«Дети говорят: мы у тебя на втором плане». Интервью с нашим главным футбольным историком – о том, что любовь к игре дороже всего на свете
Архивы КГБ, «Зенит», Дюперрон.
Это интервью – про немыслимое самопожертвование и желание рассказать про футбол как про жизнь. Работа спортивных историков обычно остается в тени, мы почти ничего не знаем про труд людей, которые очень лично и ревностно относятся к событиям, героям и датам.
Юрий Лукосяк – единственный россиянин в Международной федерации футбольной истории и статистики (IFFHS). Он консультирует клубы РПЛ, работает с РФС и пишет исторические книги про наш и мировой спорт – сейчас готовится выпустить историю ленинградского «Динамо» и детальный путеводитель по жизни основоположника российского футбола Георгия Дюперрона.
Прочитайте интервью Лукосяка, чтобы еще раз убедиться: футбол – великая игра, которая притягивает людей, готовых отдавать ему все.
Даже в Арктике Лукосяк таскал с собой чемодан с футбольными книгами. Спортивная история – чистый энтузиазм, такой индустрии у нас нет
– Как вас правильно представлять? Футбольный историк?
– Я предпочитаю называть себя исследователем. Потому что можно раскрутить тему на основе определенного количества документов, но потом выплывет одна запись, которая все напрочь перечеркнет. Поэтому статус исследователя дает право оправдаться и сказать: я ищу, это лишь моя сегодняшняя версия.
– Хорошо. В чем заключается работа?
– В первую очередь изучаю документы и книги. Во вторую – общаюсь с людьми. И это очень важный момент. Потому что есть вещи, до которых сам не дойдешь, но тебе подскажут. Я бы свое кредо обозначил так: не выпадать из социума и все время быть на виду – в хорошем смысле слова.
Вот пример. Стоило мне анонсировать, что в начале XX века бельгиец Рене де Мэй играл за «Неву» и сборную Петербурга, как тут же бельгийцы, узнавшие об этом, связались со мной и прислали материалы. А многие я не мог найти.
Или такая история. Я как-то целый день провел в Париже на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, где похоронены многие питерские футболисты. Вдруг ко мне подошли потомки эмигрантов, завязалась беседа. Я им что-то подсказал, они мне потом здорово помогли с информацией.
Я бы сказал, что три важнейшие составляющие моей деятельности – это общение, самообразование и любовь.
– Давайте подробнее про любовь.
– Когда ты что-то любишь, то не замечаешь ни время, ни того, что происходит вокруг. Но всегда нужно находить баланс. Сейчас-то мне попроще, с возрастом человек отходит от многих жизненных обязательств, становится свободнее. Можно целиком переключиться на любимое дело.
Да, футбол – моя любовь. Он заполняет всю жизнь.
– У вас есть другая работа?
– Сейчас нет, я на пенсии. Хотя еще в прошлом году работал в историческом центре университета имени Лесгафта.
– Но по образованию вы не историк?
– У меня была бедная семья. Родители вернулись с фронта, мягко говоря, травмированными: мать почти ослепла, отец пролежал 10 лет в кровати и умер в госпитале инвалидов войны. Три сына – я средний. Понял, что могу чего-то добиться только опираясь на себя. Доучиться до 10-го класса не смог, поскольку отец рано умер, я в 15 лет пошел в Ленинградский радиополитехникум, специальность – радиотехник. Окончил в 1965-м.
Юрий Лукосяк (снизу) со старшим братом и отцом, 1960 год
Потом получил образование радиоинженера. Как раз, когда доучился, приехал ученый из Кольского филиала академии наук и сказал, что ему нужны пять человек в Арктике. А я болел ей с детства! Влюбился из-за фильма Венгерова «Два капитана». Мне сказали, что раз я один из лучших учеников, при этом играю за сборные и по баскетболу, и по волейболу, катаюсь на лыжах, то точно могу поехать. Главная проблема была в том, чтобы уговорить мать. Мне было 19 лет, она не хотела отпускать. Но все-таки получилось.
Работал в Мурманске – в полярном геофизическом институте. При этом уже тогда всегда возил с собой чемоданы футбольной литературы. Лет с 14 прикипел к спорту, даже не могу вспомнить, что именно заставило интересоваться.
– Но был момент, когда вы четко поняли: хочу заниматься футбольными исследованиями?
– Еще до Арктики. Меня постоянно видели с разными газетами и тетрадками, я что-то вычитывал, подчеркивал, выписывал.
