Константин Хабенский: расправить крылья
Костя, прежде всего хочу тебя поздравить с премией OK! Awards «Больше чем звёзды». По выбору читателей ты назван лучшим театральным актером за роль Мольера в мхатовском спектакле «Кабала святош».
Мне очень приятно, учитывая, что это выбор не профессионального жюри, а именно читателей.
По-моему, это абсолютно твой герой: психологически тонкий, с большой внутренней драмой, с самоиронией и высокой лирической нотой. А чем этот герой увлек и ты сказал себе: «Я хочу его сыграть»?
Ну, во-первых, когда режиссер Юра Квятковский принес мне несколько названий для постановки в Художественном театре (одним из них была «Кабала святош» Михаила Булгакова), он без напора, будто между прочим сказал: «Кстати, все художественные руководители МХАТа исполняли эту роль». Я это услышал, походил-поварил, еще раз посмотрел глазами замечательный текст Булгакова и сказал: «Да. Видимо, это знак». Дальше мы уже начали копаться в персонаже, создавать при помощи Михаила Дегтярёва, автора сценической версии, и Юры смыслы, выскакивающие за временные рамки, описанные Булгаковым, переводя это и на сегодняшний день, и на другие, столетней давности события. Я не буду сейчас говорить, что всё сложилось, потому что до сих пор еще идет очень интересная (вот позавчера был спектакль) разведка в глубинность этого героя.
«Разведка в глубинность героя». Хорошо сказал.
Да-да, именно в глубинность, потому что Юра Квятковский периодически возвращается с замечаниями, с корректировкой. Я, по мере того как понимаю его замечания, стараюсь максимально бесстрашно всё делать. Вот такое бурение происходит. Наверное, именно подобный поиск прекрасен в любом театральном материале. Поиск. Если ты сделал спектакль, выпустил премьеру и твой герой или спектакль, в котором ты работаешь, никак не развивается, а идет стабильно математически, так, как он простроен на премьерном показе, то, скорее всего, это тупиковое направление. Если спектакль изменяется, дышит, что-то с ним случается психологическое, физиологическое, — значит, это живой театр.
Мне кажется, на эту волну ты был настроен с самого начала, когда только институт окончил и случились первые спектакли. Это интуитивно, наверное, происходило?
Я не могу сказать. Интуицию же можно заткнуть, как фонтан, очень просто, и ничего не предлагать дальше — таким образом, этот фонтанчик через некоторое время просто засохнет. В институте наша мастерская Вениамина Михайловича Фильштинского предполагала именно неравнодушие в профессии и в изучении материала.
Ты уже четыре года руководишь Московским Художественным театром…
С ума сойти! (Смеется.)
Время быстро летит, Костя?
Очень быстро.
Я помню, когда еще на двери твоего кабинета висела табличка «Начинающий художественный руководитель». За это время многое встало на рельсы, и руководишь ты уверенно и размашисто. И главное, театр обретает свое лицо, теперь это узнаваемый бренд не только по названию. Насколько ты сам доволен тем, как театр развивается сегодня?
Скажу так: доволен я или недоволен — это мое личное дело. Как я руковоДЮ (Подчеркивает.) — это тоже, наверное, нужно смотреть со стороны. Где-то три с половиной года назад мы начали разрабатывать стратегию развития Московского Художественного театра — что мы хотим сделать, каких целей хотим добиться (в том числе это узнаваемость) и что театр должен быть на слуху по тем или иным параметрам: количество премьер, качество режиссуры и материала, который выходит на сцену, финансовая стабильность, работа в благотворительном секторе, гастрольная деятельность. Поставили планку, сроки реализации — 3–5 лет. Я скажу, что на сегодняшний день по многим стратегическим задачам мы уже перевыполнили план и уже давно сделали то, что планировали. Вот, наверное, так: немножко междуструйно, немножко по-чиновничьи я ответил на твой вопрос. Театр задышал, театр стал событием, театр стал даже местом скандалов прекрасных, с точки зрения тех, кто не может попасть и купить билеты...
