«Теперь у меня задача дожить до правнуков»: Михаил Барщевский празднует 70-летие

27 декабря Михаил Барщевский празднует юбилей — 70-летие. До этих лет он и не думал дожить. А сегодня, когда это стало фактом, он и не вполне понимает, как жить дальше. Впрочем, одно для него очевидно — надо работать. «Вечерняя Москва» пообщалась с юбиляром накануне праздника. 

26 декабря он ушел с госслужбы. Ушел, чтобы вернуться в адвокатуру. Точнее, в коллегию адвокатов «Барщевский и партнеры», основанную им еще в 1990 году (кстати, первую в СССР).

— То есть уже завтра к вам можно прийти с просьбой о защите в суде?

— Завтра не надо. Завтра выходные. А в понедельник — пожалуйста. 

— С чем связано решение завязать с госслужбой?

— Уходить надо на пике — я проработал в Правительстве четверть века. Можно было бы сказать — дорогу молодым! Но для меня важно не это: то, что я считал важным и мог сделать, я сделал. Мне 70 лет, и при моем трудовом стаже 53 года Правительство было третьим местом работы: до этого, в 1970-ых, я работал юридическим консультантом на Московском маргариновом заводе и с 1980-го вплоть до ухода в Правительство был адвокатом.   

— Вы адвокат, для которого слово «честь» не пустой звук. Какой у вас кодекс чести?

— Могу сказать, каким он был 25 лет назад. Надеюсь, его не придется менять, не смотря на то, что жизнь вокруг поменялась за эти годы. Главное правило: я не разрешаю клиенту рассказывать, что на самом деле случилось. Это хорошее правило старой школы адвокатуры, мне о нем рассказал Генрих Падва. Адвокаты работают только с фактами, имеющими документальное подтверждение, с тем, что лежит в материалах дела. Иначе адвокаты становятся либо циниками, либо алкоголиками. То есть, если я в зале суда заявляю, что мой подопечный не убивал, хотя на самом деле знаю, что он убивал, то вечером, придя домой, я либо напьюсь до беспамятства, либо со временем стану абсолютно безразличным к таким страшным поступкам, как убийства. Бывало, клиент сам хотел рассказать, как все было на самом деле, и приходилось его останавливать.

По уголовным делам я никогда не вел дела об убийствах и изнасилованиях. Боялся, что своей работой могу оправдать того, кто на самом деле виноват и совершил такое тяжкое деяние. По гражданским делам никогда не вел дел об определении места жительства ребенка после развода родителей — не хочу своей профессиональной деятельностью повлиять на судьбу ребенка. Ведь это довольно чувствительный вопрос, который обязательно оставит след в душе малыша. Меня могут упрекнуть в том, что это непрофессионально, и это будет справедливый упрек. Но это мое индивидуальное решение.  

— Чем же тогда заниматься?

— Я вел дела о разделе наследствах, о взятках, о мошенничестве, транспортные дела и многое другое. Но я достаточно плохо разбираюсь в налогах — эти дела вести не буду. Хотя в коллегии «Барщевский и партнеры» есть великолепные специалисты в этой области. А я люблю наследственные дела — это тема моей кандидатской диссертации, моих многочисленных монографий. При этом, с 2000 года очень сильно поменялось законодательство, даже не могу представить, с чем будут приходить клиенты! 

— Генрих Падва, которого вы упомянули как учителя, являлся одним из самых дорогих адвокатов в России. Придет к вам клиент — многодетная мать-одиночка, отоваривающаяся в «Пятерочке», и вы сможете ее защитить в несправедливой ситуации. Но она не сможет заплатить вам ваш гонорар.…

— Во-первых, Генрих Павлович и сам многие дела вел бесплатно. Во-вторых, и я отовариваюсь в «Пятерочке». А в-третьих, у меня всегда было правило: две трети дел я веду за очень большие гонорары, а одну треть — бесплатно. На мой взгляд, благодарные глаза клиента, который никак не ожидал, что ему помогут, и который воспринимает решение суда в свою пользу как чудо из чудес, — это гораздо ценнее, чем деньги.

— В 2018 году у вас был инфаркт. Вероятность, что вы выживите, была всего пять процентов! Вы помните, о чем думали в те, казалось, последние минуты жизни?

— А вот об этом и думал! Я помню свои мысли тогда. Я вспоминал людей, кому я по-настоящему помог! Передо мной стояли глаза, полные слез, всех моих клиентов. Не суммы на счете в банке, не страны, в которых я побывал, не автомобили, на которых ездил, не коллекция запонок (хоть их все и подарила жена). А благодарные глаза. Думаю, это самое ценное в моей профессии. И отказывать себе в этом я не собираюсь.

— Поразительно: вы атеист, а рассуждаете, как настоящий христианин, возлюбивший ближнего, как себя самого.