В Питере был хороший газетный киоск на углу Бродского и Невского. С 1960-го я покупал там каждую неделю итальянские газеты с футбольными вкладками.
– Итальянские газеты в 1960-м? Вау.
– Да-да, в свободной продаже – вместе с французскими и португальскими. Итальянских вообще было несколько – например, Paese Sera и L’Unità. У них были фантастические футбольные вкладки, до сих пор дома хранятся альбомы «Иностранный легион в итальянском футболе» с 1945 года.
По формату вкладки были как стандартные страницы, только посвященные футболу – Серии А, Серии Б и даже немного третьей лиге: составы, отчеты о матчах, статистика. А главное для меня – фотографии звезд тех лет. Тогда ведь чемпионат Италии был невероятно хорош, собирал всех лучших. Помню, у них даже действовал лимит: можно использовать одного иностранца, одного ориунди (потомка итальянца, родившегося за границей) и одного итальянициато (иностранца, принявшего итальянское подданство).
Юрий Лукосяк слева
– Получается, история долго была увлечением, а не основным делом?
– Как-то все шло параллельно, ничего не мешало друг другу. Я еще женился только в 30 лет, все считал, что нет ни времени, ни возможности заводить семью.
Хотя на Севере зарабатывал великолепно: когда только приехал мальчишкой, получал в три раза больше, чем ленинградский инженер.
Это сильно помогло в увлечении историей. Ездил в Польшу к родственникам, привозил коробки книг. Заводил связи, была куча знакомых из мира футбола.
– Потом пришли 90-е. Вы говорили, что были готовы «говно лопатой переворачивать».
– У меня росли маленькие дети. Сыну – 8 лет. Я ушел с хорошей работы – был руководителем группы диагностики при главном инженере крупного машиностроительного объединения. Расследовали причины аварии оборудования, составляли документацию – в общем, аналитика.
Меня сбили ребята, пригласившие делать спортивный журнал «Тайм-аут». Было очень тяжело, денег периодически не хватало. Утром просыпаешься и думаешь: а чем я сегодня буду детей кормить? Брался за любую работу. Например, звонит друг: «Юра, нужно на даче сделать электропроводку, платят сразу». Собираю сумку, беру инструмент, вечером привожу деньги жене. Еще писал за плату дипломные проекты, делал чертежи.
Моя первая жена умерла от онкологии в 2002 году, она была из питерских финок. Ее мать обладала редким знанием старого финского языка. И когда президент Мауно Койвисто объявил, что готов принять 20 тысяч ингерманландских семей, моя теща уехала туда среди первых. Жила в Эспоо, рядом с Хельсинки. Присылала нам вещи, продукты – в общем, серьезно помогала.
Думаю, один бы я не вытянул. Тем более жена была не боец, как-то быстро руки опустила. Но я никогда не сдавался. Так воспитал Север.
– Вы потом еще работали не в футболе?
– Никогда, занимался только историей. В 90-е писал для финских газет, выпустил две энциклопедии мирового футбола: Италию и Аргентину.
Сейчас у нас принято ругать 90-е, а для меня они все равно были глотком воздуха и возможностью вырваться на простор.
– Правильно я понимаю, что индустрии спортивной истории у нас не существует?
– Это так. Причем люди нашего ремесла очень редко что-то делают вместе, не любят объединяться.
Мы пытались создать объединение коллекционеров и историков с бывшим генсекретарем РФС Родионовым, но не вышло. Никто не хотел делиться материалами.
– Понятно, очень одинокое занятие.
– Я бы сказал – интимное. Вообще, все очень сложно, ведь в то же время есть потребность в дискуссии. Но и подпускать к своим находкам тоже особо никого не хочется.
Хотя, пусть и осторожно, но надо. У меня много друзей в разных странах мира, отлично понимаю, что только сообща можно двигаться вперед.
– Как строится ваш день?
– Просыпаюсь часов в 9, хотя могу уснуть и в три ночи. Обычно в течение дня умудряюсь часик поспать – позволяет продлить день. Не верю, что люди способны целый день работать и цеплять ночь. По утрам обязательно выпиваю стакан воды или сока – как Стэнли Мэтьюз, который писал, что старается сразу не завтракать.
Сажусь за компьютер, с вечера составлен вопросник, чем нужно заняться в первую очередь: что-то найти, кому-то написать или позвонить. Провожу за компьютером по 6 часов в день. В другое время работаю со своим архивом, сейчас как раз нужно уточнить для книги про ленинградское «Динамо» информацию по составу в 20-30-е годы. Вношу редакторские правки и делаю подписи ко всем 200 фотографиям.
