Всё о фильме «Маша»: честный взгляд на 90-е

На прошедшем в сентябре фестивале «Кинотавр» сценарист и музыкант Анастасия Пальчикова получила приз как лучший режиссер-дебютант за фильм «Маша». Ее кино — честный взгляд на 90-е: криминальные, драматические,  полные сильных чувств, больших людей и мелочных поступков. Накануне выхода картины в прокат мы говорим с Настей о том, что заставило ее погрузиться в эту тему, почему она поменяла имя в своем инстаграме и как две пустые вешалки помогли ей найти своего человека.

Настя, скажи мне, почему в последнее время так популярна тема 90-х? Это что, поколение 30-летних выросло и теперь ностальгирует по своей молодости, юности, детству?

Не знаю, как у остальных, но мой фильм снят точно не из-за ностальгии. Мне  кажется, это время, которое очень нуждается в обсуждениях и разговорах. Все фильмы и сериалы, которые когда-то были сняты о 90-х, были сняты по свежим следам, считай, о современности. Сейчас, по прошествии времени, разговор будет совершенно иным. И понятно, что мое поколение хочет инициировать этот разговор. 

Я категорически не согласна с Монеточкой и ее опусом, что «в 90-е убивали людей», потому что и сейчас людей убивают, и всегда убивали. Какой посыл был у тебя? Ведь в «Маше» то и дело убивают…

Да, но я, во-первых, не слышала песню Монеточки. (Смеется.) 

Это не стыдно.

Отлично. Я так могу сказать... А ты где выросла, ты москвичка?

Нет, я в Ташкенте выросла. 

Я могу тебе сказать про свой личный опыт: в Саратове в 90-е очень много стреляли на улицах. И убивали тоже. Детьми мы были приучены к тому, что если идешь по улице и слышишь выстрел, то сразу падаешь на землю. Это входило в пакет воспитания: не открывать дверь незнакомцам, если дядя дает шоколадку — не соглашаться, слышишь выстрел — надо падать и закатываться под ближайшее укрытие. У бабушки, где я проводила все каникулы, был очень жесткий район. Помню, однажды мы, 12–13-летние подростки, сидели во дворе, началась перестрелка, мы упали на землю под беседку, а один пацан, который был с нами, почему-то побежал под машину: когда он бежал, в него попали — и он погиб. И вот я помню, как мы всей кодлой пошли к его маме говорить, что ее сын умер. Она нам сначала не верила, думала, что мы прикалываемся. Это страшно, понимаешь, но для меня это было частью жизни. Если у тебя это с самого начала есть, ты не знаешь, как может быть по-другому. 

По умолчанию?

Я росла безо всякой рефлексии: ну так — значит, так. Потом, уже когда была постарше, просто жила с ощущением, что 90-е — это такой трындец. А потом я приехала в Москву, поступила во ВГИК, общалась со своими новоприобретенными друзьями — московскими и питерскими. И вот совершенно не специально об этом говоря, по ходу дела, вдруг выяснила, что для них 90-е — это время начала гражданского общества и свободы слова. И я такая: «Да ладно! В смысле?» Понимаешь, до Саратова никакой частной собственности, никакого гражданского общества не докатилось. Может быть, взрослые успели почувствовать свободу слова. Для меня этого перелома не было, я сразу родилась в стране, где можно слушать джаз. Ну так вот, уже в Москве моя картина о 90-х расширилась, я с удивлением узнала, что там было много чего еще, кроме мальчика, убитого во дворе. Но в этом бабушкином районе, куда я приезжала на каникулы, там все ребята либо оказались в тюрьме, либо их убили, либо они умерли от передоза. А вот в английской школе, где я училась — одной из самых крутых в Саратове, она находилась в центре, — там всё было нормально с одноклассниками.

То есть ты была хорошей девочкой, которая водилась с плохой компанией?

Именно, да. Я и училась хорошо. Вот в школе всё было нормально. К слову о геолокации. Это влияет. 

Я после фильма тебе сказала, что, несмотря на то что всё время кого-то убивают, у тебя очень доброе кино. От чего это зависит?