Да уж, «Кабала святош» в этом смысле — это притча во языцех…
...на те или иные премьеры. А это театру и нужно. Причем это не дешевые скандалы, связанные с элементом одежды или макияжа, а это скандал по существу, по содержанию и связанный с творческими поисками.
Хоть ты и произнес фразу «немножко по-чиновничьи», я могу сказать, что чиновником ты не стал, не превратился в чиновника за это время. Думаю, такое и не могло произойти. Или могло? Как ты считаешь?
Опять же, смотря какую задачу поставить. У меня не было задачи держаться за кресло. У меня была одна задача — растормошить театр и вернуть его спустя какое-то время снова в рабочее состояние. И вот сейчас, сидя у себя в кабинете, я щелкаю камеры, смотрю, что происходит у нас в разных репетиционных залах. Не скажу, что каждый день, но зачастую все репетиционные залы заняты весь день.
Даже в фойе бывают репетиции, когда не хватает места.
Даже в фойе.
В последнее время ты позволяешь себе больше уделять внимания личной творческой жизни. Одна за другой вышли в твоей режиссуре постановки «Чайка» и «Жил. Был. Дом.», и стилистически это очень разные спектакли. Видно, что тебе интересно пробовать и экспериментировать. Насколько опыт работы над «Чайкой» придал тебе уверенности как режиссеру? Все-таки это твой первый режиссерский опыт в Московском Художественном театре.
Насчет «Чайки» скажу так: я предлагал разным режиссерам поставить «Чайку» в Московском Художественном театре, сделать новую версию. Все они воспринимали это как несение какого-то бетонного «креста».
А почему?
Не знаю, но такое отношение складывалось, я видел такую реакцию в глазах и сердцах: Московский Художественный театр, «Чайка» — здесь нельзя промахнуться, нельзя ошибиться.
С придыханием таким чрезмерным.
Да, чрезмерным. И когда я понял, что не вижу радости и хулиганства в глазах у людей от такого предложения, то подумал: «Хочешь сделать хорошо — сделай сам». Пофантазировал, предложил коллегам-актерам, с каждым пообщался накануне того, как зайти в чеховскую историю. И начал фантазировать. Дальше уже мы просто бесстрашно пошли изучать человеческую природу, которая описана Антоном Павловичем и которая на сегодняшний день, мне кажется, очень точно работает на зрителя, на зрительское восприятие.
Кристина Бабушкина, которая играет Аркадину, тоже стала победителем нашей премии OK! Awards «Больше чем звёзды», за нее проголосовали читатели — это тоже о многом говорит.
Я очень рад за Кристину. Думаю, ее Аркадиной есть еще куда расти, заныривать влево и вправо. Свободы для ее личного роста как актрисы, для дополнения палитры Аркадиной там еще много.
Это очень важно. «Чайка» летала летом на три недели в Китай, гастроли прошли прекрасно, я сам свидетель. Тебе эта история дала возможность как-то иначе посмотреть на свою «Чайку», под другим углом зрения?
Это были очень полезные гастроли. На стационаре у нас не было бы возможности девять раз подряд сыграть этот спектакль. Такое количество спектаклей мы бы сыграли в течение полугода. А здесь за один заход можно было попробовать сделать достаточно решительные шаги — то, что не успели сделать на премьере. «Чайка» выпустилась год назад.
Уже год прошел!