Порой кажется, что все это делаю уже на автомате. Иногда даже не выхожу на прогулку, хотя стараюсь делать это каждый день. Главное, что нет ощущения обязаловки. Наверное, я вправе этим гордиться.
– Предположим, мне 15 лет. Я читаю здоровские посты Юрия Лукосяка во «ВКонтакте» и тоже хочу заниматься футбольной историей. Что мне делать?
– Просто увлеченно искать и стараться находить пути в большой футбол. Опять же, все замешано на любви. А любовь – это самопожертвование. И я не знаю ни одной человеческой судьбы, в которой умещались бы фанатичная любовь к футболу и счастливая личная жизнь. Семья это просто не примет. Какой семье нужен такой человек? Думающий 24 часа только о футболе.
– Какие у вас отношения с семьей?
– Я сейчас испытываю это давление. Дети говорят: «Папа, ты не говори нам о любви. Мы знаем, что ты любишь только свой футбол, а мы на втором плане».
И ведь они правы. Это некая жертва, появляющаяся в процессе работы.
У меня на даче на втором этаже 10 деревянных стеллажей с футбольной литературой – и это только маленькая часть. Еще есть домик, где сложены все газеты. А в другом домике – журналы. Программки отдельно спрятаны в коробки.
Не каждая женщина это выдержит.
Лукосяк считает, что у «Зенита» неправильная дата основания. И рассказывает про деньги: они есть, только когда поступают хорошие заказы
– Вы много сотрудничаете с «Зенитом». С какими вопросами он обычно к вам обращается?
– Я ему активно помогаю года с 1991-го, когда Слава Гусев стал первым президентом клуба. «Зенит» тогда был в плачевном состоянии, офис – в скромной квартирке на Конногвардейском бульваре. Все было очень хлипко. Я писал положение о ветеранах, составлял первые документы. Сейчас помогаю делать исторические выставки, скоро у меня лекция в академии о блокадном футболе.
Я могу не любить некоторых руководителей, знать им цену, но никогда не отказываю в сотрудничестве. Все-таки это мой клуб.
– Московские обращаются?
– Постоянно. И РФС тоже Перед чемпионатом мира они делали сайт, где представляли историю нашего футбола. Я писал туда серию текстов, подбирал фотографии и документы.
– Официальный год создания «Зенита» – 1925-й. Объясните, почему вы недовольны этой датой.
– Это очень некрасивая история. Шел 1999-й, «Зенит» впервые пробился в Кубок УЕФА, нужно было что-то делать с историей клуба. С 1925 годом меня убедил согласиться Петр Алексеевич Тресков, мой хороший друг, бывший глава Совета ветеранов спорта. Я долго ругался, что это неправильно, но против меня были три человека. Тресков в итоге сказал: «Юра, время поджимает, ну уж подпиши ты этот документ». Я ответил: ну раз хотите эту дату, получайте! Расписался – и ушел.
Одним из тех, кто выступал за 1925-й, был известный коллекционер Владимир Фалин. Я уважаю его как коллекционера, но в жизни мы совсем разные. У него есть нехорошая привычка навязывать даты, ориентируясь не на архивные документы, а на строчки в каких-нибудь справочниках. Фалин сказал, что в майском журнале ленинградского спортивного движения «Спартак» (не имеет отношения к московскому клубу) есть статья, что в одном из цехов Металлического завода планируется создать четыре команды. Есть деньги на одежду, обувь… Но никто не посмотрел августовскую заметку, где сказано, что планируемое не осуществилось.
Ну а Мутко – он тогда был президентом, – ничего не разбирая, помчался писать дату.
– Какая дата правильная?
– Сейчас объясню. Я посмотрел результаты анкетирования предприятий движения «Спартак», где были данные обо всех участниках организации – есть ли инструкторы, сколько физкультурников. И увидел, что на Металлическом заводе в 1929-м ничего не было. Да, они играли по Союзу металлистов то ли в четвертой, то ли в пятой лиге, но тогда существовало правило: за команду предприятия может играть кто угодно, не только сотрудники.
А революция в ленинградском футболе произошла в 1931 году – эта дата и должна быть указана. Был человек – Сергей Вениаминович Якобсон. Он ввел идею, что за команду предприятия могут играть только те, кто работают на нем. Стал поднимать документы по Металлическому заводу, посмотрел, на что тратила деньги комиссия по культуре – тогда она занималась и спортом. Оказалось, в 1925-м она покупала шахматы, шашки, лодки. Футболом вообще не пахло.