— Да, я не верю в Бога, к сожалению. Но это вряд ли изменится. Мораль и нравственность, лежащие в основе общества, то есть групп взаимосвязанных между собой людей, уже потом оформилась в виде различных конфессий. Именно поэтому все религии, по сути, про одно и то же. Ни в одной из них нет ничего античеловеческого. Ведь верить в добро — это необязательно верить в то, что добро от Бога. Совесть и душа, пусть теологи думают иначе, для меня одно и то же.

— А ведь это не одно и то же!

— А для меня — одно. Потому что, если вы хотите сохранить свою душу, чтобы она была вечной, то, прежде всего, сохраните свою совесть. Я рассуждаю примитивно — оставайся человеком в любой ситуации.

— Видимо, родители с вами много занимались.

— Моя мама говорила, что я всю жизнь страдаю, получив арбатско-чеховское воспитание. Мы с женой выросли на Арбате, и этим все сказано. Как в песне у Окуджавы: «Я дворянин арбатского двора». Это все предполагает определенную стилистику мышления, щепетильность в общении с людьми, недопустимость причинения кому-то боли.…

— Кстати, про ваше детство. Вы ведь мечтали стать и писателем, и актером. Не стали, зато сегодня у вас собственный театр «Неформат» и вы писатель.

— Да. А с 2005 года состою в Союзе писателей России.

— В котором по инициативе Мединского инициированы реформы….

— Давно пора. Последний внеочередной XVIII съезд был на удивление очень живым и обнадеживающим! Задачи, которые ставят, очень важны, но очень трудны для исполнения. Ведь, прежде всего, Мединский говорит, что членство в Союзе не должно быть случайным — это не клуб по интересам и не элитарное сообщество. Недостаточно написать один роман-бестселлер, и потом всю жизнь быть членом СПР, ничего при этом больше не написав. Членство в СПР — это обязательства служить литературе и только потом — почет.

— Красивые слова, но в реальности тысячи людей зачитываются в Интернете сочинениями, авторы которых даже и не думают о членстве в СПР — им это не надо.   

— А СПР это надо! В том-то и трудность. Союзу надо консолидировать вокруг себя всех основных авторов страны. Кроме того, я думаю, надо больше говорить о драматургии. Я вижу это важным не только потому, что у меня есть свой театр «Неформат». Это важно, потому что сегодня кино и театр носят более массовый характер, чем просто книга для чтения. Возможно, сценаристы могут быть членами не союза писателей, а союза кинематографистов.… Но не в этом суть. Массовый зритель сегодня не в кинотеатрах, а на специальных кино-платформах в Интернете. Книги — это хорошо. Но, на мой взгляд, 90 процентов того, что лежит на прилавках в книжных магазинах — это макулатура. Да и чтение — это определенная работа для мозга, труд, который сегодня мало кто готов проделывать. При этом смотреть кино — это развлечение. Конечно, люди в массе своей выбирают кино. Это касается, прежде всего, молодежи и поколения среднего возраста, сформированного уже в период Интернета. У них  первое желание в свободную минуту — нажать кнопку стриминговой платформы, чтобы переключиться на фильм.

— Кстати, на этих платформах контент преимущественно иностранный.

— О том и речь. Там очень мало нашей отечественной продукции. Для массового зрителя снимают фильмы либо об истории, либо о войне. Либо сказки. Либо пустые комедии. А чего-то серьезного о нашей жизни здесь и сейчас нет. И это проблема в том числе и для Союза писателей.

— Да и современной театральной драматургии маловато.

— Да. Преимущественно ставят классику и зарубежную пьесу. Это всегда безопасно. А современной драматургии про жизнь здесь и сейчас практически нет! Я создал театр «Неформат». Мой принцип — только современная драматургия. Надо развивать это направление. Конечно, литературу никто не отменял. Но сценарий и пьеса — это более короткий путь к мировоззрению гражданину.

— А нужен ли вообще Союз писателей? Сама организация выглядит сегодня архаично.

— Нужен. Во-первых, книги читают, пусть даже в аудио-версии. Во-вторых, как я говорил выше, союз писателей не только про литературу. И в-третьих, я очень надеюсь, что массовое увлечение гаджетами и бесконечная суета, возня вокруг них, — это все уйдет. Другое дело, что, повторю: 90 процентов книжной продукции сегодня — макулатура, и как ее убрать, я не знаю. Цензуру вводить не хотелось бы — кто будет цензором? Вы готовы?

— Как мать, честно платящая налоги в нашем государстве, я готова сказать, что печатать недопустимо.

— Это вы сейчас так сходу красиво сказали. А ведь цензура — это большая ответственность. И мало, кто из талантливых людей, готов ее на себя брать. Очень многие готовы быть цензорами, но они бездарности. Тем более, что запретные линии итак всем известны. Остается примитивная литература, которую легче читать. Найдите мне сегодня того, кто реально готов прочитать полностью «Преступление и наказание» Достоевского или «Войну и мир» Толстого!

— Легко! Каждый старшеклассник готов это сделать, чтобы написать на отлично ЕГЭ.

— Хорошо. Допустим, он прочтет. Хотя, не верю. Он прочтет в Интернете краткое изложение сюжета. А толку? Разве он поймет замысел Федора Михайловича или Льва Николаевича? Его сознание способно это объять в 14-15 лет? Хотя, старшеклассники должны знать эти произведения: в чем вина Раскольникова и как он поплатился за свой поступок, кто такие Андрей Болконский и Пьер Безухов с Наташей Ростовой. Но очевидно, что это надо реально изучать в более старшем возрасте. «Вечера на Хуторе, близ Диканьки» можно преподавать в школе — ребенок это поймет. А «Мертвые души» уже нет. Как и «Ревизора», если уж мы о Гоголе. Ведь, как думают подростки: Хлестаков — классный чел, всех надул, круто! А пьеса-то не об этом. 

— Да. Она о коррупции.

— Поэтому у меня есть предложение. Возможно, законодатели меня услышат.… Помните, в советское время на любом факультете любого вуза, будь то механико-математический или филологический, в безальтернативном порядке преподавали Историю КПСС (с обязательным написанием конспекта работ Ленина), марксистско-ленинскую философию, политэкономику и научный коммунизм? Каждый советский человек это должен был знать! А сейчас в таком же обязательном порядке надо повсеместно ввести русскую литературу и русский язык с какой-нибудь обязательной письменной работой. Каждый человек, считающий себя частью русского мира, каждый русский, желающий получить высшее образование, должен это знать. Не на уровне школы, где речь идет о сюжете, а на уровне идей и философии, на уровне ясного и аргументированного изложения своих мыслей. В цивилизованном мире главные отличия образованного человека — правильная речь и, вы будете смеяться, чистая обувь.

— Вас волнуют проблемы образования?  

— Конечно. Высшее образование у нас только сейчас как-то стало возвращаться в норму. И то — еле-еле. Слава Богу, поняли, что высшее образование не должно быть массовым, развивают среднее техническое направление, популяризируют колледжи. А 30 лет до этого чем занимались? Какой ректор коммерческого вуза отчислит за неуспеваемость лоботряса, платящего деньги? Никакой. Отсюда и специалисты, которые ничего не умеют, хотя получили диплом. Улучшать надо и школьное, и вузовское образование. Делать это кардинально. В советском образовании было что-то хорошее — можно и перенять.

— Это тоже уже делают. Например, ввели во всех школах Движение Первых по примеру пионерии. Теперь все первоклашки — орлята (по аналогии с октябрятами).    

— Это положительный сигнал. Я приветствую это. Как минимум, это способ оторвать детей от гаджетов. Те же октябрята берут какую-то, пусть небольшую, ответственность на себя. Да, пока они только пишут поздравительные письма одиноким старикам. Но дальше, уверен, спектр их задач будут расширять. При той атомизации общества (когда индивидуализм дошел до крайности, несовместимой с жизнью в обществе), это способ вернуть, что называется, человека в коллектив. Все это замечательное средство маленькому человеку привить чувства Родины и своего народа, принадлежности к миру под названием Россия. Привить ему осознание этого как своего большого дома. Нам не надо больше потерянных поколений.      

— Вы называете современное российское общество слоеным пирогом с бетонными плитами. Что привело к такому разрыву в нашем обществе?

— Во-первых, имущественное расслоение. Во-вторых, отсутствие национальной идеи. В-третьих, идеологии. Но идеологии той, которая не сверху навязана, а выросла сама из народа. Сейчас уже идет процесс формирования идеологии снизу. Это идеология патриотизма и гордости за Родину, волонтерства и жертвенности, идеология личной ответственности за судьбу Родины. Люди разных социальных групп одинаково четко понимают, что их конкретные поступки нужны для блага и безопасности всей страны, и они делают это. Это случилось в связи с СВО. Любой кризис, который влечет нарушение обычного, привычного режима жизни, провоцирует проявления глубинных человеческих качеств, о которых люди порой сами не догадываются. 

— Сегодня вам 70. Как настроение?

— У меня есть рассказ «55 лет». Начинается он примерно так: «Все мужчины, которые сыграли большую роль в моей жизни (мои отец и тесть, мои научный руководитель и первый заведующий юридической консультацией), все умерли, не дожив до 70 лет. Вот и я для себя решил, что я, дай Бог, доживу до 70. Осталось 15 лет. Вроде бы, много. Но если представить, что ты всего лишь 15 раз увидишь, как цветут ландыши и сходишь за грибами, то становится очень мало». Когда я написал этот рассказ, то его концовка вызвала массу недовольства жены и друзей. И для них я придумал другой финал: «Старик прочитал рукопись, отложил ее в сторону и подумал, какие глупости приходят на ум в юности. Надо было спускаться на первый этаж — собрались гости. Сегодня он отмечал свое 86-летие».

Я, действительно, решил для себя, что доживу, максимум до 70 лет. Поэтому никаких планов на завтрашний день 28 декабря не строил. Завтра утром все решу. Скорее всего, моя жизнь будет наполнена адвокатурой и театром. Теперь у меня задача дожить до правнуков. Внуку 25 лет, и он пока меня сильно подводит!