Уже год, да. Ровно год. Какое-то время я следил за спектаклем, потом отпустил всех в свободное плавание — где-то четыре-пять месяцев я не видел «Чайку», специально не смотрел. Перед гастролями я посмотрел, сделал какие-то замечания, и потом уже в Китае мы эти замечания довели до очень правильного результата. Вернувшись сюда, уже в сентябре сыграв, я увидел, что иногда надо к спектаклю возвращаться после некоторых пауз, смотреть и заново вкладывать туда какие-то новые смыслы. Это тоже опыт, я же не профессиональный режиссер, меня этому не учили. Меня учили только самостоятельно спасаться, если с режиссером что-то не так и у него не всегда хватает времени и фантазии, чтобы тебе подсказать. Курсы самоспасения были у нашего мастера в институте Вениамина Михайловича Фильштинского. Они так не назывались, но та школа, которую он дал, нам зачастую помогает и на театральных подмостках, и на съемочной площадке самостоятельно принимать решения. А здесь, репетируя «Чайку», у меня была возможность поразбирать и посочинять все роли.
Ты говоришь, что ты непрофессиональный режиссер, но тем не менее видно, как ты в эту сторону движешься, тебе это интересно. Я не знаю, как давно этот интерес возник, но очевидно, что тебя эта история захватывает всё больше и больше.
Мне повезло, я работал с настоящими режиссерами, и я знаю, как они работают.
И в театре, и в кино.
Да. Я не стремлюсь с ними соревноваться и мериться, но какие-то нестыдные вещи, которые можно сложить и создать из этого продукт под названием «спектакль», я, наверное, в силах.
А ты думаешь о новой постановке? Знаю, у тебя в планах было поставить «Снегурочку» по Александру Островскому.
У меня есть идеи, я от них не отказываюсь, но очень многое корректирует жизнь театра: предремонтное состояние, гастрольная деятельность... Поэтому я научился не прощаться с проектами и не перегорать ими, а очень точно понимать, что это не сейчас, это сделаем чуть позже. Это не сейчас — «потому что потому». Если брать четыре года назад мое состояние организатора дел в театре, то на сегодняшний день это два разных человека. Четыре года назад идей, желаний и сгораний внутренних было намного больше. Сейчас, наверное, более избирательная история, более спокойная, но она железобетонно уже рабочая.
Естественный отбор происходит. Четыре года назад, став художественным руководителем, ты практически жил в театре.
Да и три года назад я жил в театре. (Улыбается.)
Скажи, Костя, режиссура, которой ты в последнее время так увлечен, дает тебе новые импульсы как актеру?
Я не могу сказать. Она, наверное, убирает свойственное многим актерам, в том числе и мне, желание сыграть всё на одном квадратном метре. Желание сыграть в одном эпизоде судьбу Гамлета или Калигулы. В этом смысле режиссура помогает мне на небольшом объеме работать точными необходимыми инструментами и красками, но не более того.
Кстати, на эту тему. В спектакле «Жил. Был. Дом.», который состоит из небольших эпизодов, мне очень нравится сыгранный тобою Попугай — лукавый, мудрый, с самоиронией, умеющий подняться над ситуацией. А всегда ли тебе самому удается таким быть, подниматься над ситуацией? Понятно, что этому попугаю 200 лет, он Пушкина даже видел, и всё же.
Нет, не всегда. И это нормально, это говорит о том, что я такой же человек, как и многие. Другое дело, что одна из составляющих актерской профессии — это возможность посмотреть на происходящее с точки зрения того или иного человека, способность оправдать те или иные поступки. Поэтому вот такой взгляд с разных сторон на ситуацию — это наподобие того, как говорил персонаж из пьесы Леонида Андреева «Дни нашей жизни»: «Прости и, если можешь, воспари».
Попугай в спектакле — объемный персонаж, и как раз он с разных точек зрения смотрит на жизненные ситуации.
Он был написан по заказу — моему заказу Александру Цыпкину. Я очень хотел, чтобы в его пьесе был какой-то монолог о России. Монолог написан еще при поддержке и участии актера Влада Ветрова. Это такое сочинение трех людей.
Вы с Ветровым играете эту роль в два состава.
У Попугая Влада Ветрова, наверное, больше текстов, которые он сам доработал, а мой Попугай — это симбиоз Цыпкина, Ветрова и немножко меня.
Сложная история такая.
Сложносочиненная.
Попугай получился очень обаятельным.