И только к 1931 году начали появляться первые упоминания о футболе, когда вышло постановление Якобсона. Родилась команда, которая в 1933 году заняла первое место в чемпионате города. Вот там уже были фигуры, появились очертания клуба.
– Шесть лет – серьезная разница.
– Именно. Так даже в справочниках раньше писали про 1931 год. У меня есть несколько штук начиная с 1920-х, так что все легко проверить.
Надеюсь, мы с «Зенитом» еще вернемся к этой теме.
– Правда, что неизвестно, откуда пошло название «Зенит»?
– Это совершенно точно. Если у «Динамо» было акционерное общество, название фигурировало и раньше, то «Зенит» – нет. Вообще никаких зацепок.
– Сколько дней вы проводите в архивах?
– Сейчас обычно 2 дня в неделю. Но все зависит от того, как я загружен работой с книгами.
– Вы когда-нибудь засыпали в архивах?
– Засыпал, да. Иногда возраст дает о себе знать, хочешь просто передохнуть – и отрубаешься. Но женщины в архивах всегда ко мне хорошо относятся, не гонят.
А бывает, вообще не сплю. В 2007 году я написал «Летопись «Зенита». Летом мне позвонили и сказали: «Клуб в этом году станет чемпионом. Не могли бы вы подготовить книжку по истории?»
На все про все было три месяца. Вот тогда я сутками не спал вообще.
– Вы были первым историком, получившим доступ к архивам КГБ и ФСБ, где упоминались репрессированные спортсмены.
– В 1997-м мы проводили фестиваль к 100-летию футбола в России. Я был секретарем оргкомитета, все дела шли через меня. Поскольку мероприятиям давался статус городских праздников, написал обращение, и мне разрешили посещать архивы. Ходил туда дважды в неделю в течение трех лет – потом все закрыли и перестали пускать.
Я перерыл все. Единственное, чего там не было, – каталога. Очень многие вещи приходилось делать наобум: писал списки, и если женщина-прапорщик находила хотя бы человек 20 из 200, было хорошо.
Около 120-130 репрессированных спортсменов удалось выудить.
– От чего мурашки шли по коже?
– Там очень много дел, заляпанных кровью. Последнюю жену основоположника российского футбола Георгия Дюперрона расстреляли, когда ей было 30 лет, с формулировкой «без определенных занятий», в деле всего 6 листочков. Якобы в детстве она – уроженка Владивостока – музицировала с дочерью одного немецкого фабриканта. Информация пришла в Питер, ее арестовали и расстреляли как агента немецкой разведки. Если бы Дюперрон дожил до времен репрессий, его бы тоже расстреляли.
Помню и такое дело. После убийства Кирова было постановление всех представителей старого класса в течение 48 часов выгнать из города. У жены одного футболиста была операция, сильное кровотечение. Просили оставить ее в больнице, но отказали. На носилках закинули в поезд и отправили в Казахстан. При этом инспектор меня просил нигде не писать этот факт.
– Ваша самая любимая находка? Не из кгбшных архивов.
– Нашел фотографию любимой жены Дюперрона.
– Любимой из четырех?
– Не то чтобы любимой. Она единственная относилась к нему как к малому дитю: выхаживала, кормила. Он был очень обаятельный, юморной, настоящий француз. С ним было хорошо провести время, но и то недолго. Это такая жизнь, где женщине делать нечего.
– Знаю про вашу любовь к Дюперрону. Еще вернемся к нему.
– С ним, кстати, связана еще одна удивительная находка. У него была приятельница – думаю, одна из любовниц, – дочь знаменитого владельца типографии Пауля Шмидта. Она была первой женщиной-библиотекарем в Петербурге и на каком-то этапе передала права на типографию Дюперрону: он выпускал футбольные календари, справочники.
Я сейчас знаю о нем почти все. Недавно, кстати, посмотрел фильм Госархива о нем. Понравилась только одна фраза: «Дюперрон – отец русского футбола». Все остальное – дикое вранье.
– Есть историческое заблуждение, в которое все верят, а вы из-за этого сильно злитесь?
– Ну, вот в этом фильме была фраза, что в 1901 году петербургскую лигу открывал Дюперрон. Это великий бред, такого просто не могло быть. Лигу создали британцы, да и играли сначала только они.
Вообще, иногда хочется морду набить за искажение фактов.
– Вы единственный российский историк, который входит в IFFHS – Международную федерацию истории и статистики. Как так получилось?
