Оставленные и остающиеся: как умерла арктическая утопия в Мурманске
В советское время переезд в Мурманск был престижен — столица Арктики привлекала высокими зарплатами и карьерными перспективами. Но после распада СССР население города уменьшилось чуть ли не вдвое: отъезд стал мерилом успеха. Ожидания и жизнь монументального заполярного города, захваченного собственной временностью, — в антропологическом эссе автора телеграм-канала «Собака-писака» Александра Вилейкиса.
Материал создан в рамках художественного проекта Nolanders, исследование проведено группой, состоящей из Александра Вилейкиса, Элины Ермаковой, Веры Клюевой и Анастасии Бордуновой.
Север России — болезненный памятник советского освоения пространства. СССР строил большие города в условиях Арктики, руководствуясь представлениями об абсолютном господстве человека над природой и политической концепцией освоения территории, требующей постоянного присутствия людских масс на всех фронтирах.
Поворот рек вспять, приспособление пашен под выращивание кукурузы, строительство БАМа — советская Арктика вставала в один ряд с большими проектами эпохи самоуверенного господства разума над природой.
Кроме инфраструктурных целей Арктика массово заселялась исходя из политической логики плотного пространства. Каждый уголок Страны Советов должен быть населен, особенно единственная сухопутная граница со страной НАТО — Норвегией.
Существовало три основных инструмента привлечения населения на подобные территории с тяжелыми климатическими условиями: насильственная депортация (которая после смерти Сталина практически сошла на нет), идеологическая машина героизации покорения новых рубежей и длинный рубль — экономическая стимуляция.
Первые два в большей степени касались Сибири и Дальнего Востока, нежели Мурманской области. По крайней мере среди жителей, добровольно приехавших на север в 1970–1980-е, мотивация в виде героического противостояния природе уже почти не встречается, в отличие от периода 1950–1960-х. Впрочем, возможность заработать на спокойную старость выделяется в качестве значимой причины для переезда в Арктику практически во все периоды.
…родилась в городе Мурманске, мои родители не из Мурманска, они с Урала, они приехали сюда, давно приехали, и я уже родилась здесь, поэтому здесь живу…
…я родилась в городе Мурманске, хотя мои родители приехали из Беларуси оба. Если вы знаете, что в 1950–1960-е годы было такое грандиозное паломничество людей, которые ехали на освоение целины, на освоение северных регионов. Вот и мои родители были в том числе. Была такая возможность уехать из деревни, потому что в то время паспортов у людей не было, и мои родители таким образом оказались здесь, в Мурманске. Их мамы и папы, еще их братья и сестры тоже здесь, и так вот, как говорится, я росла, всё лето отдыхая в Беларуси у бабушек с дедушками, и всю зиму в Мурманске…
…мои родители родились в Мурманске, мои бабушки и дедушки приехали сюда и строили город. Участвовали, грубо говоря. Откуда точно переехали — не помню, но вроде из Вологды по маминой линии…
Идеальный советский город
Мурманск является гипертрофированным регионом Крайнего Севера. Город построен по классической советской логике: практически полное игнорирование условий окружающей среды, использование типового жилья, стандартных инфраструктур.
В каком-то смысле Мурманск — идеальный советский город в вакууме. Построенный так, как если бы Арктики вокруг не существовало.
На сопках стоят девятиэтажные дома, которые зимой отапливают улицу, потому что продуваются всеми ветрами и батареям приходится работать на пределе, чтобы поддерживать приемлемую температуру внутри.
Вместо набережной — порт, основной задачей которого является реализация потребностей рыболовецкого промысла. Неподалеку от порта существует «угольная гора», от которой город защищают исключительно декоративные ограждения.
Транспорт в городе — это классические троллейбусы и автобусы, которые изредка поднимаются на местную «гору дураков» — район на сопке, куда проложена всего пара маршрутов, а пешком подняться крайне тяжело.
За последние десять лет ситуация изменилась лишь немного: многие купили машины, поэтому в автобусах стало чуть больше места.