Мне тоже он нравится. Тем более в ролях животных, которых мы играем в спектакле «Жил. Был. Дом.», существовать, работать и фантазировать намного интереснее, комфортнее и безнаказаннее, чем тем актерам, которым достались в спектакле человеческие персонажи.
Любопытное наблюдение. Костя, теперь о кино. Сериал «Метод», который стал культовым сразу после выхода на Первом канале. Сейчас, спустя десять лет, стартовал третий сезон, а интерес зрителей по-прежнему высок. Почему, на твой взгляд, эта история остается притягательной?
Наверное, потому что талантливый режиссер за это взялся.
Юрий Быков.
Да, и талантливая группа, которая делает кинопроизводство и называется «продюсеры». Во вторую очередь, наверное, то, что это не просто криминальный детектив, а там очень важная вещь затронута была с самого начала: всё проистекает из детства. Когда я записывал для третьего «Метода» проморолик, я сказал примерно такие слова: «Дорогие друзья, если мы вам еще не надоели, то предлагаем в третьем «Методе» посмотреть еще несколько историй про людей, чье детство было жестоко порушено».
Но Меглин, твой герой, тоже раненый.
Да-да, все они раненые, подранки. Это история подранков по большому счету. Но в третьем «Методе» я позволил себе, и мы договорились об этом с Юрой Быковым, некую проповедальность со стороны Меглина. Этого больше в пятой-шестой сериях, во второй части сезона, но какая-то Нагорная проповедь там идет периодически. Это ни в коем случае не кощунство относительно православной церкви, но в этом есть нотки проповеди от подранка, ведущего за собой других.
Кстати, интересно, что твой Меглин в третьем сезоне часто появляется из ниоткуда и исчезает в никуда, в туман. Внезапность этого появления мне нравится.
Ну да, учитывая, что в финале первого сезона ему воткнули нож в сердце, во втором сезоне они вместе с подругой улетели с моста черт знает куда, а здесь логично, что он появляется из ниоткуда и уходит в никуда.
В нем есть какая-то инфернальность. Тут всё мистика, конечно: маньяк на маньяке сидит и маньяком погоняет.
Юра Быков правильно сказал, что это страшная сказка.
Сказка для взрослых. Так и есть.
Как и «Жил. Был. Дом.» — народная сказка.
То есть ты, Костя, уже великий сказочник!.. С момента финала второго сезона «Метода» прошло пять лет. Вы с Быковым обсуждали, что за это время могло с Меглиным произойти? Как он менялся за эти годы?
Нет, это мы с Юрой не обсуждали. По-моему, во время этого пятилетнего периода были предложения снять еще полнометражный фильм «Метод». А потом мне позвонил Юра, сказал, что ему предложили снимать третью часть «Метода», и он знает, как перезапустить этот проект. Я сказал: «Если ты знаешь, то я с тобой». Что-то с Меглиным за это время произошло, я даже сейчас не буду сильно копаться в этом. Но учитывая, что он начинает вести за собой паству и быть неким проповедником, то, видимо, в этом направлении что-то с ним произошло.
Я сейчас смотрю на тебя, ты прекрасно выглядишь, такой гладковыбритый. А во время съемок «Метода» ходил с бородой, могучей бородой, — ты уже мог бы Ивана Сусанина играть. Это было необходимо для съемок, такая вот жертва?
Я считаю, да. Во-первых, я не очень люблю вообще «клееные» истории.
Да, когда ряженые в кадре.
На экране это выглядит хорошо, но не все актеры с большой радостью носят клееные бороды, в том числе и я. Это и для кожи плохо, и стягивание мимики.
А у тебя такие случаи были?
Были, да, поэтому я и не люблю это. Я сказал, что у меня будет полтора-два месяца на подготовку, я не беру никакие другие проекты и отращиваю бороду.
Но ведь ты останавливаешь свои театральные проекты. Например, Мюнхгаузен с бородой — это вынужденная мера.