– Когда в СССР была оттепель и контакты с иностранцами не преследовались, я переписывался с футбольными коллекционерами из Югославии, Польши, Чехословакии. На определенном этапе, в 1984 году, доктор Альфредо Пеге создал в Лейпциге эту организацию, развернулась колоссальная деятельность.
Я попал туда по протекции, но иначе было нельзя. Меня порекомендовал норвежский коллега Коре, с которым мы дружим 45 лет. C женой часто ездим к нему в гости. У него трехэтажный дом в Ставангере (юго-запад Норвегии, население – больше 130 тысяч человек), два этажа – это футбол. У него вторая книжная коллекция в мире. Первая – у Британского музея. Коре, кстати, летает на каждый матч «Арсенала» в Лондон, присылает мне программки.
Юрий Лукосяк и Коре Торгримсен
В качестве теста Пеге поставил мне задачу: подготовить очерк по истории русского футбола до 1900 года – тогда-то я и понял, насколько велик Дюперрон. Все сделал, и Пеге прислал рецензию из одного предложения, до сих пор помню: «Лучше невозможно». Я сразу понял, что его не интересуют голы, очки и секунды. Ему нужна социология, отношение общества, вещи на стыке культуры и спорта. Тогда я и получил известность в мировой среде футбольных историков.
– Как сейчас с организацией?
– Несколько лет назад Пеге умер. При нем выпускали шикарные книги, сборники, 11 журналов… Столько интересного было! А потом наступило безденежье, пролетели со спонсором. Пеге обанкротился и продал часть бизнеса шейхам. А им ничего не надо, просят только рейтинги составлять.
Беда в том, что из той когорты историков многих уже нет в живых, нас осталось всего трое: норвежец Коре Торгримсен (1942 года рождения) и болгарин Димчо Димитров Иванов (1936-го).
– Недавно к вам приезжали BBC и L’Equipe. Чего обычно хотят иностранцы?
– Да, они часто обращаются. Мне вообще нравится работать с иностранными изданиями, потому что журналисты всегда подготовленные.
BBC приезжал по поводу фильма о Макферсоне, первом президенте РФС. Там ведущий – как у нас Познер, настоящий гуру. Я провел с ним пару дней, он даже расплакался, когда мы расставались, и потом прислал огромную посылку с книгами и атрибутикой.
Юрий Лукосяк (четвертый слева) со съемочной группой BBC
Помню, в 2018-м обращался France Football. Ведущий попросил, чтобы я отвез его к дому Дюперрона, задавал очень умные вопросы.
– Ваш заработок позволяет комфортно жить?
– Нет.
– Вы говорили, что берете не меньше 100 тысяч за работу.
– Так и есть. Но такие заказы бывают нечасто.
– Если «Зениту» понадобятся исторические консультации, сколько попросите?
– «Зенит» – очень прижимистый. Я уже давно понял истину: чем богаче, тем жаднее. Хотя за артефакты, которые отбираю для клубного музея, платят исправно.
Осенью 2019-го немецкое ТВ заплатило за работу над фильмом про «Зенит» – это было перед матчем с «Лионом» в Лиге чемпионов. Я согласился, но подумал, что опять все бесплатно. Вдруг мне сказали: «Вам заплатят». Я ответил: «Как приятно, повторите еще раз».
Поработал три часа в первый вечер: у меня брали интервью после Аршавина. И в день матча с «Лионом» еще два часа. За два дня получил 22 тысячи. Потом спросил: а Аршавину-то хоть заплатили?
Да нет, денег никогда не хватает. Все время приходится комбинировать. Например, приглашают в антикварный магазин, где есть старые фотографии. А я хороший физиономист, могу футболиста по лицу определить. И когда нахожу обезличенную фотографию с интересным персонажем, покупаю и перепродаю за большие деньги. Знаю, к кому обратиться.
Или, например, у меня появилась книжка – второе издание «Футбол» Дюперрона. В Ростове есть коллекционер, который покупает старые издания. Высылаю книгу, а он переводит деньги.
– Сколько примерно получается в месяц?
– Вместе с небольшой пенсией – она у меня 23 тысячи – где-то 43. У жены пенсия совсем маленькая – 13 тысяч. Ну вот скоро выпущу книжку – получу тысяч 20.
Ну и я ведь часто то, что зарабатываю, вкладываю в издание новых книжек.
Да, приходится по-разному крутиться, но я не могу лишать себя возможности работать. Такая жизнь.
Иногда посмотришь на жену (она у меня красивая) и думаешь: да, я ведь могу ее жизнь как-то облагородить. Но вот такой я человек.