…А относительно транспорта, так как я житель горы, то постоянно испытывал стресс, добираясь на автобусе в школу, потому что в школу приходилось ехать с горы, и так случилось, что с горы ничего не ездит, один единственный автобус 18-й, и всё, и он постоянно был полностью забитый…
…Город жизнеспособен, да, единственное — это как именно он построен, загоняет тебя в некие рамки — ты вынужден с этим жить и платить за это. Есть с чем сравнивать, есть жилье в средней полосе, за которое ты платишь за год столько же, сколько за 2 месяца здесь. Разница большая. У нас можно жить, но, соответственно, у тебя и зарплата должна быть выше…
К чему привело подобное градостроительство?
Устойчивым население Мурманской области оставалось до тех пор, пока существовали «арктические надбавки» и сохранялась возможность заработать, чтобы мигрировать потом в более-менее теплое место. Пенсионный возраст для большинства морских и военных профессий наступал раньше, возможность заранее обеспечить себе безоблачную старость выглядела крайне заманчивой.
Люди, которых привлекали первоначальные хорошие условия, рассматривали миграцию исключительно в качестве временного решения, тем не менее оставались в городе на большую часть жизни. Захлопывалась полярная ловушка, где наживкой выступали экономические преференции, а мышеловкой — вторичная социализация.
Временная миграция в крупный город зачастую заканчивается полноценным переездом. В отличие от небольших вахтовых городков, где вся инфраструктура состоит из больницы, бара и борделя, город предоставляет возможности для образования устойчивых социальных связей не только с такими же «временщиками», но и с местным населением. Среда открывает возможности для формирования чувства солидарности с материальной инфраструктурой. Создается потенциал для привязанности к месту: кафе, парки, развлекательные заведения, школы, детские сады. Мигранты, приезжающие на учебу или временную работу, остаются, так как пласт наиболее плотных социальных контактов приходится в итоге именно на город временного пребывания.
…Папа, получается, в море ходил, классика. Мама, не помню, поваром поработала. И тут они на Севере как-то нашли друг друга, и завязалось, закрутилось, и вот собственно появился я. Тут же у нас были полярные надбавки, все люди приезжали в Мурманскую область за заработком, сейчас это пропало, и собственно Советский Союз развалился. Раньше там, по-моему, 500–800 тысяч жило, в Мурманске одном самом. Сейчас там в 2 раза людей меньше, и, понятно, надбавок нет, смысла нет, холодно, полярная ночь, и собственно люди уезжают, очень много людей уезжает. Ну, это нормально, не все могут выдержать такое…
Медианная зарплата в Мурманской области — 36 481,8 руб., в то время как прожиточный минимум — 16 800 руб., по данным Росстата за 2019 год. В 2021-м прожиточный минимум — 18 625 руб., точных данных по медианной зарплате нет, но предварительные показывают около 35 000 рублей.
Тяжелые климатические условия — холод, цикл полярных ночи и дня — долгое время не становились причиной миграции, так как перекрывались высокими доходами и социальными связями.
Город-бум и город-призрак
Советский период Мурманска можно охарактеризовать американским термином «город-бум», применяемым к городам Дикого Запада, где обнаруживали золото.
Новые микрорайоны возникали практически каждые несколько месяцев, повседневность проходила под знаком большой стройки. Атмосфера постоянных городских преобразований являлась достаточным индикатором успешности Мурманска как такового, что поддерживало уверенность населения в потенциальном экономическом и социальном росте.
…Когда-то в 1980-е, в 1990-е был бум строительства, появлялись новые микрорайоны в городе. Сейчас и этих микрорайонов не вижу. Это тоже косвенный признак того, что людей стало меньше. Если люди умещаются в тех домах, в которых они жили раньше, значит, им хватает места.
Коллективное строительство исходило из инфраструктурной логики: возводились микрорайоны, школы, больницы, железнодорожные пути и порт, при этом в Мурманске до сих пор нет благоустроенной набережной.
«Город-бум» не существует в отрыве от сверхдоходов. Американские поселки золотоискателей создавали сферу обслуживания вокруг добычи драгоценных металлов и транспортировки их на восток. Для Мурманска, как проекта освоения советского Севера, ключевым ресурсом стало собственное население. Поэтому, кроме портовой инфраструктуры, развивался в первую очередь жилой массив — наибольшую прибыль город получал в качестве дотаций на растущее население, именно этот фактор и становился ключевым в логике градостроителей.
Советский период массового строительства воспринимается современными мурманчанами с теплой ностальгией. Описывая город в терминах живого организма, то время они называют жизнью, а современность — увяданием.
У горожан сложилось чувство рая, который близок, светлого будущего, которое вот-вот должно наступить. Несмотря на текущие сложности, пройдет немного времени — и город будет полностью достроен: появится набережная, иллюминация сделает полярную ночь не такой невыносимой, а развивающиеся индустрии позволят обеспечить себя и следующее поколение.
Город — место, которое оперирует не только реальным положением дел, но и потенциальностью, — место двойной темпоральности. Для жителей важна не только ситуация здесь-и-сейчас, но и возможные перспективы. Покупая жилье в спальном районе, жители современного мегаполиса верят, что скоро туда будет проведено метро и нужно лишь немного подождать — даже если запуск ветки метрополитена на самом деле откладывается каждый год на неопределенный срок.
В исследованиях инфраструктуры это называется promise of infrastructure, когда строительство инфраструктуры обеспечивает городу стабильный приток населения, несмотря на то что реального роста качества жизни не происходит. Например, в города Центральной Африки, где в будущем планируется разрабатывать нефть или драгоценные камни, но в текущий момент инфраструктура только начинает строиться, стекаются массы из окрестных деревень, даже если переезд связан с резким падением уровня жизни и вынужденным существованием на улице. Такие мигранты верят, что пребывание в будущем центре развития позволит им не только компенсировать пережитые лишения, но и разбогатеть, когда добыча наконец-то начнется.
У «города-бума» есть обратная сторона — «город-призрак». Поселение, из которого исчезли ресурсы, становится заброшенным, в нем остаются буквально единицы. До определенной степени Мурманск повторил подобную судьбу, когда лишился арктических дотаций, а потребительская корзина подорожала в несколько раз. В советский период Мурманску удалось стать крупным городом, но с 1990-х годов постоянное население области сократилось практически вдвое.
Мурманск — транзитное пространство
В интервью с мурманчанами звучит рефрен: пребывание в Мурманске — временное, это перевалочный пункт перед настоящей жизнью. Горожане не воспринимают собственную жизнь в моменте — темпоральность повседневности направлена в будущее, которое еще не наступило.
…— А у тебя не возникала мысль переехать?
— Да постоянно, постоянно. Вот сейчас на месяц в Сочи поедем, потому что не по-человечески тут сидеть всё время, это тяжело, полярная ночь сейчас, полтора месяца без солнца очень сказываются на настроении, на самочувствии, и поэтому люди стараются как-то выезжать зимой хотя бы…
Город превращается в терминал аэропорта. Неуютные кресла, дорогая еда, скрип чемоданов, механический голос, приглашающий на посадку. Пространство, с которым невозможно чувство солидарности, существование в котором обусловлено лишь необходимостью перемещения в лучшее место. Аэропорты — «не-места», исключенные из повседневной оптики, унифицированные, стремящиеся казаться максимально незаметными и удобными. Единственная функция данного пространства — сделать кресла достаточно уютными, а кофе приемлемо дорогим.
Каждый крупный аэропорт встречает путешественника плакатом «Чувствуйте себя как дома!». В реальности это значит — не замечайте вашего пребывания здесь, но не задерживайтесь надолго. Антрополог Кейтлин Де Сильвей, исследуя больницы как пример транзитного пространства, обнаруживает, что палаты специально красят в отталкивающие цвета, чтобы у больных не складывалось ощущения «дома». Подобные инфраструктурные приемы настраивают пациентов на временность пребывания в госпитале, тем самым косвенно стимулируя выздоровление.
Мурманск не строился в качестве транзитного пространства — напротив, он создавался как монументальный город, предполагающий долгосрочное пребывание приезжих, которые однажды смогут назвать Мурманск домом.
Изменения, произошедшие в 1990-х, привели к формированию культуры престижной миграции. Теперь нормальным считается уехать, а не остаться. Долгосрочное пребывание в городе становится маркером неудачи — социальной стигмой. Детей начиная со школьной скамьи убеждают в том, что если сделать всё правильно, то вместо жизни на Севере получится мигрировать в Москву, Санкт-Петербург, Скандинавию. Человек, который не смог мигрировать после школы, университета или по работе, считается неудачником, в лучшем случае ему просто не повезло. На уровне повседневных разговоров встречаются фразы «А почему ты еще здесь?», «Соскочить не удалось?» Практически каждый третий билборд рекламирует недвижимость в Санкт-Петербурге или Москве.
На одном из въездов в город расположено огромное граффити с фразой: «Кто последний будет улетать из Мурманска, выключите свет в аэропорту».
Единственной легитимной причиной жизни в Мурманске в оптике массового сознания является любовь к природе. Обычно она звучит в качестве первого и зачастую единственного публичного аргумента тех, кто решил связать свою жизнь с городом. Проще сказать, что тебе нравятся ландшафты, скалы, северное сияние, полярная ночь, море и туманы, чем заявить о желании изменить город к лучшему или признать его комфорт. Если человек действительно хочет жить на Севере, с точки зрения социальной нормы с ним явно что-то не так.
…В принципе в этом есть какая-то такая уникальность. Потому что город находится на далеком Севере, со стороны других города России. В этом его особая фишка, что полуостров является частью Скандинавского полуострова. И природа такая близкая…
…Ну, мне кажется, самое интересное, конечно, это наша природа, причем весь Кольский полуостров. Даже сам город Мурманск то есть…
Среди текущего состава населения, за редкими исключениями, никто не заинтересован в городе. Молодые стараются массово мигрировать в поисках лучшей жизни, люди среднего возраста копят на теплую старость, пожилые практически полностью перебрались в Краснодар, Тюмень или Санкт-Петербург. В конце концов, когда в аэропорту неудобное кресло — вы же не покупаете новое?
Ожидающие
До какой степени корректно называть Мурманск транзитным пространством?
Большинство жителей воспринимают его в качестве пустого места, в котором нужно пребывать какое-то время перед тем, как начнется настоящая жизнь. С другой стороны, темпоральность каждого мегаполиса устроена сходным образом.
Ожидание — состояние населения любого крупного города, потому что среда устроена в логике отложенных событий. Город не производит эмоции здесь и сейчас, напротив, он работает в парадигме будущего времени, ситуации, которая скоро наступит. Схожее происходило в процессе массовой урбанизации начала прошлого века.
Переехавшие в крупные города сельские жители сталкиваются с крушением предыдущей повседневности: изменился цикл дня, недели, расщепились плотные сообщества, а бытовая магия утратила свою эффективность.
Календарь, ставший ключевой метафорой городской жизни, структурирует повседневность иначе, нежели деревенские круглогодичные циклы. Каждый день приобретает числовое выражение, смысл которого заключается в ожидании выходных, отпуска, лучшей жизни, пенсии. Массовое производство и корпоративная структура, построившие новую экономическую реальность, нацелены на создание отложенной прибыли, которая подогревает интерес к реализации людей в текущей повседневности под знаком грядущих благ. Большинство инфраструктур крупного города работают в логике promise of infrastructure, описанной ранее.
Впрочем, городская среда отличается от любой другой не только прогностичностью темпоральности, но и в целом двойственностью восприятия повседневности. Город находится на пересечении двух способов освоения пространства, как доказывает французский исследователь Мишель де Серто, — стратегического и тактического.
Первый — стратегический: планирование среды сверху, институциональное формирование ритмов повседневности и наделение мест универсальными смыслами. Наименование улиц, правила дорожного движения, постройка новых микрорайонов и общественных пространств — когда мы говорим о планировании, дизайне, архитектуре, речь идет о стратегическом способе освоения города.
Сверху кажется, что доминирующей логикой становится победившая европейская рациональность, превратившая пребывание в мегаполисе в ежедневное ожидание лучшей жизни. Повседневный распорядок подчиняется календарю, механическим часам, расписанию общественного транспорта и KPI корпоративной работы. Город стремится сделать жизнь максимально предсказуемой, исключив случайные столкновения с собственной «изнанкой». Капиталистический проект мегаполиса действительно напоминает холл отеля и зал ожидания в аэропорту, как отмечали Пико Айер и Зигфрид Кракауэр с полувековой разницей. Рационализация пространства направлена на исключение любых форм неопределенности и нестабильности. Поэтому столкновение с чем-то, выходящим за рамки нормального течения повседневности, обладает столь сильным психологическим эффектом для жителей больших городов.
Здесь на сцене появляются тактические, низовые формы освоения городского пространства, исходящие не от властей, но непосредственно от пользователей — горожан. Подобное освоение «снизу» позволяет переопределить первоначальный замысел, сделав город чем-то личным, уникальным. В места вкладываются собственные истории, эмоции, привязанности. Улицы приобретают локальные названия, создаются стихийные общественные пространства, формируются новые смыслы. Тактический способ освоения города — жизнь здесь и сейчас. Город уже не выступает в качестве источника внешнего смысла для повседневности, но становится полотном, где каждый рисует уникальную картину.
Древние способы освоения пространства приспосабливаются к новому контексту. Теперь волшебные сказки становятся городскими легендами, а бытовая магия — разного рода ритуалами, связанными с городским пространством. Горожане заклинают самолеты на протяжении полета и рассказывают детям истории про маньяков, чтобы те не ходили ночами по кладбищам.
Новая среда содержит элементы, не предусмотренные нормальной повседневностью, нечто, вытесняемое на периферию, постоянно сохраняющее тревогу, с которой приходится сосуществовать.
У каждого города есть два лица, и жители обладают уникальной точкой зрения, содержащей одновременно обе перспективы, — как видеть две стороны оптической иллюзии. Поселок вахтового типа практически лишен перспективы снизу, ему достаточно минимального комфорта жителей, чтобы обеспечить их потребности на очерченный период времени. В отличие от него город не делает свое будущее конечным, создавая вместе с горожанами практически вечный двигатель производства новых потребностей и наделения повседневности значениями, в том числе благодаря вплетению собственных смыслов в спланированное пространство. Так город становится самостоятельным агентом, а не местом приложения сил разных акторов.
Под знаком вахты
Утратил ли Мурманск собственную агентность?
В последние годы Мурманская область во многом существует под знаком вахты. Большинство мигрантов, приезжающих в город, устраиваются либо на добывающие предприятия, либо на недавно начатую колоссальную стройку верфи в Белокаменке. Для них Мурманск становится торговым центром на выходные и изредка — местом съема жилья. Понятно, что эти люди не планируют связывать судьбу с городом и мигрируют сразу после окончания вахтового контракта.
Впрочем, у стройки в Белокаменке существует и обратная сторона. Масштабное строительство, в том числе недвижимости, формирует утраченное чувство promise of infrastructure. У некоторых современных мурманчан возникает ощущение возвращения успешных десятилетий 1970–1980-х, когда город строился фактически на глазах. Несмотря на то что бум строительства тогда и сейчас обусловлен совершенно разными причинами, внешнее ощущение схожее, и некоторые жители действительно начинают верить в возможность счастливого будущего за Полярным кругом.
…— Изменяется ли в последнее время город с точки зрения того, что очень много городов в области переходят на вахтовый режим? Видно, что здесь присутствуют вахтовики, вахта?
— Видно, особенно по заведениям, когда ты хочешь куда-то выбраться на выходные, то понимаешь, что куча народу непонятно откуда взялась. И понимаешь, что многие живут здесь вахтовым методом…
В отличие от транзитного ожидания подобное чувство счастливого будущего производит второй слой, открывающий потенциал для бесконечного производства смыслов внутри городского пространства. Интересно, что этот эффект носит исключительно временный характер и захватывает только часть населения, заставшую пик развития города в советский период, так как для молодежи новая стройка не резонирует со счастливыми воспоминаниями и сама по себе едва ли способна произвести promise of infrastructure, потому что обладает четкой датой завершения и неопределенностью будущего после того, как последний объект будет сдан.
Стройка когда-нибудь закончится. Это еще одна важная определенность, о которой не задумывается большинство мурманчан. Пока неясно, воплотятся ли в жизнь планы городской администрации о предоставлении постоянной работы временным мигрантам — строителям завода в Белокаменке. Вместе с окончанием проекта исчезнет и надежда, им формируемая. Кроме того, многие города области схлопываются и становятся вахтовыми поселками. Сложно сказать сейчас, не станет ли жизнь под знаком вахты новой нормой существования региона.