Ну, Мюнхгаузен с бородой мог быть, герой «Контрабаса» с бородой мог быть. Не мог быть с бородой, скажем, «Маленький принц» Экзюпери — в спектакле «Не покидай свою планету». Это мое внутреннее ощущение пространства. И тогда я проект «Не покидай свою планету» на полгода притормозил.
Понятно. Костя, ты же хотел Юру Быкова привлечь к постановке в театре. Даже, по-моему, речь шла о «Горе от ума» Грибоедова.
Я многих кинорежиссеров хотел привлечь в театр. Пока случилась только одна история — «Дамасобачка» по Чехову в постановке Алексея Мизгирёва.
Это очень хорошая история. Эмоционально резкая, взрывная и очень чувственная.
Больше союзов с кинорежиссерами пока не случилось. Но слово «пока» здесь главное.
Будем ждать. В новом сезоне «Метода» твой Меглин руководит бригадой из молодых маньяков, многих из которых играют актеры, у которых только начинается путь в кино. Талантливые ребята — тот же Эльдар Калимулин, например. В работе с такими молодыми актерами для тебя больше партнерства или наставничества?
Партнерства конечно, какое наставничество? С чего? Наставничество может быть только в одном случае — когда все начинают суетиться (бывают такие моменты), а ты спокоен. В этот момент идет какое-то косвенное наставничество. Всё остальное — чистое партнерство.
Вот по поводу молодых еще. Я помню, как несколько месяцев назад ты мне с радостью говорил, как попал в совершенно неожиданный для тебя проект «Здесь был Юра», где все — молодые ребята: режиссер-дебютант, продюсеры. Партнеры — чудесные ребята из Московского Художественного театра: Кузьма Котрелёв, Денис Парамонов, Саша Поршин. Ты говорил, как эта история, очень камерная, тебя вдохновила. Я посмотрел этот фильм. У тебя там совершенно грандиозная роль! Твой герой Юра, страдающий тяжелейшей формой аутизма, неожиданным образом преображает всё вокруг, потому что ему, опять же, неожиданным образом оказывается известен код какой-то высшей морали. А в финале просто ком в горле, когда происходит его встреча с родным братом. Такая высокая чистая нота. Просто браво, Костя! А чем эта история тебя захватила? По факту всё получилось, но ты же не понимал изначально, как всё будет.
Я не понимал. Наверное, это был вызов самому себе. Я только чуть-чуть тебя подкорректирую. Ты сказал про «тяжелейшую форму аутизма» — вот так мы воспринимаем этих людей. А я воспринимаю своего героя как человека, который с детства одарен тем необходимым минимумом, который нужен человеку для счастья.
А что человеку нужно для счастья?
Ему для счастья нужно видеть какой-то волшебный свет. Увидеть в чем-то волшебство.
У тебя, кстати, на рабочем столе в кабинете стоит шар, всё время меняющий цвет. Мне кажется, такой примерно волшебный шар и в фильме.
Да-да. Юра может видеть людей и этот мир таким прекрасным, и нам по большому счету надо этому учиться. Это мы в тяжелейшей стадии находимся, потому что закрываемся от этого мира очень многими причинами и обстоятельствами. А он не закрывается. Он ранимый, он беспомощный в каких-то ситуациях, но он видит этот удивительный мир, а нам нужно предпринять очень много усилий для того, чтобы увидеть.
Здорово. А у тебя сразу возник контакт с режиссером Сергеем Малкиным? Ну своих партнеров ты знаешь прекрасно по Художественному театру.