– Ругаетесь?
– Бывает, обсуждаем с надрывом. Я уже давно понял: чтобы навести миропорядок в семье, надо сказать, как плохо в мире, что вокруг сплошные враги – как это было в СССР.
Тема денег всегда существует. Иногда жена сядет, затоскует и скажет: неплохо бы это и это сделать. Когда планирую бюджет, всегда знаю, что надо обязательно оплатить питание и коммунальные услуги. Если что-то удается сверху заработать – отлично.
Юрий Лукосяк (справа) с историком «Русенборга»
– Какая у вас цель? Почему вам важно заниматься историей футбола?
– Я отлично понимаю, что есть темы, которые никогда и никто не будет развивать. И это главный допинг. Футбол ведь пересекается со многими другими сферами – там есть история, культура, а еще много прекрасных, умных, интересных людей. И я даю обществу память об этих людях. Это не пафос, мне на самом деле так кажется.
Если я сейчас об этом не скажу, не использую накопленные знания, сведения, которые подчерпнул из разговоров с героями, их потомками, то кто еще этим займется? Ведь я все время был в гуще событий. Все «Газпромы» и «Лукойлы» могут легко исчезнуть, а люди, которые основали наш спорт, обязаны остаться в истории.
И я учусь. Например, недавно выяснил, что последней натурщицей Ильи Ефимовича Репина была жена Георгия Хлопушина – футболиста петроградского «Унитаса». Для меня это было откровением, начал изучать жизнь Репина.
У Лукосяка есть книги, которые весят 5,5 кг – это исторические издания «Милана» и «Интера». Он обожает путешествовать – но только на автомобиле
– У вас огромная коллекция футбольных материалов. Сколько всего экземпляров?
– Около 6 тысяч печатных изданий – от справочников до журналов. Есть вещи еще дореволюционной эпохи.
Мне кажется, несколько миллионов коллекция точно стоит. Потому что годы, когда был связан с Севером, и денег хватало, я вкладывал большие суммы в покупку литературы в разных частях мира. И у меня в коллекции нет мелочевок – только печатное слово в виде книг, ежегодников, справочников, памятных буклетов, привязанных к серьезным событиям.
Да, я практически не знал, что такое сберкнижка. Не бежал после аванса откладывать деньги, как многие делали на Севере. Моей сберкнижкой была литература. Лет с 25 чувствовал уверенность, что мне это пригодится в будущем. Хотя эта уверенность не была чем-то подкреплена.
– Где все храните?
– В нашей с женой квартире. Еще в старой квартире, где сейчас живет дочь с семьей. И на даче. Важно оговориться, что у меня нет задачи собирать все подряд. Несколько тем мне особенно интересны: петербургский футбол, Италия, старая Венгрия, Дюперрон.
– Слышал, что очень впечатляет итальянская часть.
– Прикипел к Италии с 1960-го. Недавно в Петербург приезжал специалист из «Интера», который вел переговоры с «Зенитом» о создании клубного музея. Приятель привел его ко мне домой. Он, видимо, думал, что там фигня какая-то, но когда увидел, было не оторвать.
Недавно он на полдня приезжал в город, привез мне книжку об Иштване Ньерше, венгерской звезде «Интера» начала 1950-х. Я навещал его могилу в Сербии, ездил туда специально. На барельефе он в форме «Интера».
– Первая книга, которую вы купили?
– 1958 год, шел ЧМ в Швеции. Книга «Золотой кубок футбола» Вита и Владимирова, очень хорошее издание.
Я постоянно отслеживаю, где какие книги выходят. В Будапеште у меня есть друг-журналист Томаш Дедеш, он тащит огромную спортивную сумку с книгами, когда знает, что я приеду. А когда лечу с матчей «Зенита», каждому фанату даю по книге в рюкзак – а то больше 10 кг нельзя проносить с собой.
Это вообще удивительный мир. Помню, в Турине мне сказали: выходишь с вокзала, переходишь на противоположную сторону, там анфилада – торгует мужик, у которого рядом квартира, заполненная книгами о футболе. Очень колоритно.
– Последнее пополнение?
– В Лейпциге нашел в центре города антикварный магазин, только оттуда привез 10 книг. В январе приедет внук известного петербургского игрока Михаила Бутусова, привезет 8 старых книг по французскому футболу.
– Самая тяжелая книга?
– Есть неподъемные вещи. Например, история «Интера» весит 5,5 кг. И «Милана» такая же. Толстенная книга про историю «Эспаньола».
– От футбольных звезд что-то получали?
