Орел в период немецкой оккупации: личные впечатления
Освобождение древнего русского города Орла и полная ликвидация орловского клина, в течение двух лет угрожавшего Москве, было прямым результатом разгрома немецко-фашистских войск под Курском.
Орел был одним из первых чисто русских больших городов, освобожденных в 1943 г. Кроме того, здесь (в отличие от Дона и Кубани) немцы находились в течение почти двух лет - с октября 1941 г.
На второй неделе августа я смог проехать на автомобиле из Москвы до Тулы, а затем до Орла. В приводимом ниже рассказе, основанном на моих записях, сделанных в то время, описывается, как выглядел орловский клин на переднем крае, что я увидел внутри клина, и в частности в самом Орле.
Чертополох стоял в рост человека. Густые заросли чертополоха и другой сорной травы образовывали полосу шириной примерно в три километра, тянувшуюся на запад, затем на восток и юг - почти по всему периметру орловского клина.
В этих зарослях, через которые теперь шла пыльная дорога из Тулы, на каждом шагу человека подкарауливает смерть. «Minen» (по-немецки), «мины» (по-русски) - читал я на старых и новых дощечках, воткнутых в землю. Вдали, на холме, под голубым летним небом виднелись руины церквей, остатки домов и одинокие печные трубы. Эти протянувшиеся на многие километры заросли сорняков почти два года были ничейной землей. Руины на холме были развалинами Мценска. Две старухи и четыре кошки - вот все живые существа, которых советские солдаты нашли там, когда немцы отошли 20 июля. Прежде чем уйти, фашисты взорвали или сожгли все - церкви и здания, крестьянские избы и все остальное. В середине прошлого века в этом городе жила «Леди Макбет» Лескова и Шостаковича. Как-то не укладывалось в голове, что эта драма страстей и крови развертывалась в городе, где теперь стоял запах крови, пролитой по совсем иным причинам.
Сквозь заросли сорняков мы подъехали к Мценску. Нет, одно маленькое кирпичное строение каким-то образом уцелело. «Пункт питания, - гласило объявление. - Здесь вы можете получить дневную норму питания: завтрак, обед, ужин». Рядом другое объявление: «Враг разрушил и ограбил этот город, угнал в неволю его жителей. Они взывают к отмщению».
«Чертова выдумка эти мины, - сказал полковник, встретивший нас в Мценске. - На участке всего 100 метров по обочине этой дороги мы вырыли 650 мин». Он рассказывал о новых минах замедленного действия, обнаруженных в немецких блиндажах. Взрыватель срабатывает, когда кислота разъест металл. Некоторые взрываются через два месяца. Кроме того, есть мины-ловушки, таких ловушек полно. Мины и мины-ловушки стали одним из важнейших видов оружия немцев в 1943 г. Для советских солдат они были самой большой неприятностью и главной темой разговоров . В сражении за Орел части Красной Армии понесли ужасные потери из-за мин. В будущем они вызовут новые потери под Харьковом и в других местах. Когда мы беседовали с полковником, мимо проехала повозка, на которой лежали два стонущих солдата. Головы их были в крови. Они только что подорвались на мине…
За последние несколько дней лишь около 200 человек вернулись в Мценск - из прежнего населения 20 тыс. Вернувшиеся прятались где-то по деревням.
По дороге на Орел, идущей по полям и прекрасным лесам, нигде не видно деревень. Только таблички стоят на развалинах, указывая, какая здесь была деревня.
Созданная немцами «зона пустыни» протянулась теперь от Ржева и Вязьмы до Орла.
Орел, этот не так давно приятный, тихий провинциальный город, все еще полный воспоминаний о Тургеневе, сильно пострадал. Более половины домов было разрушено; в некоторых местах развалины еще дымились. Мосты через Оку были взорваны, но уже был наведен временный деревянный мост, и по нему на запад шли военные грузовики, а в Орел прибывали санитарные машины из Карачева - в пятидесяти километрах к западу, где шли тяжелые бои. Как жил Орел в течение почти двухлетней немецкой оккупации?
Из 114 тыс. населения в городе сейчас осталось только 30 тыс. Многих жителей оккупанты убили. Многие были повешены на городской площади - на той самой, где теперь похоронен экипаж советского танка, который первым ворвался в Орел, а также генерал Гуртьев - прославленный участник Сталинградской битвы, убитый в то утро, когда советские войска с боем взяли город. Говорили, что немцы убили 12 тыс. человек и вдвое больше отправили в Германию. Многие тысячи орловцев ушли к партизанам в Орловские и Брянские леса, ибо здесь (особенно на Брянщине) был район активных партизанских действий.
Немцы назначили в городе русского бургомистра (который теперь бежал вместе с ними) и привезли на Орловщину нескольких бывших русских помещиков или их сыновей - их называли белогвардейцами. Однако не известно, получили ли они назад свои поместья. Поощрялись небольшие частные предприятия, но товаров было так мало, что все кончилось ничем.
Зима 1941/42 г. была самой тяжелой. Люди сотнями умирали от голода. Позже они стали получать по 200 г хлеба в день, если как-то работали на немцев. И затем весь этот ужас лагеря военнопленных. Здесь я впервые непосредственно познакомился с отношением немцев к советским военнопленным, а оно изменилось после Сталинграда. До этого им давали гибнуть массами. После Сталинграда шантажом или лестью их пытались вовлекать в армию изменника Власова.
Генерал Собенников, теперь начальник гарнизона Орла, принимал участие в большом июльском наступлении и сейчас рассказывал о нем. К 15 июля, после трехдневных тяжелых боев, советские части прорвались сквозь главные линии обороны немцев по периметру орловского клина. Никогда еще, сказал он, против оборонительных позиций немцев не сосредоточивалось столько советской артиллерии, сколько здесь. На многих участках ее огневая мощь превышала в десять раз мощь артиллерии под Верденом. Минные поля немцев были настолько густыми и их было так много, что нужна была артиллерийская «сверхподготовка» для того, чтобы уничтожить как можно больше мин и таким образом сократить потери частей, которые потом шли на прорыв обороны. 20 июля немцы попытались приостановить советское наступление, бросив в бок сотни самолетов. Советским зенитчикам и истребителям было нелегко справиться с ними. В бесчисленных воздушных боях обе стороны несли очень тяжелые потери. В эти дни погибло также много французских летчиков.
Насколько важно немцам было удержать Орел, продолжал Собенников, видно из приказа генерала фон Шмидта (потом замененного генералом Моделей) удерживать Орел до самой последней возможности.
«И, безусловно, немцы стояли до конца, - сказал генерал, - у немцев здесь были крепкие войска. Почти все держались стойко, и лишь незначительная часть сдалась. Среди пленных не было солдат старше тридцати лет - отборные войска, здоровые, хорошие войска. Товарищ Эренбург, рассуждая о том, что немецкая армия состоит из стариков, страдающих подагрой и геморроем, сам не знает, о чем говорит. Да, это были хорошие войска, но все же морально подорванные. Курск и все остальное оказало на них деморализующее влияние. Пленные рассказывали, что падение Муссолини также произвело глубокое впечатление на немецких солдат, хотя некоторые из них продолжали верить выдумке офицеров о том, что Муссолини тяжело болен».
Затем генерал рассказал сложную историю о том, как Орел был к 3 августа почти полностью окружен и как наконец ранним утром 5 августа русские ворвались в Орел.
«Наш броневик с радиоустановкой, игравшей «Интернационал», «Священную войну» и «Синий платочек», одним из первых ворвался в город. Впечатление наша музыка производила потрясающее - люди толпами выходили на улицы, хотя еще продолжались бои. Немецкие самоходные орудия и танки продолжали действовать, и много неприятностей доставляли автоматчики, засевшие на чердаках. Один из них убил генерала Гуртьева. Продолжали взрываться мины замедленного действия, и посреди всего этого шума из нашего репродуктора гремели патриотические песни. Только на следующий день были уничтожены автоматчики, хотя некоторые из них, возможно, где-то еще прячутся. В Орле, вероятно, остались еще сотни мин замедленного действия, хотя 80 тыс. мин уже нашли. В связи с этим войска в городе пока что не разместились…
Да, я въехал в Орел утром 5 августа. Представьте себе картину: светает, кругом еще горят дома, наши орудия и танки вступают в город - они покрыты цветами, из громкоговорителя несутся звуки «Священной войны», старухи и дети бегут среди солдат, суют им в руки цветы, целуют их. Кое-где еще продолжается перестрелка. Я запомнил старую женщину. Она стояла на углу Пушкинской улицы и крестилась, а по ее морщинистому лицу текли слезы. Другая пожилая женщина, образованная, судя по разговору, подбежала ко мне, протянула цветы и, обняв меня за шею, говорила, говорила, говорила без конца. Из-за шума вокруг я не мог расслышать, что она говорит, понял только, что о сыне, который в Красной Армии». Прошло лишь пять дней после освобождения Орла, однако органы советской власти были уже полностью в нем восстановлены. Большинство административных зданий немцы уничтожили, но в небольшом доме в переулке обосновался в качестве председателя Исполкома областного совета М.П. Ромашов - командир местных партизан, Герой Советского Союза. Он мог многое рассказать о партизанской войне - о схватках с карательными отрядами, об освобождении партизанами населения, которое угоняли на Запад. Партизаны убивали немецких конвойных, и люди разбегались по лесам.
Среди населения Орла проводилась проверка. Особенно должны были отчитываться члены партии о своем поведении в течение двадцати месяцев немецкой оккупации. Орел был захвачен 2 октября 1941 г. танками Гудериана настолько внезапно, что многие были застигнуты врасплох и не успели уйти. На столе у Ромашова я видел заявление, написанное малограмотной женщиной, которая сообщала, что она - член партии, оказалась запертой здесь с двумя детьми 2 октября и, чтобы обеспечить существование себе и детям, вынуждена была пойти работать уборщицей в немецкое учреждение.
У большого кирпичного здания орловской тюрьмы из рва выкапывали трупы. Издали они казались мягкими зеленовато-коричневыми тряпичными куклами - их складывали возле рва, откуда их извлекали. Два представителя советских властей сортировали черепа - некоторые были с пулевыми отверстиями в затылке, другие без таких отверстий. Из рва шел едкий, застоявшийся смрад. Выкопали 200 трупов, но, судя по длине и глубине рва, там находилось по крайней мере еще 5 тыс. трупов. Некоторые «образчики» были трупами женщин, но большинство - мужчин. Половину составляли советские военнопленные, умершие от голода и различных болезней. Остальные были солдаты или гражданские лица, которых убивали выстрелом в затылок. Казни совершались в 10 утра по вторникам и пятницам. Взвод гестаповцев, производивший расстрелы, методично появлялся в тюрьме два раза в неделю. Помимо этих, много других людей было убито в Орле. Некоторых публично вешали как «партизан» на городской площади.
Находясь в Орле, я как-то посетил очаровательный старинный дом с классическими колоннами и запущенным садом. Дом этот когда-то принадлежал родственнику Тургенева. Сам Тургенев здесь часто бывал, и, очевидно, именно этот дом он имел в виду, когда писал «Дворянское гнездо». Все здесь, наверное, осталось так, как было в 40-е годы прошлого века.
В доме помещался музей Тургенева, и я беседовал со стариком смотрителем. Он три месяца просидел в гестаповской тюрьме и слышал залпы расстрелов утром по вторникам и пятницам. Оба его помощника по музею были расстреляны как лица, «подозреваемые в принадлежности к коммунистам».
Старик (его фамилия Фомин) рассказал о страшном голоде в Орле. Длительное время населению вообще не выдавали никакого продовольствия, даже мизерного хлебного пайка. Проходя по улицам зимой 1941/42 г., люди спотыкались о тела упавших и тут же умерших. В ту зиму он с женой с большим трудом меняли свои пожитки на картофель и свеклу. Позже людям помогали выжить их огороды.
Фомин рассказал, что немцы забрали 10 тыс. томов из Тургеневской библиотеки, а многие другие экспонаты, например дробовик Тургенева, были просто украдены. Слава богу, говорил он, хоть дом уцелел. Дом Тургенева в Спасском-Лутовинове - между Орлом и Мценском - сгорел дотла.
Однажды вечером, когда звездное небо окрасилось на западе, в сторону Карачева, красным заревом горящих деревень, я повстречал в горсовете странную пару - местного врача и местного священника.
Доктор Протопопов, с маленькой бородкой и в пенсне, напоминавший чеховский персонаж, рассказывал, как, несмотря ни на что, ему удавалось лечить больных и раненых советских военнопленных. Они находились в кошмарном состоянии - голодные и запущенные. Лишь он и несколько преданных помощников пытались хоть немного облегчить их участь, собирая продовольствие среди местных жителей - хотя тем мало было чем делиться - и потихоньку пронося его в больницу. Некоторых тяжело больных пленных немцы в самые морозы решили перебросить на санях в другую больницу, за много километров. Русский персонал тщетно протестовал. Постарались как можно больше людей укутать в одеяла. Но почти половина умерла во время переезда. Как он слышал, эта другая «больница» мало чем отличалась от лагеря смерти.
Священник - старик 72 лет, в грязной одежде, совсем глухой, с седой бородой и крестом на серебряной цепи, сказал, что многие русские работали на немцев потому, что иначе умерли бы от голода. Ему разрешали посещать русских военнопленных. Их морили голодом. Иногда за один день умирало 20, 30 и даже 40 человек. Однако после Сталинграда немцы стали кормить их немного лучше, а затем начали уговаривать вступать в «русскую освободительную армию».
Отец Иван рассказал, что в какой-то мере немцы поддерживали церковь - в этом заключался один из элементов их антикоммунистической политики. Но в действительности именно церкви неофициально создали «кружки взаимной помощи», чтобы помогать самым бедным и оказывать посильную поддержку военнопленным. Священник сказал, что «в силу обстоятельств» он перестал отправлять функции деревенского священника в 1929 г. Когда пришли немцы, он подумал, что может помочь делу России, если снова пойдет служить в церковь. «Вокруг меня образовалась группа верующих, и нам дали церковь. Должен сказать, что при немцах церкви в Орле процветали, но они превратились, чего немцы не ожидали, в активные центры русского национального самосознания». Однако человек, которому немецкое командование поручило надзирать за церквами, оказался не епископом, как, естественно, многие ожидали, а просто гражданским чиновником по фамилии Константинов, из русских белоэмигрантов. Таким образом, церкви были лишены всякой самостоятельности, и даже резиновые печати каждой из них хранились под замком в столе у Константинова. Это казалось отцу Ивану особенно возмутительным. Его непосредственным начальством был отец Кутепов, служивший в церкви, которая была гораздо больше. Отец Кутепов сказал отцу Ивану, чтобы он никогда не упоминал московского митрополита Сергия и молился только за одобренного немцами митрополита Серафима, находившегося в Берлине.
«Мне это не нравилось, - заявил отец Иван, - и я не упоминал ни того, ни другого. Да, церкви были переполнены; в Орле их было пять…»
Священника, конечно, немцы ввели в заблуждение особенно тем, что разрешили открыть церкви, закрытые пятнадцать или более лет. Но какую цель имела такая «церковная политика» немцев в отношении людей, которых они все равно собирались уморить голодом? Может быть, они хотели посеять как можно большее смятение в умах русских? Любопытно, что церкви стали центрами «русицизма» вопреки ожиданиям немцев, что церкви превратятся в центры антисоветской пропаганды.
В Орле во время его почти двухлетней немецкой оккупации действовали и еще некоторые странные личности. Учебные заведения (кроме нескольких начальных школ и школы малолетних шпионов, вроде той, о какой я уже слышал в Харькове) были закрыты. Молодежь, избалованная советской властью, была особенно озлоблена. Учителям, даже из закрытых школ, приказали посещать лекции, которые читал по-русски со странным акцентом человек, называвший себя Октаном. Его лекции именовались «Курс педагогической переподготовки». Октан, кроме того, редактировал в Орле газету на русском языке «Речь», в которой пропагандировались основные положения его лекций, а именно: «Русские от природы не обладают творческими способностями и должны подчиняться приказам других», «Пересмотр исторического прошлого русских», «Каким должен быть ариец». В своей газете он проповедовал «полный пересмотр культурных ценностей»; Толстого объявил ничего не стоящим писателем; русскую музыку принижал, а Вагнера провозглашал величайшим музыкальным гением всех времен. Нет нужды говорить, что не все преподаватели были «приглашены» на лекции Октана. Многих арестовали, а другие скрылись.
Общее впечатление было таково, что в дни своих побед 1941-1942 гг. немцы еще имели в своем распоряжении сколько-то белогвардейских авантюристов и наемников, согласных выполнять какую-то, хотя еще не вполне определившуюся роль в деле германизации таких чисто русских районов, как город Орел.
А вот еще один дикий факт: в Орле искони жили люди, которые были немцами по происхождению. Их послали в Лодзь для проверки крови, чтобы установить, являются ли они настоящими арийцами.
Другое запомнившееся впечатление об Орле - это состояние железной дороги. Я никогда не видел картины столь полного разрушения. В районе Сталинграда, всего шесть месяцев назад, разрушения на железной дороге были еще примитивными, и все легко можно было восстановить. Здесь, в районе Орла, немцы использовали специальную машину, которая, продвигаясь, уничтожала и рельсы и шпалы. Чтобы восстановить железные дороги в этих недавно освобожденных районах, необходимо было фактически строить их заново.
1 сентября я отправился в Харьков, освобожденный советскими войсками 23 августа. Поездка оказалась ужасной. Когда мы ночью на нескольких джипах ехали из Валуек, одна машина налетела на мину и три наших спутника - Кожемяко и Васев из Отдела печати МИД и молодой капитан Волков, с которым я уже встречался в Сталинграде, погибли. Уцелел только водитель, хотя его тяжело ранило и он едва не потерял рассудок от потрясения. У Кожемяко оторвало обе ноги, и он умер через час, не приходя в сознание.
На рассвете, когда нашли еще два трупа - один был отброшен взрывом на 15 м от дороги, - мы продолжали нашу печальную поездку. Теперь мы ехали по страшно опустошенной местности к северу от Белгорода, где в июле происходили самые ожесточенные бои в ходе Курской операции. «Живого места нет», - как говорят русские. Такая картина простиралась перед нами на многие километры вокруг, и воздух был наполнен смрадом от полузасыпанных трупов.
Белгород пострадал от обстрелов меньше, чем можно было ожидать, и на улицах было много людей. Богатые земли между Белгородом и Харьковом были процентов на 40 возделаны. Но в 1943 г. к этому району уж очень близко подошла линия фронта и немцев урожай не интересовал.
В Харькове появились новые разрушения, которых не было в феврале. Однако, не считая убийства эсэсовцами 200 или 300 советских раненых в больнице, немцы, после того как они снова взяли Харьков в марте, вели себя более сдержанно по сравнению с первым периодом оккупации. Немцы нервничали, и расстрелы теперь производились тайно, а публичные казни больше не устраивались. Но все же людей ловили на улицах и отправляли в Германию. А с мая немцы повели себя еще мягче. В украинских газетах 2 мая был опубликован приказ об улучшении отношения к военнопленным. Это также было рассчитано на вербовку военнопленных в армию Власова.
Александр Верт/Россия в войне 1941-1945
Cм. также
Неподготовленность СССР к войне в июне 1941 г.
Гитлер у власти. Мюнхенский сговор
После Мюнхена. Германия наносит удар на запад
Советский Союз в последние дни мира