Слушай, я просто сама по себе очень витальный человек. Мне кажется, что бы я ни делала, у меня всё равно все поют и пляшут. Но с «Машей» же еще как: да, эти парни убивают, но мы же видим это только краем глаза, через Машу. Она не понимает, чем они занимаются, она любит этих парней, поет для них джаз. Это все-таки история про девочку, про взросление. Мы, как зрители, конечно, видим контраст между тем, как она это воспринимает, и тем, как всё обстояло на самом деле. Но для нее они всё равно ребята, которые ее обожают и играются на даче в пистолетики.

«Кинотавр» — не единственный фестиваль, куда взяли «Машу». А чем ты еще гордишься в связи с этой работой?

Прежде всего тем, что фильм случился все-таки, сложился, вот-вот выйдет. Мы, конечно, «замечательно» попали прям в пандемию: всё, что можно, отменилось, перенеслось, прошло в гибридном формате. Нас взяли на фестиваль в Кливленде, нас взяли в Майами, в Таллине «Маша» была на фестивале, еще что-то будет. Но это всё равно странное чувство, потому что это теперь онлайн-фестивали, тебя там нет, ты не можешь пообщаться с коллегами, посмотреть на зрителей, у тебя есть только интервью по Zoom. «Маша» в Кливленде, а ты тут, в Москве, — ну класс.  

Я хотела у тебя спросить про каст. Я так понимаю, что отчасти это связано с не очень большим бюджетом…

Для дебюта, кстати, это был неплохой бюджет.

Просто когда небольшой бюджет, мы начинаем видеть новых людей, а когда большой — мы видим всех, кого видели уже много раз. Я открыла для себя в «Маше» несколько прикольных артисток. Полину Гухман, которая сыграла главную роль, мы еще увидим, сто процентов. 

Д-а-а, Полину мы сто процентов еще увидим. Даже уже увидели. У нее, что называется, поперло сразу, как только в киношном мире посмотрели «Машу». Полину после нашего фильма расхватали по проектам, она на пробы ездила чаще, чем взрослые артисты. Я, честно сказать, боялась, что она начнет в угаре сниматься во всем подряд. Ты же влюбляешься во всех артистов, которых снимаешь, волнуешься за них, тем более Полинке было 13 в момент съемок. Она, конечно, прирожденная артистка. Мне очень интересно, как у нее всё сложится дальше. Потому что бывает, знаешь, маленькая блестящая девуля, эдакая звездочка, но ты понимаешь, что когда она вырастет, то станет рядовой актрисой. А вот в случае с Полиной видно, что потенциально она большая настоящая артистка. Прям большая. 

Тут недавно вышел новый клип у Loc-Dog на песню «Взойдет», смотрю, классно снялась девочка. Набрала ее фильмографию, а там — «Маша». Она играет у тебя певицу, блондинку.

Лёля Федотова.

Да, Оля. И Оля Гулевич прекрасная…

Гулевич — офигенная артистка, она когда-то служила в театре, потом у нее был перерыв, ей нужно было зарабатывать деньги, а тогда мало что снималось. Я надеюсь, что она сейчас придет в кино, потому что она отличная  актриса. Ну и Лёля, я знаю, что она у Богомолова снялась в «Насте», просто фильм никак не выйдет. Они обе офигенные. У них такие лица! Но и пацаны у нас крутые — ну 17-летний Макс Сапрыкин уже звезда, но есть и совсем неизвестные: Саша Звездин шикарный, Серёжа Кузнецов, Сеня Кротков, все парни-боксеры. Сплошь новые лица. Ты спросила про бюджетный каст, но у меня он не зависел от бюджета, если честно. Я вообще люблю свежие лица. И не очень мыслю звездами. Понятно, что главная мужская роль —Крёстного — ушла бы к большому известному артисту (его прекрасно  сыграл Максим Суханов). А на взрослую Машу я не искала прям специально звезду. Мы много молодых актрис смотрели. Аня Чиповская появилась в последний момент — просто она замечательная артистка, блестяще поет и похожа на Полину Гухман: всё сошлось. 

А почему ты сама не сыграла взрослую Машу? 

Я не похожа на Полю совсем. Я не хотела играть в своем фильме. Думаю, продюсеры были счастливы, что это оказалась Аня. 

Когда можно было поставить ее портрет на постер.

Это бонус для пиар-продюсера.  

Как ты думаешь, что будет в твоей жизни генеральной линией? Все-таки ты музыкант, а группу слегка забросила. 

У меня скоро, сразу после премьеры «Маши», выйдет EP, а потом альбом, который я записала в Британии. Просто когда мы его должны были выпускать, у меня началась «Маша», я уехала из Лондона в Москву, пошла снимать кино — и всё.  Но я сейчас хочу все-таки выпустить эти английские треки. И еще несколько песен, которые написались за это время. Надеюсь, замутим концерт в скором времени. Понятно, что кино останется первоочередным, но музыка будет выходить по мере моей возможности. 

Я часто спрашиваю музыкантов, которые пишут для других. Хорошую же песню не отдашь, ее хочется спеть самому. Ты теперь режиссер, а значит, наверное, больше не будешь писать сценарии для кого-то. 

Совершенно верно ты понимаешь ситуацию. Лёше (режиссер Алексей Смирнов — муж Анастасии. — Прим. ОК!) я недавно закончила писать сценарий — Лёша  ждал, пока я сделаю «Машу». Вот я закрыла долг перед мужем. И еще студии Тодоровского закрываю сценарный долг, там шикарная история, очень хочется ее дописать... 

…и ты свободна.

Да. Может, я и буду еще писать для кого-то, не зарекаюсь, но в первую очередь — для себя.

Сколько уже сценариев у тебя в голове?

Слушай, идей миллион. Я страдаю, что сценарий, к сожалению, пишется медленно. Если бы я могла иметь суперсилу, я бы выбрала — «писать сценарии за неделю». Немного «читерская» суперсила, конечно. Просто так, как я обычно пишу, — это год. Но, правда, снимать всё равно долго, зачем мне тогда такая суперсила — не знаю. (Смеется.) 

Ты снова хочешь фестивальное кино или пока не задумываешься об этом? 

Ну «Маша» все-таки не жестко фестивальное кино. Но вообще я не задумываюсь об этом.

Для себя снимаешь или для зрителя, на что ты рассчитываешь?

Это, честно говоря, всё вместе. Сказать, что я вообще не думаю о зрителе, было бы неправдой, но сказать, что я полностью ориентируюсь на зрителя, — тоже вранье. Ты делаешь свое, для себя и о себе в любом случае, даже если ты делаешь про дальнобойщика из Новокузнецка или фантастический суперэкшн. Когда ты создаешь кино, это же не совсем твое решение. Это кино тебя выбирает. Ты тупо проводник. История пишется через тебя. И твоя задача — не засорить канал, по которому она передается, постараться всё услышать, не передернуть. Но я думаю о зрителе, когда пишу, и когда монтирую — думаю: а тут понятно? А это надо пояснять? И я всегда прихожу к выводу, что зритель — вполне сообразительный субъект. Кстати, я бы мечтала снять блокбастер однажды...

Тебе нравится оружие, я заметила.

Да. Я хорошо стреляю.  (Улыбается.)

Про конкуренцию в семье хотела спросить. Безусловно, она же существует у творческих людей, нет? 

Нет.

Еще скажи, что тебе повезло. 

Мне действительно повезло. Ну и Лёше тоже. (Смеется.) Но вообще, я должна тебе сказать, что конкуренция — отличная вещь, мне в ней всегда было комфортно, мне так веселее и бодрее живется. Хотя я переживала, что два режиссера в семье — это проблема, но оказалось всё не так. Я не знаю, как будет дальше, могу говорить только за сегодняшний момент. Но дело в том, что когда ты не снимаешь — это тяжело, это немного ломка. А если рядом кто-то близкий делает кино, показывает тебе пробы, кадруется дома с оператором — ты вроде приобщаешься, и тебе чуть-чуть полегче переносить свою паузу, пока ты пишешь следующий сценарий. К тому же фильм близкого человека — это и твое переживание, ты поддерживаешь, ты рядом, ты воспринимешь это как свое.  Хоть мы с Лёшей совсем разные фильмы делаем. Странно: глобально мы во всем совпадаем, а фильмы — очень разные. 

Если вы делаете разное кино, то, скорее всего, у вас разный взгляд на кино. Как в этой ситуации транслировать свое мнение? 

О, это особая история. Во-первых, может совершенно спокойно нравиться фильм, который ты бы сняла по-другому, — это нормально. Лёша, например, очень любит «Машу» — прям правда очень любит, но, если бы он ее снимал, это было бы совершенно другое кино. Что касается критики, говорить, конечно, надо, близкому человеку невозможно не сказать. Другое дело — ты очень внимательно ищешь подходящий момент и подходящие слова. Когда Лёша увидел первую сборку «Маши», он офигел от того, насколько это плохо. Он не сказал мне это тогда. Но стал репетировать речь (внимание!) с психологом, готовился, как сказать мне всё это правильно и корректно. (Смеется.) Через полтора месяца я приношу вторую сборку «Маши», и ему дико нравится, он понимает, что всё, кино есть, оно сложилось. Он тогда встал, налил себе вискарь, выпил залпом. И вот тогда уже признался, как переживал и как работал с психологом над речью. (Смеется.)

Очень трепетный у тебя муж.

Да, он очень волновался. Ну это правда тяжело, когда ты понимаешь, что близкий человек налажал — и придется об этом говорить. 

Тонкости психологии... А ты обращалась когда-нибудь к психологу?

Да, конечно. Я прошла всё на свете, все разновидности психологов. Во-первых, я очень долго мучилась с паническими атаками. Сейчас более-менее с этим разобралась. Да и вообще, как выяснилось у психологов, у меня было супертравматичное детство. 

Это тебе психологи рассказали? А ты так не думала?

Слушай, ну я понимала, что я видела очень много смертей, очень много людей ушло до 13 моих лет. У меня папа погиб — это была самая тяжелая смерть в моей жизни. Когда ты через это проходишь совсем ребенком... У меня дедушка и сестра двоюродная, совсем маленькая, умерли в один день, их 9 дней пришлись на мой день рождения. Это было очень странное чувство, когда у тебя день рождения, а вокруг куча народу за столом поминает и рыдает. А ты сидишь, как дебил, тоже пытаешься плакать. У меня вот такое было детство. Но я долгое время не представляла, до какой степени это травматично. Я понимала, что смерть отца — тяжелая история, потому что я это почувствовала как  землетрясение в 10 баллов. Три года после его смерти я вообще не могла говорить, что он умер. Тупо не могла это произнести. Каждый раз, когда надо было анкеты какие-то школьные заполнять, я видела графу «отец» и впадала в ступор, не понимала, что там писать. 

Вы были очень близки?

Очень, да. Я была папина дочка абсолютно. Из-за папы я в какой-то момент пошла разбираться к психологу. А теперь вот понятно, что вообще всё мое травматичное детство надо разгребать. Как у моей Маши: когда это твоя жизнь, ты не понимаешь, что что-то не так. Не до конца понимаешь, насколько это глубоко заходит и как это на тебе сказывается. Там много всяких психологических терминов типа «покинутость, нестабильность». Ну то есть когда видишь такое количество смертей, ты начинаешь жить с установкой, что мир вообще нестабилен. Ты просто выросла с ощущением того, что мир — это очень шаткое и уязвимое  место. В любой момент здесь может произойти какая-то фигня.

В жизни это как-то выражалось?

Ну, например, из-за этого я не подпускала людей к себе близко. Зачем пускать, если все умрут.

Ты не похожа на интроверта, если честно.

Я и не интроверт, но это не значит, что я близко пускаю. Если упростить схему — ты стараешься не привязываться, потому что понимаешь, что все умирают. В этом смысле Лёша нарушил все преграды. Он ко мне переехал жить на третий день знакомства. Это было очень смешно, потому что у меня есть один очень хороший друг — соавтор, мы с ним пишем сейчас вместе, — так вот мы периодически проводили друг с другом воспитательные беседы. Однажды друг этот провел со мной беседу: «Насть, как ты собираешься жить с мужиком, если у тебя даже вешалки свободной для него нет». А я же всё время с кем-то была. Как вот в юности начала встречаться, так всё время с кем-то.  Это тоже, может быть, какой-то страх…

…одиночества?

Может. А тут я прямо помню, как приняла решение, что всё, надо побыть одной.  (Улыбается.) И вот целый месяц я была одна, отлично проводила время, надо сказать. А потом ворвался Лёша. Не медленно и не плавно пришел, а с ноги дверь открыл. В общем, как раз до этого мой друг проводил со мной ту самую воспитательную беседу, что нельзя так относиться к людям и раз уж появляются отношения — надо освободить хотя бы две вешалки, проявить уважение к мужчине. Это как, знаешь, про мужиков есть шаблон, что их бесит, когда женщины оставляют у них в первое же свидание зубную щетку. А меня вот бесило, когда у меня оставляли зубную щетку. Я никогда не могла ни с кем ночевать, мне надо было всегда домой возвращаться. В общем, тут появляется Лёша, остается ночевать один раз, второй. Я собралась с мыслями и  говорю: «Ну если ты еще раз останешься у меня ночевать, то...», — и я очень долго готовилась, репетировала, настраивала себя, вспоминала слова друга, — и выдала: «...то я вот тебе выделила две вешалки, держи». А он на меня такой смотрит и отвечает: «В смысле, две вешалки? Я считаю, что нам просто надо жить вместе. Я как раз с тобой хотел поговорить. Надо просто решить: у меня или у тебя». А я, понимаешь, весь вечер репетировала про эти две вешалки несчастные, с болью срывала оттуда свои шмотки, гордилась собой. (Смеется.)

У тебя недавно поменялся никнейм в инстаграме.

Да, поменяла. Я уже давно хотела это сделать, просто всё руки не доходили. Я когда-то завела инстаграм только из-за музыки, вешать там песни, объявлять концерты, и ник был музыкальный. Потом музыка прервалась, а инстаграм остался. А сейчас я просто оставила nastya_palchikova. То есть я.

Следующая стадия — человек, который будет ходить за тобой с камерой и выставлять контент?

Нет-нет, наоборот, я откатилась назад. Это раньше мне там надо было выставлять контент. А сейчас всё уже, давайте не будем делать вид, что я веду какой-то блог, я просто пощу всякое разное, фотки, истории  — когда время есть. Ну и к выходу фильма, конечно, что-то пишу. Думаю, может, во время проката вопросы в сториз сделать — знаешь, вот это, «задайте мне вопрос», — вдруг люди захотят спросить что-нибудь про кино.  

Мне кажется, если вести серьезно, то надо заниматься только этим. 

Да. Меня ругали всегда, еще когда я музыкой занималась, у меня же были пиарщики — вот они всегда ругали, что я неправильно веду инст. Мне выдавали какие-то правила: в среду ты должна рассказать о себе, в пятницу должна выложить что-нибудь веселое. Я не умею это соблюдать. И не собираюсь. (Смеется.) Многие отписались от меня, когда я из музыки ушла. Писали в директ: «Почему ушли из музыки, Настя? Мы так ждем ваших концертов, вы нас предали». Но некоторые — наоборот, остались — старые поклонники. 

Смотри, у тебя же, по сути, агентство полного цикла: ты можешь написать себе сценарий, ты можешь снять кино, ты можешь написать сама себе саундтрек, ты можешь даже сняться сама. 

Ну да, могу.

Тебе никто не нужен. 

Оператор нужен, продюсер, художник, артисты. (Смеется.) Я не знаю, буду ли когда-нибудь сниматься в своих фильмах, — это сложная история. Это, наверное, проще, когда ты профессиональный артист. Отснялся в куче фильмов и теперь снимаешь себя сам — наверное, тогда да. Или если ты режиссер с огромным опытом — и вот решил вдруг сыграть у себя в кино. А я все-таки хотела бы на фильме сосредоточиться, который делаю.