Кроме бухгалтеров и счетоводов там было полно извозчиков и цыган. А в соседний дом въехал Жора Лепский, начинающий композитор, который еще тогда умел подбирать мелодии по слуху. Мальчики подружились, и именно Жора в 1937 году напишет музыку к когановской «Бригантине». В 1936 году Павел поступает в ИФЛИ, который котируется выше МГУ. В этом здании около Сокольнических прудов учились будущие гении, поэты, небожители, а потом поселился мой Иняз, французский и немецкий факультеты.
Мы, студенты шестидесятых, ходили там, как по музею, тем более что сохранились экспонаты в виде преподавателей. А в Литинституте Павел учился параллельно. К Сельвинскому на семинар ходили кроме трех мушкетеров Михаила Кульчицкого, Юрия Левитанского и Павла Когана еще Сергей Наровчатов и Давид Самойлов. Павел Коган знал, что живет в страшном, жестоком мире, мире чисток, политических процессов, ГУЛАГа. Это был чужой ему мир. Он знал, что надо уйти. К реке, в лес, подальше от Красной площади. Жечь костры, петь, вести жизнь траппера, путешественника, Иного. Он еще школьником исходил Центральную Россию, даже в Армении побывал с геологической экспедицией. Он был как рыба, вытащенная из воды. «И пойду, чтоб вдыхать этот воздух, чтоб метаться и тосковать. Я, наверно, родился поздно или рано. Мне — не понять».
У этого юноши не было иллюзий и надежд: «Но людям Родины единой, едва ли им дано понять, какая иногда рутина вела нас жить и умирать». И заметьте, что этот поэт, этот лейтенант, то есть поручик, любит родину такой же странной любовью, как поручик Лермонтов (только тот все-таки дожил до двадцати семи лет, а Павел Коган — только до двадцати четырех). «И где еще найдешь такие березы, как в моем краю! Я б сдох, как пес, от ностальгии в любом кокосовом краю». Опять-таки березы, а не серп и молот, красное знамя и индустриализация. Павел Коган был гражданином страны Гринландия с ее Лиссом, Зурбаганом и Гель-Гью, с ее капитаном Дюком, с ее шхунами «Марианна» и «Бегущая по волнам». Он просил у Грина политического убежища, и Грин его предоставил.
Павел знал, что должен рано уйти, что ему надо умереть, пока есть возможность «самому выбирать свою смерть». Конечно, он был диссидентом, но тогда нельзя было уйти даже на кухню, брали и оттуда, не было права уклониться от обязательных присяг. Но сначала он должен был сказать, зашифровать свой приговор веку, кинуть в бутылку стиха, пустить в реку поэзии. Чтобы не поняли «Они». Чтобы поняли «Мы». Он это сделал в двух стихотворениях, но не понял никто. Мы откупориваем бутылку впервые. А ведь в стихотворении номер один Павел, который с детства не любил овал и с детства угол рисовал (но только не пятый, советский угол, а в нем-то и приходилось жить), зашифровал всю советскую эпоху; снял скальп и прибил над дверью, как тотем. Вплоть до Августа 1991-го, когда эпоха сдохла без покаяния. «Мы кончены. Мы отступили. Пересчитаем раны и трофеи. Мы пили водку, пили "ерофеич", но настоящего вина не пили. Авантюристы, мы искали подвиг, мечтатели, мы бредили боями, а век велел — на выгребные ямы! А век командовал: "В шеренги по два!“».
И опять, как когда-то у Блока, роковое решение уйти, стушеваться, уступить «прогрессу». Да уж, прогресс! «Железный конь идет на смену крестьянской лошадке». Привет от Ильфа и Петрова. Лучше бы России остаться при лошадках, а таким, как Павел, уплыть на лодке, на шлюпке, на бригантине, не уступать свое право на жизнь, выжить, как Набоков, как Бунин, как Мережковский с Гиппиус. Литература экстерриториальна. Но он решил иначе. «Я понимаю всё. И я не спорю. Высокий век идет высоким трактом. Я говорю: “Да здравствует история!“ — И головою падаю под трактор».
Война давала шанс уйти красиво. На фронт Павла не брали из-за хлипкого здоровья (это вам не XXI век, когда в мирное время гребут слепых, глухих и безногих). Он нашел способ: поступил на курсы военных переводчиков. Лейтенант Коган дослужился до помощника начштаба по разведке целого полка! 23 сентября 1942 года на сопке Сахарная Голова под Новороссийском он возглавил поиск разведчиков. Только вот странно: выжившие в том бою видели, как он шел под пули в полный рост. По Гумилеву: «...И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!» Его «Бригантина» осталась для всех бардов, каэспэшников, бородачей в свитере, которые уходили из городов в горы и леса, сплавлялись по рекам, играли на гитаре и жгли костры. Жили и пели вне государства. Отсюда все: и Кукин, и Городницкий. «Пьем за яростных, за непохожих, за презревших грошевой уют. Вьется по ветру “Веселый Роджер“, люди Флинта песенку поют».
С подачи Павла я лет до пятнадцати хотела стать пиратом... Ясное дело, что пираты Когана не грабили и не убивали, а просто, по Толкиену, «становились на прямой путь», уходили с земного круга и, как Фродо и Бильбо, попадали вместе с эльфами и валарами в Валинор, в чистые воды блаженных, к островам Эрессэа. Павел Коган стал Гэндальфом для нескольких поколений, от сороковых до восьмидесятых. Это и сейчас никому не заказано! Скажите только пароль: «И в беде, и в радости, и в горе, только чуточку прищурь глаза — в флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса». Его спели раньше, чем издали. Стихи Павла Когана пошли в печать только в оттепель, в 1960 году.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky