Адвокат Пакин рассказал об оправдательных приговорах и опыте в Страсбургском суде
Совсем недавно «53 новости» сообщили о двух победах в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ) по делам, имеющим точку отсчёта в Новгородской области, и оправдательном приговоре, вынесенном Новоблсудом жителям нашего региона Сергею Котову и Егору Киселёву. За всеми этими делами — «рука» адвоката Константина Пакина.
А всего к этому дню на счету адвоката Пакина 22 оправдательных приговора и 9 побед в ЕСПЧ. Познакомились мы с ним ещё в 1998 году. Тогда в редакцию «Новгородских ведомостей», где я работал, явился замечательный в своём роде человек — неоднократно ранее судимый первопроходец Александр Романенко. И попросил «предать огласке, чтобы люди знали», крайнюю его историю, когда человека «прессовали ни за что».
– Помните это дело, Константин Владимирович?
– А как иначе! Тогда Романенко вменяли кражу из крестецкой ЦРБ, которую он просто не мог совершить. В ночь, когда она случилась, Романенко выпивал в одном из местных баров, где его видели люди. Более того, подрался там, что тоже имело документальное подтверждение. Но уголовное дело возбудили именно против него. Основных причин было две: ранее судим, имел конфликт с главврачом ЦРБ, где незадолго до кражи работал в составе ремонтной бригады. В период следствия Романенко поместили в СИЗО, где он отсидел около пяти месяцев. Вину не признал. Тем не менее дело направили в суд. Но приговор он не вынес: направил дело на дополнительное расследование. Только тогда меру пресечения Романенко изменили. А потом производство по делу тихо прекратили — за отсутствием состава преступления.
– Но знаменита эта история другим...
– После прекращения дела мы с Романенко подготовили в суд иск о компенсации морального вреда, связанного с незаконным уголовным преследованием. Тогда, надо сказать, хоть и были в законе нормы, предполагавшие судебный порядок разрешения таких вопросов, но они практически не применялись. И Романенко стал первопроходцем — первым в области человеком, который в судебном порядке добился компенсации. Судья Новгородского городского суда Юрий Колокольцев (ныне судья Новгородского областного суда – прим. авт.) удовлетворил его иск и взыскал в пользу Романенко 60 тысяч рублей. Потом, правда, кассационная инстанция снизила размер компенсации до 5 тысяч рублей. Но главное — принцип: новгородские суды подтвердили право незаконно привлечённых к уголовной ответственности на компенсацию.
– Этот сюжет получил огласку на всю страну: его не раз поминали СМИ Гильдии судебных репортёров, о нём писали «Московские новости», сняли сюжет на НТВ.
– Да, история Романенко прозвучала. А в 2001 году был принят новый Уголовно-процессуальный кодекс, который в главе 18 — «Реабилитация» — официально провозгласил право человека на возмещение вреда, причинённого незаконными действиями представителей силовых структур. И это стало нормой жизни.
– Но исков, удовлетворённых в связи с незаконным привлечением к уголовной ответственности, и сегодня не очень много.
– В первую очередь это связано с тем, что и оправдательных приговоров в нашей стране и в нашей области совсем немного.
– Может быть, это результат того, что на стадии предварительного следствия работа предельно налажена, и в суд направляют лишь те дела, где доказательная база очевидна?
– Я бы так не сказал. Через суды — с обвинительными приговорами — проходит достаточно явно сомнительных дел. Не могу не вспомнить дело Евгения Михайлова, который обвинялся в убийстве писателя Дмитрия Балашова. Все знают, что инициатором поездки на дачу в Козынево, где находился писатель, был его сын Арсений, с которым у Балашова-старшего сложились прескверные отношения. А Михайлова Балашов-младший позвал с собой «для подстраховки». В конечном итоге обвинение в убийстве предъявили Михайлову, а Балашову — лишь в недонесении о преступлении и угоне отцовской «Нивы».