У меня контакт возникает так. Сначала я читаю материал, и если мне это интересно, то я встречаюсь с режиссером. Если человек, я вижу, бесстрашен и с точки зрения профессии может ответить на какие-то вопросы, мы продолжаем дальше разговор. Если первая стадия мимо... Я понимаю уже, есть опыт, когда люди брали хороший материал, приглашали, а всё получалось «как всегда». Этого мне не очень хочется. Это, конечно, был большой риск, потому что режиссер — дебютант. Это был очень большой риск, потому что Дастин Хоффман уже делал подобную роль в мировом кинематографе, и делал блестяще. Мы все помним фильм «Человек дождя», и очень не хотелось каких-то повторений и сравнений. Это был очень большой риск, потому что я никак не мог понаблюдать за этими людьми, просто не получалось нигде найти их. Физически я нашел только в интернете 15- или 20-секундную проходку человека с диагнозом «аутизм», просто проходку я увидел, как этот человек идет, и от этого уже отталкивался.
Фильм, насколько я знаю, должен в феврале выйти, но уже есть первые призы и определенное признание.
Я хотел бы просто отметить блестящую работу моих партнеров молодых.
Да, я согласен.
Просто фантастическую работу. И, конечно же, работу всей команды молодой, я имею в виду режиссера, оператора — всю группу, которая вкладывала в это не только свое время, не только свою фантазию, но я видел, с каким упорством всё это снималось. Иногда очень по-детски мы входили в импровизацию, иногда сцены, не прорепетированные до конца, буксовали по разным причинам, и мы вновь заходили в импровизацию.
При этом ты можешь себе позволить участие в короткометражке для благотворительного киноаукциона Action!, которую вы снимали совсем недавно по сценарию, написанному в стихах моим братом Игорем. Фильм называется «Бабки», и там собралась замечательная актерская команда: Вика Исакова, Катя Вилкова, Максим Лагашкин, Баста…
...Гарик Харламов, Евгений Моргулис, Игорь Верник... Много-много актеров. Это заслуга Игоря Эмильевича Верника, который всех нас позвал. Поначалу мы были крайне удивлены, что он будет снимать кино. Мы подготовили огромное количество шуток и профессиональных упреков, но, когда пришли на съемочную площадку, увидели, что за режиссерским пультом сидит Дима Литвиненко. Что я могу сказать, была отличная компания, мы замечательно провели время, а что мы там наснимали, это уже покажет монтаж. Все сцены были прекрасны, все импровизации были прекрасны, но самое главное — то, в какой атмосфере снимается любое кино: короткий метр, полный метр, сериал — неважно. Очень часто атмосфера на съемочной площадке дает совершенно другой уровень чувств, мыслей и эмоций, нежели если бы то или иное кино снималось по тем же текстам, с теми же актерами, но в другой атмосфере. Атмосфера очень важна.
Да, я понимаю, про что ты говоришь. Костя, параллельно с «Методом» вышел еще один фильм с твоим участием, «Авиатор». Это большое кино, полнометражный фильм по роману Евгения Водолазкина. Твой персонаж — крупный ученый, исследователь. С одной стороны, он уверенный в себе, находится в тонусе, абсолютно внутренне свободный. А с другой, ты смотришь на него и по ходу фильма понимаешь, какой он ранимый, рефлексирующий, страдающий. По-моему, сыграть душевную уязвимость — это самое интересное для актера. Или я ошибаюсь?
Ты не ошибаешься, потому что даже Арнольд Шварценеггер в своих последних ролях после того, как он сыграл всех бесстрашных людей в мире, пришел к тому, что, при огромном объеме его тела и диаметре мускулатуры, он так или иначе, хуже-лучше, но тоже устремился в поиски душевной ранимости человека. Мы ничуть не хуже Арнольда Шварценеггера, мы тоже пытаемся исследовать эту природу — природу человека ранимого, природу (может, сейчас немножко подальше зайду), когда человек подступает к своей мечте — возможно, мечте всей своей жизни. Когда он почти ее реализовывает. Господь Бог дает ему еще большее испытание, где он должен сделать выбор. Человек либо остается человеком, либо, реализовав свою мечту, превращается в исходный материал.
Твой герой говорит, я обратил внимание на эту фразу, своей жене: «Ты что, не верила в успех?» — ты произносишь это с таким искренним удивлением. А как ты сам мотивируешь себя на успех, Костя?