– Когда мы были в Норвегии, заезжали в город Хортен, где живет Пер Бредесен, звезда «Лацио» и «Милана» 1950-х. Мы не знали его точный адрес, но я очень хотел с ним встретиться. Остановил какую-то женщину и рискнул спросить. И она знала! Вот такой популярный человек. А рядом стояла молодая пара, которая вызвалась проводить нас. Перед калиткой у Бредесена стоечка и мяч из камня.
Познакомились, он подарил мне несколько материалов.
– Самая любимая вещь?
– Все, что связано с Дюперроном. У меня порядка 20 папок с материалами, которые я собирал 30 лет.
– Завтра вам предложат за них миллион рублей. Продадите?
– Нет. Хотя искренне еще раз сознаюсь: я небогатый человек, у меня довольно стесненные условия жизни. Не могу позвать в гости, потому что вся однокомнатная квартира в рабочих материалах. Сейчас тот период, когда архив управляет мной, а не я им. Что-то находишь и думаешь: неужели это у меня есть?!
Я счастливый человек, это не обсуждается. Многие говорят, что я уже себя реализовал, сделал достаточно много. И я очень надеюсь, что мне хватит и энергии, и здоровья еще пожить и выпустить не одну книгу.
– Честно говоря, я думал, вы довольно состоятельный человек, потому что постоянно ездите по Европе.
– Поездки дают мне силы, иногда готов туда вложить все деньги. Плюс у меня друзья хорошие. Есть приятель Сашка, он фотограф, денежный человек. Мы с ним вместе ездили в Валенсию в прошлом году на 5 дней. Я ему сразу сказал: Сашка, денег ни фига нет. А он: я один не поеду, заплачу. И мы вместе рванули.
Я и книги покупал за его счет, а потом возвращал. В Валенсии взял издание к 75-летию клуба и фотоальбом с лучшими фотографиями испанского футбола за всю историю. Представляете? Там, кстати, книжный развал круче, чем в Париже. Подошел к мужику и попросил показать книги о футболе. Он объяснил: приходите через день-два, я вам все подберу. Пришел – а там очередь из продавцов стояла. Говорю: Сашка, давай деньги. Привез шесть великолепных экземпляров. Из них один мне вынесли из клубного магазина в Вильярреале откуда-то из-под полы.
И так в каждой стране. Потом несколько месяцев возвращаю деньги. Вот у всех и складывается впечатление, что я богатый. А на самом деле важно просто прилично одеться.
– Вы путешествуете на автомобиле. Почему?
– Мне так нравится, гораздо лучше понимаешь страну.
Все началось с покупки машины. В декабре 2011-го мне позвонили какие-то молодые ребята и сказали, что хотят встретиться – нужно обсудить материалы к 100-летию РФС. Я их совсем не знал, сказал, что занят – еду в библиотеку в Москву. Попросил перезвонить через неделю, а сам про них забыл.
Вернулся в Петербург – и они действительно перезвонили. Приехал к ним на встречу. Оказалось, ребята выиграли тендер на выставку от РФС, им требовались консультации. Я все им сделал, и они за две недели работы заплатили столько денег, что я купил иномарку – «Шкоду Румстер». Только 100 тысяч в кредит взял.
Тогда же жена пошла на курсы шоферов. Выучилась, и в 2012-м мы поехали в Швецию навестить могилу Петра Соколова, защитника сборной Российской империи, который боролся с советской властью. Поехали в два руля – постоянно менялись.
В последний раз мы прошли за две недели 10 тысяч километров – чуть до Стамбула не доехали. Деньги тогда были.
– Вы же еще в СССР начали путешествовать.
– Да, с 1970 года. Был в Польше, Венгрии, Румынии. А первой капиталистической страной – в 1990-м – была Норвегия. Сказочное место. Первое впечатление – как первая любовь.
– Почему для вас важно ездить по миру?
– Это единственное, что позволяет мне расслабиться. Я покупаю много книг, общаюсь с коллегами-коллекционерами, которые везде встречают и везде сопровождают – и в Испании, и в Германии, и в Португалии, и в Сербии.
В Берлине у меня есть друг, который пишет диссертации, посвященные истории российского спорта, великолепно знает русский. И это моя боль в каком-то смысле. Потому что единственное, о чем я в жизни жалею, – что не смог выучить языки. Но все равно могу общаться более-менее. Понимаю польский, читаю по-венгерски, по-испански и по-итальянски. Но говорить на них не могу.
Лукосяк называет Дюперрона родным человеком. Он ему снится
– Возвращаемся к Дюперрону. Почему вы так его любите?