В суде я подчёркивал, что у Михайлова не было никаких причин для конфликта с известным писателем, да и не способен тот на убийство в силу особенностей характера. Его «специфика» — лишь мелкие кражи, и не более. По сути, основным доказательством виновности Михайлова были показания Балашова-младшего. Городской суд Михайлова оправдал, но прокуратура обжаловала решение и областной суд отменил тот приговор. Следующий приговор горсуда стал обвинительным: Михайлову назначили 14 лет колонии. Отсидел он чуть меньше, неотбытая часть наказания была заменена исправработами. Потом Михайлов попался на том, что пытался вынести из магазина две бутылки вина. Вновь судили. Вот в том, что Михайлов пытался украсть вино, ничуть не сомневаюсь, а убийство — нет, не его профиль. После приговора, кстати, Арсений Балашов навсегда уехал из Новгорода, сменил имя и фамилию.
– И такая история, наверное, не одна?
– Много историй, где, казалось бы, оправдательный приговор неизбежен, но силовики пытаются накрутить и накрутить сюжет, как говорил известный наш политик, «усилить и углубить», дабы получить желанный результат. В своё время, например, я защищал жителя Кулотина Алексея Фёдорова — очень простого и бесхитростного человека. Там всё началось с того, что однажды полицейские нагрянули в дом коноплевода Юриса Рощинса. В тот момент тот стоял на улице с каким-то мужиком и мирно с ним разговаривал. Поначалу тот не вызвал у полицейских никакого интереса. У Рощинса же полицейские обнаружили целую плантацию конопли. А когда всё запротоколировали, вспомнили о том мужике — об Алексее Фёдорове. Его догнали. Спросили, знал ли он о конопляной плантации.
Простой деревенский парень ответил, что он даже дважды брал из помойки листочки конопли, но «плохонькие», которые сам Рощинс (а у того Фёдоров подрабатывал как подсобный рабочий) велел выбросить в мусор. Остатки «мусора» Фёдоров добровольно выдал из своего дома. А потом начались чудеса. Уголовное дело возбудили не только в отношении Рощинса, но и в отношении Фёдорова. Последнему инкриминировалось незаконные приобретение и хранение наркотиков и… их хищение: статья 229 УК РФ, практически не применяемая на практике. И хотя сам Рощинс «показывал» что не крал у него Фёдоров ничего, тот стал первым в области человеком, на котором решили обкатать «плохо работающую» статью. За конопляную плантацию Рощинс получил лишь 3 года и 4 месяца колонии. А Фёдоров — 10 лет! Из них на относительно понятную ч. 2 ст. 228 УК РФ — незаконное хранение наркотиков — пришлось лишь 3 с половиной года. Всё остальное – за «хищение» того, что было выкинуто на помойку. Новоблсуд отменил приговор. Со второй попытки Фёдорова осудили только за хранение наркотиков и приговорили лишь к 3 годам лишения свободы — условно! Потом областной суд сократил срок ещё на месяц... Что любопытно, в этой истории суд так и не оправдал Фёдорова «в части» кражи наркотиков, просто исключил этот эпизод из обвинения, и о своём праве на реабилитацию из уст судьи Фёдоров не услышал ни слова.
– То есть, получается, суды всё же избегают выносить оправдательные приговоры даже «в части»?
– Чаще всего! В арсенале нашей правоприменительной системы осталось ещё и такое замечательное средство, которое раньше называли «направление на доследование», а теперь «направление прокурору для устранения препятствий рассмотрения судом». Если дело явно сыплется, его загоняют прокурору, оттуда — в следственный орган, и там дело тихо прекращают. Это, однако, оставляет за человеком право на обращение в суд за компенсацией по факту незаконного уголовного преследования.
– С чем связана такая «обвинительная» ситуация?
– В том числе и с тем, что и по сей день судьями в подавляющем большинстве назначаются бывшие прокуроры, бывшие следователи и работники аппаратов судов, которые прекрасно знакомы не только с законами, но и с «правилами». Расскажу одну сугубо житейскую историю. Однажды к себе в кабинет меня пригласил судья, которого я знал ещё со времён работы того в милиции. И упрекнул меня в том, что я якобы распускаю о нём слухи касательно того, что он «судья с обвинительным уклоном». «Да разве ж это слухи?» - сказал я. И попросил вспомнить хоть один оправдательный приговор, который он провозгласил.