Во-первых, мне казалось, что я там с какой-то долей иронии произношу.
Но это какая-то теплая ирония.
Естественно, ведь он ее любит. А как я сам отношусь к успеху и как мотивирую себя?.. Наверное, я берусь за то, что мне интересно, а успешно это или нет, уже зависит от того, какая собирается команда и насколько мы бесстрашны. Наверное, ключик в том, что не так, оказывается, у нас много времени физического (и с точки зрения нахождения в профессии, и с точки зрения здоровья) и возможностей для того, чтобы тратить его на те вещи, которые нам неинтересны.
Да, точно. Еще одного ученого ты сыграл в кинофраншизе «Майор Гром», по которой уже в январе выйдет сериал. Твой персонаж доктор Рубинштейн исследует майора Грома и других персонажей с точки зрения психиатрии. Чем тебя это роль привлекла? И вообще, жанр комикс — насколько это твое?
У меня здесь небольшая роль. То, как команда приступила к работе еще на «заявке», и то, как они себя позиционировали, — мне показалось, это следующая волна после фантазеров-сочинителей, таких как Тимур Бекмамбетов, после «Дозоров». И мне захотелось в небольшом объеме в этой истории поучаствовать. К комиксам я спокойно отношусь, но моего присутствия в подобных проектах никогда не было, и это тоже было интересно. Я так понимаю, что «Майор Гром» занял свою зрительскую нишу и пользуется популярностью. А еще участие здесь — это возможность напомнить о себе: ведь съемки происходили, когда я дневал и ночевал в театре, занимаясь формированием команды и репертуара. И вот чуть-чуть напомнить о себе, что я тоже еще есть такой, — это было приятно.
Сейчас ты снимаешься в центральной роли в сериале «Казино» — играешь амбициозного предпринимателя. Чем эта история может зацепить сегодняшнего искушенного зрителя?
Мне лично было интересно занырнуть в ту стихию, с которой я визуально столкнулся, будучи студентом второго-третьего курса. Я это всё видел, когда мы приезжали в Москву, но видел только внешнюю сторону: черные машины, людей с большими переносными телефонами, роскошных женщин, заходящих и выходящих из казино. Но что происходило внутри, я не видел — поэтому мне, наверное, как и в фильме «Небесный суд», очень было интересно пофантазировать, что же там происходит. Слава богу, в отличие от «Небесного суда», где у меня не было консультантов, просто по причине того, что там дорога в одну сторону, здесь у меня были консультанты, которые прошли это время, некоторые из них остались живы, некоторые участвовали в создании и организации казино. Я с ними пообщался и какие-то приемчики для себя взял.
Костя, у нас номер новогодний. Не могу тебя не спросить про традиции, которые, может, быть, сохраняются и сегодня?
Есть одна хорошая традиция, которой я делюсь и с юными актерами из спектакля «Поколение Маугли», и с друзьями. Она связана с благотворительностью, с работой в Фонде помощи детям и молодым взрослым с онкологией. 31 декабря, подводя какие-то итоги года, первый тост поднять за то, что в этом году мы спасли хотя бы одну человеческую жизнь, помогли хотя бы одному человеку и этот год был для вас незряшный.
Ты когда перестал в Деда Мороза верить?
А я не помню. Мне кажется, я еще не перестал. (Смеется.) Вот так, чтобы сказать «всё, я перестал верить», — нет. Просто, может быть, в какие-то моменты я выполнял его функцию, но и сегодня продолжаю верить, как и многие-многие профессионалы своего дела, связанные с медициной, с космосом — с чем угодно. Я продолжаю верить, что при большом желании мы можем делать чудеса. Главное — их просто почувствовать, потому что это такой продукт неосязаемый. Ты посмотрел на человека, поговорил с ним, улыбнулся, а для него это может значить чуть больше, чем для тебя. Для него это, возможно, будет чудо.