– К лету выйдет моя книга о нем, я специально построил изложение так, чтобы в конце читатель сказал: да, это действительно основоположник нашего футбола. Он ведь занимался организацией, методикой, правилами, системой трансферов – все делал один. Вдумайся только! Я все время задавался вопросом, как можно одному человеку 24 часа в сутки бесконечно работать.
Как-то пришел в одну федерацию футбола, там 10 жлобов за разными столами. Говорю им: «Ребят, а до революции Дюперрон один выполнял всю вашу работу».
«Зенит», кстати, обещал помочь с изданием книги. В 2018-м в день финала турнира Гранаткина Фурсенко мне сказал: «Юра, не волнуйся, деньги мы тебе на книгу дадим». Прошло полтора года – ничего не слышно. Динамили, мурыжили... Я говорю: ребят, это ведь не вам и не мне нужно. Это городу нужно.
Дюперрон – мой родной человек. У меня даже жена в последние годы по утрам иногда спрашивает: «Опять Дюперрон снился?»
– А что, снится?
– Снится. Общаемся, рассуждаем. Важно полюбить своего героя. Если ты его не любишь, ты о нем ничего не напишешь.
Фамилию Дюперрона я внедрял в сознание людей где-то с 1996 года. Никто о нем ничего не знал и знать не хотел. А я уже тогда говорил: мы и так стесняемся, что Петербург – родина отечественного футбола. Здесь организована первая лига в России, первая коллегия судей. У нас появился Всероссийский футбольный союз. А сейчас еще не говорим, что здесь родился основоположник. Почему вы не используете это?
Предлагал «Зениту»: если хотите, чтобы у стадиона было мировое название, назовите его «Дюперрон Арена».
– Красиво. Мне нравится.
– Да звучит супер. Был бы мировой бренд. Я горжусь тем, что мне удалось внедрить фамилию Дюперрона в сознание Петербурга. Помню, в 1997-м открывали ему памятник, подходит вице-губернатор и спрашивает: «Юр, как правильно фамилию произнести? Что о нем говорить вообще?»
А в прошлом году читал лекции в гимназиях, проводил викторину среди первых классов. Спрашиваю: кто основоположник российского футбола? Отвечают: Дюперрон. Это и есть мерило.
Недавно нашел всех четырех жен Дюперрона. Меня очень беспокоила тема его личной жизни, потому что я не понимаю, как он балансировал между любовью к женщинам и любовью к футболу. Это был человек, который даже не злился на то, что власть его гнобила. Он был трижды репрессирован, его лишали любимой работы, выгоняли. Другой бы плюнул, а этот – нет.
И все его безмерно уважали.
– Вы ведь нашли могилу Дюперрона?
– Нашел запись, где он похоронен. Публичная библиотека, которая занималась его судьбой, опиралась на воспоминания внучатой племянницы. Она уверяла, что он похоронен вместе с родителями на Волковском кладбище. Я нашел упоминание некоего Бе, питерского немца. Он выпустил четыре тома про могилы Волковского кладбища. Так вот, там был похоронен не Дюперрон, а его умалишенный младший брат Теодор.
Потом нашел в актах Городского музея скульптуры, что он похоронен на Сперанской дорожке, деревянный крест. Мое счастье было, что эта дорожка – всего несколько шагов. Самым важным было определиться с локальной местностью – поставить памятник. И горжусь, что ему открыли мемориальную доску в год чемпионата мира.
Недавно, кстати, мы поставили памятник и Макферсону. Он похоронен в Москве, но здесь его родители.
– Могли бы сделать татуировку с именем Дюперрона?
– Нет, я все-таки не такой современный.
– В какой эпохе хотели бы провести год жизни?
– В эпохе, когда жил Дюперрон.
– Эх, а я еще хотел спросить, с каким человеком вы бы хотели посидеть в кафе так же, как мы с вами сейчас.
– Только с Дюперроном. Когда ты прошагаешь с ним заочно всю жизнь, ощущаешь, что находишься рядом с гением. Настоящим гением. Это образец человека, преданного делу. Образец человека, преданного отчизне. Образец человека, защищающего принципы и интересы.
Мне знакомая говорит: зачем ты лезешь в его личную жизнь? А я отвечаю: ты знаешь, мне просто хочется показать, как тяжело людям, которые идут в этом направлении в ущерб тому, что должно окружать их в жизни – женская любовь, тепло семьи...
Дюперрон перевернул мое восприятие жизни. Народ даже см?