Судья задумался. А потом: «О! Вспомнил!» И рассказал ситуацию, по итогам которой, действительно, был вынесен оправдательный приговор. Но и тот приговор был провозглашён не единолично тем судьёй, а в составе коллегии из трёх человек, где председательствующим был не он. «Вы тот приговор не выносили, - сказал я, - вы его только подписали». И парировать было нечем. А я напомнил две истории, по которым он вынес обвинительные приговоры, а потом областной суд их отменил.
– Константин Владимирович, как вы считаете, оправдательные приговоры, сколь бы малым ни было их количество — это результат «палочной системы», когда работа оценивается по количеству направленных в суд дел, и «загоняют» даже те, у которых нет никаких перспектив?
– Мне не нравится «палочный» подход: хоть сегодня, хоть в советские времена. Но во времена СССР всё же было намного лучше. Тогда было и больше свободы в принятии решения, и вариативность в разрешении любого вопроса: вплоть до передачи человека на поруки трудового коллектива. При этом многим, чтобы стало понятно, что «так поступать нельзя», достаточно было провести три дня в камере. И в таком случае следователи не настаивали на аресте человека. А теперь ситуация такая: если задержали, надо арестовать; если арестовали, надо предъявить обвинения и направить в суд; если направили в суд, надо вынести обвинительный приговор. Есть тут и оборотная сторона. И связана она с великим страхом нынешней России перед её бичом — коррупцией. Стоит следователю прекратить то или иное дело, как сразу же у начальства возникают мысли: а в чём дело, а не «проплачено» ли такое решение?
– Некоторое время назад представлялось, что за возвращением в практику суда присяжных заседателей большое будущее. А сейчас?
– Разочарование от суда присяжных есть у многих. На первых порах, как мы помним, число оправдательных приговоров, вынесенных на основе вердиктов присяжных, многократно превышало среднестатистический показатель. Потом законодатель резко сократил число составов, подсудных присяжным. И на сегодняшний день число оправдательных приговоров как по делам, рассматриваемым судьями без присяжных, так и по делам с их участием стремится к сопоставимости. Дело тут ещё и в том, что практически все оправдательные приговоры, вынесенные на основании вердикта присяжных, впоследствии — по представлениям прокуратуры — отменяются вышестоящим судом и направляются на повторное рассмотрение. И новый состав присяжных выносит уже вердикт «виновен».
– Сразу же вспоминается недавняя история из Батецкого, когда первая коллегия присяжных единодушно вынесла вердикт «невиновен» некоему Макару Леонтьеву, обвинявшемуся в убийстве родственника. А вторая коллегия присяжных столь же единодушно огласила вердикт «виновен». Итог: 8 лет колонии строгого режима.
– Да, институт присяжных — тонкая материя. У меня, например, есть чёткое убеждение, что с ним научились «работать». Не секрет, что в пору зарождения судов присяжных в нашей области одна из сотрудниц прокуратуры то самостоятельно, то с участковым обходила присяжных и объясняла, как надо голосовать при вынесении вердикта. Тогда был большой скандал, в результате эта женщина уволилась из прокуратуры.
А однажды мне позвонил присяжный, участвовавший в рассмотрении дела с вердиктом «виновен», чтобы повиниться. Сказал, что незадолго до того, как коллегия должны была удалиться для вынесения вердикта, к нему подъехали оперативники и очень убедительно рекомендовали голосовать определённым образом. Одним из элементов убеждения было предупреждение о том, что у сына могут найти наркотики. Я его спросил тогда: «А для чего вы мне это рассказываете?» – «Меня совесть замучила», – был ответ. Я его ещё спросил: «А вас совесть не мучила, когда вы согласились так поступить? Живите со своей совестью, - сказал я, - но не забывайте о законе бумеранга».
Кроме того, есть и вопрос судейского авторитета. Большинство наших сограждан, которые раньше лично не сталкивались с системой правосудия, безоговорочно верят судье. И от того, как тот ведёт процесс, зависит очень многое. Есть масса тактических моментов, на которых можно сыграть, чтобы отменить приговор, базирующийся на оправдательном вердикте. Но повторюсь: от суда присяжных отказываться нельзя, потому что на сотню людей найдётся хотя бы один честный и принципиальный. Пусть люди из народа приобщаются к правосудию.
– А как вы нашли путь в Страсбургский суд?
– О, это было уже давно. Вдруг российское общество всколыхнулось: а есть ведь ещё Европейский суд по правам человека! Я, как и многие коллеги, заинтересовался этой формой правосудия, хотя в России ЕСПЧ совсем не афишировался и не популяризировался. А в 2002 году известность приобрело дело «Калашников против Российской Федерации», когда в пользу заявителя ЕСПЧ взыскал 8 тысяч евро за «неразумно длительный срок содержания под стражей в досудебный период». Я нашёл адвоката Наума Сонькина, представлявшего в ЕСПЧ интересы Калашникова, встретился с ним, и он подробно рассказал о нюансах подачи жалобы, обо всех этапах процесса в ЕСПЧ. Потом была организована учёба адвокатов непосредственно в Страсбурге, в ЕСПЧ. Встречались, в частности, с Микеле де Сальвиа — в прошлом секретарём-канцлером ЕСПЧ, одним из судей, максимально компетентных в вопросах толкования Европейской Конвенции по защите прав человека. Трудно переоценить значение такой стажировки! Объяснили всё, всё показали. И этот опыт просто нельзя было не использовать в своей адвокатской деятельности.
– Вы помните первое дело, которое выиграли в ЕСПЧ?
– Отлично помню. Дело Антона Булина из Крестец. Ему, обвинённому в разбое, областной суд вынес приговор 4,5 года воспитательной колонии ещё в 2006 году. На момент совершения преступления Булин был несовершеннолетним, состоял на медучёте по поводу хронического заболевания… Несмотря на это до оглашения приговора он отсидел в СИЗО 1 год и 9 месяцев. Тогда в решении ЕСПЧ было отмечено: «Суд считает, что национальные власти продлевали срок содержания заявителя под стражей на основаниях, которые не могут считаться достаточными, чтобы оправдать его продолжительность в течение более полутора лет». В пользу Булина с казны РФ было взыскано 1 600 евро компенсации морального вреда и ещё 1 000 евро «материальных издержек для покрытия расходов». Нельзя не подчеркнуть: Европейский суд по правам человека не решает вопрос виновности-невиновности человека, он не разбирает дело по существу предъявленного обвинения. Он лишь оценивает ситуацию с точки зрения исполнения судами стран, ратифицировавших Европейскую конвенцию о защите прав человека, её норм.
– На протяжении долгого времени самой большой проблемой для российского судопроизводства остаётся нарушение нормы, закреплённой пунктом 3 ст. 5, который гласит: «Каждый задержанный или заключённый под стражу (…) имеет право на судебное разбирательство в течение разумного срока или на освобождение до суда». Ваши жалобы были связаны с нарушением только этой нормы?
– Нет. Одна из жалоб, например, была связана с тем, что у врача из Старой Руссы Татьяны Степановой, обвинявшейся в хищении средств Фонда обязательного медицинского страхования, были арестованы жилой дом и земельный участок в обеспечение гражданского иска. Без достаточных, как я считал, оснований: в вину женщине вменялся ущерб в размере около 400 тысяч рублей, а стоимость дома и участка составляла более 3 миллионов рублей. В этом случае действия нашего суда ЕСПЧ рассматривал с точки зрения соответствия ст. 6 Конвенции о защите прав человека — «Право на справедливое судебное разбирательство» и ст. 1 протокола № 1 к «Конвенции о защите прав человека», которая сформулирована так: «Каждое физическое лицо имеет право на уважение своей собственности. Никто не может быть лишён своего имущества иначе как в интересах общества и на условиях, предусмотренных законом и общими принципами международного права». Решением ЕСПЧ в пользу Татьяны Степановой с казны РФ было взыскано 2 000 евро за моральный ущерб и 500 евро «на возмещение материальных расходов».
– Если же вернуться к вопросу «безмерного» содержания под стражей...
– …нельзя не вспомнить времена СССР. Тогда в УПК было написано: два месяца следствия, и дело — в суд. И это требование жёстко соблюдалось.
– Неужели? Правда?
– Да! В Советском Союзе два месяца — и дело в суд! Если продлеваешь срок следствия ещё на месяц, на тебя уже смотрят косо. Если ты идёшь просить о продлении срока до четырёх месяцев, будь готов к тому, что объявят выговор. Это сейчас можно расследовать и год, и два, и... Никто ни за что не отвечает. Когда же я готовлю жалобу в ЕСПЧ, я исхожу из советских принципов: если от начала расследования прошли два месяца, всё это время человек находился в СИЗО, а дело в суд так и не направлено, в этом нарушение Конвенции.
Хотя, как правило, терплю я всё-таки полгода: понимаю, что загруженность следователей несравнима с советскими временами. Исключение — те случаи, когда я понимаю, что продление срока ареста связано лишь с желанием психологически сломать обвиняемого, чтобы получить признание.
И ещё об одном не могу не сказать. Я не сторонник обращаться в Европейский суд. Во-первых, есть хорошая русская поговорка о соре и избе. Мы сами должны разбираться с нашими проблемами и решать их. В России есть законы — много хороших законов. Но ни один российский закон, ни одна его интерпретация не должна противоречить мировым нормам. И если ЕСПЧ признаёт такое нарушение, если взыскивает деньги с казны РФ, это ещё одна констатация того, что не всё благополучно в России с судопроизводством. Но этого ведь можно было избежать! Если же брать частные случаи, в связи с которыми я писал жалобы, то всегда, прежде чем обратиться в ЕСПЧ, я взывал к нашим судьям: услышьте меня, иначе я буду обращаться в Европейский суд! Но меня не слышали, и в ЕСПЧ уходили всё новые иски. Иного варианта для решения проблемы в России не было. Я уже говорил: если мы хотим добиться подвижек к лучшему, компенсировать вред должна не абстрактная казна РФ, а те конкретные люди, которые допустили нарушение права.
– У нас, сколько я помню, был любопытный опыт?
– Дело Сергея Паклина. Под следствием он находился 1 год и 3 месяца. Обвинялся в том, что якобы украл на работе солярку. Несмотря на то, что с доказательствами было худо, срок следствия продлевался из раза в раз. В конце концов, однако, уголовное дело прекратили. С иском о компенсации морального вреда мы обратились в Новгородский районный суд. В пользу Паклина он взыскал 40 тысяч рублей, как водится — с казны РФ, то есть — с министерства финансов РФ. Минфин исправно выплатил деньги.
После этого очередной сюжет о «незаконном привлечении» и «законной реабилитации» приобрёл оттенок новаторства: первый раз в истории новгородского судопроизводства региональное Управление Федерального казначейства, представляющее интересы Минфина, дерзнуло обратиться в суд с иском «о возмещении в порядке регресса (обратного требования – прим. ред.) вреда, возмещённого Российской Федерацией», в котором в качестве ответчиков были названы конкретные следователи Ольга Ж. и Татьяна Я., принимавшие участие в расследовании «дела Паклина». При проверке его заявления в прокуратуре, например, установили, что в течение четырёх месяцев «не было выполнено ни одного следственного действия». И ведь суд первой инстанции разделил позицию истца и принял революционное для российского правосудия решение: взыскал со следователей (солидарно) 40 тысяч рублей в пользу Министерства финансов РФ. Но «простояло» то решение чуть меньше четырёх месяцев. К облегчению и женщин-следователей, и сотен их коллег, Новгородский областной суд в апелляционном порядке принял решение об отказе в удовлетворении регрессных требований Минфина. Революция — не состоялась. А зря!
Фото автора, последнее — из архива Константина Пакина.