Хамза Шарипов: «Для меня национализм – это явление положительное»
Руководитель творческой группы «Тамга» из Набережных Челнов о том, почему миру не нужен второй Репин и Шишкин
«Просто рисовать с натуры — это не то. Воспроизвести ранее увиденное — тоже не то. Важно придумать изображение, только тогда картина станет уникальной», — говорит известный челнинский художник Хамза Шарипов. В своем интервью «БИЗНЕС Online» он рассказал о том, почему всегда был в контрах с бывшим председателем союза художников, почему в художественных школах учат мыслить стереотипно и как не стать пропащим человеком.
«МНЕ НРАВИТСЯ, ЧТО Я ТАТАРИН»
— Хамза Маулиханович, что для вас значит искусство?
— Сейчас я делаю серию картин, про которые многие бы казали, что они похожи одна на другую, но они вариативные. Вообще вариативность нужна человеческому мышлению. Искусство должно учить именно этому. Когда художник мыслит шаблонно — это все, конец. Искусство — это не точная наука, как математика, например, где дважды два четыре. Находится порой какой-то чудик, который пытается доказать обратное, но это скорее исключение. Мое творчество, я думаю, дает основание считать, что у меня есть свои взгляды на мир. Искусство в этом плане является лакмусовой бумажкой. Если твои работы будут похожи на множество тех, которые уже кто-то сделал ранее, ты как художник не представляешь никакой ценности. В картинах любого художника должно быть отражено его мировоззрение. Сложить себя как личность — это дорогого стоит, на рынке такое не купишь. Нужно в творчестве идти наперекор общепринятому мнению.
— В чем ваше кредо как художника?
— Я татарин и этим я интересен. Зачем нужен второй Репин или Шишкин? Тот, кто копирует творчество другого, никогда не станем лучшим. Нужно быть самим собой, нужно быть Хамзой. Мне нравится, что я — татарин. Был бы я евреем — мне бы нравилось, что я еврей. Я должен показывать мир глазами татарина, именно в этом мое предназначение. Тем самым, если повезет, я внесу вклад в мировое изобразительное искусство от имени татарского народа.
Рисовать я начал достаточно поздно. В третьем классе я попал в больницу с отитом. Со мной в палате лежал мальчик по имени Марат, который срисовывал автобусы и троллейбусы с картинок из учебников. Я был просто в шоке. Ничего подобного я раньше не видел. С тех пор я начал срисовывать изображения с новогодних открыток, по-моему в стиле палехской росписи. Потом принес свои рисунки в класс показать товарищам, и мое творчество оценили восторженными возгласами. Это меня вдохновило, но особое рвение к искусству появилось после службы в армии в Москве. Потом я уехал в Питер, чтобы поступить на отделение художественного текстиля в Академии промышленного искусства имени Мухиной. Там я получил серьезное профессиональное художественное образование, основанное на работе с натуры. Но самая главная сложность для художника — это придумать изображение. Просто рисовать с натуры — это не то. Воспроизвести ранее увиденное — тоже не то. Важно придумать изображение, только тогда картина станет уникальной.
«КАРТИНА ДОЛЖНА ЗАСТАВЛЯТЬ МЫСЛИТЬ»
— Поэтому вы отдаете предпочтение абстрактному искусству?
— Да, стилю моих работ свойствен крайний минимализм, выразительная простота художественных средств, а также знаковость образов. Так отзывалась о моем творчестве заслуженный деятель науки РТ и РФ Юлдуз Нигматуллина. Она писала: «Глубоко самобытное, национальное, прочно базирующееся на народных художественных традициях (вышивка, узорное ткачество, искусство намазлыка), оно связано и с восточным китайско-японским искусством, и западно-европейским модернизмом начала ХХ века». Для меня национализм — это явление положительное. Когда малая нация пытается о себе заявить всему человечеству через культуру, от этого мир просто становится богаче. Только уважая свою нацию и себя, человек сможет уважать и других. Когда человек не знает своего родного языка, предков, историю — это пропащий человек! Когда человек любит свой народ, его обычаи, культуру, он делится этим богатством с другими.
— Вы считаете, что абстракция вызывает у людей больший интерес, нежели реализм?
— Понимаете, абстрактное искусство хорошо тем, что каждый воспринимает его по-своему. Видя такую работу, человек абстрагируется от деталей. Отбросив все условности, он начинает видеть глубинный смысл изображения. В этот момент у зрителя есть возможность стать соучастником творческого процесса. Если нарисовать березу в поле, каждый и увидит только березу и поле. Такой художник сужает полет фантазии и себе, и зрителю. В первую очередь картина должна заставлять мыслить.
— Художественной росписью стен вы занимаетесь?
— Да, у меня есть опыт монументальных работ. Помню один случай, когда меня попросили закрыть батиком стену в музыкальном зале детсада. Я нарисовал снежные холмы, полосатые деревья, между которыми были зверюшки. Директору понравилась моя работа, и меня попросили сделать еще батик. Тогда я нарисовал крупные цветы, чтобы дети рядом с ними почувствовали себя дюймовочками.