У тебя дома новогодняя стихия практически круглый год. Оля, твоя жена, мне рассказывала, что обе ваши дочери настолько увлечены фигурным катанием, что практически весь день проводят на катке. А ты, как зритель, наблюдаешь за их успехами? Им 6 и 9 лет.
Да, наблюдаю, как они крутят пируэты. Крайне редко я попадаю на каток, в основном смотрю по трансляции.
Оля присылает?
Да. И должен тебе сказать, я так не умею. (Улыбается.) Это самое главное. Я так не умею, они уже круче, чем я.
Причем они обе, я так понимаю, успешны в этом деле.
Дай-то бог!
Это вообще прекрасно, что ребенок с детства увлечен чем-то настоящим, серьезным, фундаментальным.
Самое главное, чтобы нравилось, потому что иногда родители выдают свое желание за желание ребенка, тогда ребенок превращается в персонажа из сериала «Метод».
Хорошо закрутил. Еще насчет желания. Иван, твой старший сын, недавно с горящими глазами говорил мне, как ему нравится учиться на продюсерском факультете Школы-студии МХАТ, как он себя в этом обрел. Иван — первокурсник. Понятно, что это наверняка был его выбор, но он с тобой советовался?
Он, конечно же, советовался. До этого были еще какие-то направления и размышления. На сегодняшний момент я вижу прекрасного неглупого молодого человека, который просто поглощен театром. Самое главное, чтобы эта театральная (в хорошем смысле) одержимость не послужила очень сильным отравлением. Я пытаюсь ему говорить: «Пожалуйста, дозировку какую-то для себя установи». Потому что бывало, что он за год пересматривал такое количество спектаклей в разных театрах и разных городах, что иногда это вызывает опасения. Если бы я был врачом, который следит за состоянием театральных фанатиков, я бы обеспокоился. Но вроде бы молодой организм всё переваривает. Ему это нравится.
Нравится — и это главное. Костя, девиз Московского Художественного театра — «Расправим крылья». Как ты оцениваешь свой полет на стыке уходящего года и наступающего?
Слушай, ну это не девиз. Это, возвращаясь к началу разговора, была наша стратегия.
А как красиво звучит!
Красиво. Наверное, я нахожусь в иллюзии, что у нас чуть-чуть получилось это сделать: расправить крылья для красивого полета. Но тем не менее, мне, неугомонному человеку, думается, что количество событийных премьер еще недостаточно для Московского Художественного театра, чтобы сказать: «Да, мы расправили крылья». Мы находимся в поиске. Я прекрасно понимаю, что не все премьеры должны и могут стать событием. Прекрасно понимаю, что мы можем готовиться и к провальным историям. Не допустить этого, но быть внутренне готовыми. Тем не менее последняя премьера на Малой сцене спектакля «Идиоты» по Фёдору Михайловичу Достоевскому показывает, что не надо ничего бояться. Если ты находишься во внутреннем убеждении того, что это может стать интересным событием на сцене, интересным кому-то еще, кроме тебя, то не надо бояться всего остального.
Хочу добавить, что «Идиоты» — спектакль Сергея Волкова, актера Художественного театра, а теперь и режиссера.
Эта история выросла из самостоятельного показа, что крайне редко бывает в театре успешным. На моей памяти было два самостоятельных показа, которые сложились: «Идиоты» Серёжи Волкова и спектакль «Контрабас»...
…Константина Хабенского.
Мы с режиссером Глебом Черепановым показали Олегу Павловичу Табакову минут 30 или 40 наработанного материала, и это пошло в работу.
Мне нравится фраза «нечаянная радость».
Но опять же, скажу уже с некоторой дистанции пробега в качестве руководителя: нечаянная радость может случиться, когда к этому прикладываешь усилия.
В общем, с Новым годом, Костя!
С новым счастьем!
Фото І Сергей Щелухин
Гаффер І Андрей Бичаров
Стиль І Евгения Лачина
Ассистент стилиста І Белла Меретукова
Груминг І Мария Родькина
Видео І Дмитрий Калинин
Продюсер І Дария Вавакина