— Ваш сын Таир пошел по вашим стопам и тоже стал художником?
— Да, у него с детства проявился талант к рисованию. Он очень любил рисовать машины, были сотни рисунков. Хорошо прорисовывал мельчайшие детали, эти машины были очень гармоничны. Но это качество стало постепенно стираться, когда он поступил в художественную школу. Общие знания — они же стереотипны, а творчество вне рамок. К моей радости, Таир сумел остаться со своими взглядами на искусство и сейчас успешно реализует себя в живописи и графике.
— Насколько нам известно, вы владеете техникой художественной эмали?
— Первые уроки работы в этой технике я получил в Чебоксарах у знаменитого на весь мир художника Праски Витти. В 2011 году удалось при поддержке министерства культуры Татарстана и бывшего мэра Челнов Василя Шайхразиева поработать в международных эмальерных мастерских в Венгрии. В 2017 году я стал лауреатом международной биеннале эмали «Зеркало мира» в Санкт-Петербурге.
«МЫ С БЫВШИМ ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ СОЮЗА ХУДОЖНИКОВ ВСЕГДА В КОНТРАХ БЫЛИ»
— Насколько в Татарстане развиты арт-рынки?
— Их просто нет. Так исторически сложилось, менталитет народа таков. Арт-рынок — это когда сформирован определенный покупательский спрос, а у нас не так много ценителей искусства, что очень прискорбно. В столицах совсем другое дело. Арт-рынок там уже достаточно развит. Но там это дело ангажировано, у салонов и арт-дилеров сформирован определенный круг своих художников и в эти галереи сложно пробиться. Для этого нужно быть не столько талантливым художником, сколько арт-менеджером и пиарщиком своего творчества. Вот, например, известный в медийном поле Никас Сафронов продает на выставках свои работы за миллионы рублей. Не откажешь в таланте менеджмента. Но в кругу серьезных художников и понимающих искусство людей, я думаю, немало тех, кто не считают его за художника.
— Расскажите о том периоде, когда вы были председателем союза художников Челнов.
— Если не ошибаюсь, то я им был в 2001 году. Был им совсем недолго, хотя многие мечтают заиметь такую должность. У меня был определенный организаторский опыт. Я по жизни активный человек. Хорошо проявил себя в армии, мне через полгода дали сержанта и назначили замкомвзвода, в вузе был командиром стройотряда. Так вот бывший в то время председателем союза художников Георгий Иванов говорит: «Давай Хамза, больше некому». Много тех, кто пишет прекрасные картины, но административную работу вести не все могут. Два с половиной года я поработал, и на этом все. Сложно было в девяностые. У меня были субарендаторы, которые деньги не хотели платить, так как дружили с бывшим председателем. Много было текущей административной работы, которую я не любил. Пригласили исполнительного директора. Совместная работа пошла хорошо, начались продажи картин и моих в том числе. В это время вступил в Союз художников России. Проработал два с половиной года вместо положенных пяти, понял, что больше так не могу. Мы с бывшим председателем всегда в контрах были. У меня получилось вести дела так, как у него не получалось. Когда я решил уйти, он меня спросил, не из-за него ли. Если, говорит, из-за меня, не уходи, я сам из правления уйду. Но я ушел, потому что мне некогда было писать картины. Я понял, что без творчества дальше не могу. Параллельно организовалась творческая группа «Тамга», где я стал руководителем. Группа ставила целью развитие национального искусства. Нашлись еще художники, которые придерживались подобных взглядов.
— А что означает «Тамга»?
— Тамга — это древнее тюркское слово, значение которого — символ, родовой знак. Родовой знак должен обозначать характер рода, то, что отличает его от остальных. Символ — это концентрированное выражение сущности вещей. Художник стремится не просто копировать окружающий мир, а понять и отразить его суть, и в этом поиске он непременно приходит к знаку. Поэтому, наверное, наше искусство более условное, более абстрагированное, однако не в такой степени, чтобы быть оторванным от жизни. Художники группы убеждены, что все богатство общечеловеческой культуры образуется из национальных культур. Группа объединяет художников с непохожей манерой письма. Но есть и общее — все их картины, без сомнения, национальны. В «Тамгу» входят мастера кисти из Казани, Уфы, Чебоксар, Набережных Челнов и Елабуги.
— Какой была самая дорогая картина из проданных вами?
— Я хорошо помню, какую картину мне не удалось продать (смеется). В советское время я выставил одну из своих картин. Точнее это был мини-гобелен. Одному художнику он очень приглянулся. Он предложил мне за него 200 рублей. Это были неплохие деньги по тем временам. Я посчитал, что работа моя должна стоить дороже, и не продал. А вот в Турции арт-рынок неплохо развит. Например, за месяц можно привезти пару тысяч долларов. Притом нет языкового барьера, если знаешь татарский.