Теория Рекламы :: RE: Общая Теория Рекламы: «Фанаты и Жизнь».

0 24

14:13

Автор: Dimitriy
Добавлено: 25.12.2025 14:13 (GMT 3)

Фанаты и Жизнь: « … ».

Цитата:

The Economist именует декабристов революционерами, которые попытались изменить мир. А вот что думали о декабристах иностранные дипломаты, свидетели тех событий?

Иностранцы в целом имели весьма смутные представления о произошедшем на Сенатской площади, тем более,что российские власти сделали все для того, чтобы представить этот мятеж как продолжение цепочки европейских революций 1820-х гг., что в принципе, так и было. Нашим властям было необходимо утвердить официальную версию событий, рассеять сомнения в легитимности нового царствования, успокоить союзные монархические дома, дипломатические представительства России, европейское общественное мнение относительно династического кризиса и «гибельных» происшествий в Петербурге.

Поэтому уже 14 декабря граф К.В. Нессельроде особыми нотами оповестил иностранных дипломатических представителей в Петербурге о восшествии на престол императора Николая I. В документах подчеркивалась преемственность внешнеполитических принципов России и «верность принятым на себя обязательствам», а также отмечалось, что «спокойствие восстановлено в столице».

Такие действия возымели успех, и даже иностранные дипломаты, находившиеся в Петербурге, восприняли этот мятеж как несерьезный.

Такой позиции придерживался, например, посол Франции в России граф Огюст де Ла Ферронэ, считавший восстание заговором аристократов. Он писал в Париж:

«Русские заговорщики в подавляющем большинстве принадлежали к привилегированному классу. Тенденция к ограничению привилегий аристократии, характерная для последнего царствования, судя по всему, была главным побудительным мотивом для подготовки мятежа…Недостаточная зрелость их планов, трусливое малодушие, проявленное заговорщиками, поспешившими немедленно раскаяться ради спасения своих жизней, наглядно показывают, что эта революция не была серьезной и в этом ее отличие от революций, происходивших в других странах».

На следующий день после восстания он доносил в Париж:

«Я склонен полагать, однако, что в бредовых мечтаниях татарских новаторов присутствовало более безумия, нежели реальной угрозы. К счастью, их вчерашнее поведение показывает, что они еще слишком неопытны в искусстве осуществления мятежа, но они могли бы достигнуть в этом быстрого прогресса. Именно это обстоятельство исключало всякие проявления снисходительности и побуждало действовать со всей возможной жесткостью по отношению к инициаторам и руководителям этой первой попытки».

В депеше, отправленной в Париж 31 декабря (н. с.) 1825 года, Ла Ферронэ констатировал:

«Со времени прискорбных событий, случившихся 26/14 декабря, каждый истекший день, к сожалению, приносит нам все новые ужасающие подробности этого преступного замысла, и мы должны благодарить небо за быстрое и решительное пресечение мятежа. В этих трудных обстоятельствах императорское правительство проявило столько же мудрости, сколько и твердости. Благодаря принятым на месте событий мерам быстро был наведен порядок, и ничто более не нарушает спокойствия в столице».

Как уверял дипломат свое правительство, казнь пяти главных участников восстания не вызвала сочувствия в российском обществе, которое больше обсуждало подготовку к коронации молодого императора.

Накануне коронации в Успенском соборе Кремля французский посол так писал о политическом курсе Николая:

«Он намерен царствовать со справедливостью, но как абсолютный властитель, так как убежден, что русская нация еще далеко не готова к тому испытанию, которому ее хотели быподвергнуть новаторы».

Как видим, непосредственно после событий иностранные дипломаты воспринимали восстание на Сенатской площади как неудачный вооруженный мятеж, незрелый заговор аристократов, который, к счастью, был подавлен благодаря мужеству молодого императора. Никаких революционеров и борцов за свободу они не видели.
…
Материал полностью.

Цитата:

Разговор тет-а-тет.
Восстание декабристов глазами французского посла.
Известно, что Николай I в 1825 году до последней возможности сопротивлялся принятию императорской короны. Он никогда не готовился к роли императора и, главное, не желал им быть, полагая, как и все в России, что шапка Мономаха по закону принадлежит его старшему брату, Константину.

Потому-то великий князь Николай Павлович, получив известие о кончине в Таганроге Александра I, и присягнул 27 ноября 1825 года Константину, а одновременно привел к присяге "государеву роту" лейб-гвардии Преображенского полка и ряд сановников (в том числе военного губернатора Санкт-Петербурга графа М. А. Милорадовича), оказавшихся в этот момент в Зимнем дворце. Когда о принятой присяге сообщили вдовствующей императрице Марии Федоровне, она пришла в отчаяние и отчитала сына за поспешность. В числе немногих посвященных императрица знала, что еще летом 1823 года Константин с согласия Александра I отказался от наследования престола в пользу Николая.
Царский манифест по этому поводу в строжайшей тайне был отдан на хранение московскому митрополиту Филарету в запечатанном конверте с собственноручной надписью государя: "Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть московскому епархиальному архиерею и московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякого другого деяния". Копии манифеста в запечатанных конвертах были отправлены в Государственный совет, Сенат и Синод.
До сих пор историки не пришли к единому мнению, знал ли Николай Павлович об этом манифесте и уготованной ему миссии. Но факт остается фактом: он не желал отказываться от данной им присяги даже после того, как его ознакомили с копией манифеста, упорствуя вплоть до 12 декабря, когда из Варшавы пришло подтверждение решительного отказа Константина от престола. Затянувшееся почти на три недели междуцарствие грозило непредсказуемыми последствиями, тем более что из разных источников Николаю сообщали о готовящемся со дня на день восстании в столичном гарнизоне. Между тем Константину присягнули уже не только Петербург, но и Москва. По каким-то причинам митрополит Филарет не рискнул распечатать хранившийся в алтарной части Успенского собора Кремля секретный пакет и огласить его содержание, прежде чем с копией манифеста не ознакомились в Петербурге.
12 декабря 1825 года великий князь наконец преодолел мучившие его сомнения и принял окончательное решение. Срочно был составлен соответствующий манифест, опубликованный 13 декабря одновременно с манифестом Александра I от 16 августа 1823 года и документами, подтверждающими формальный отказ Константина Павловича от прав на корону.
С раннего утра 14 декабря в северной столице должна была начаться вторичная присяга - на этот раз императору Николаю І. Что происходило в течение этого дня и чем он завершился, достаточно хорошо известно. Гораздо меньше мы знаем о том, что происходило тогда в душе молодого императора, демонстрировавшего своему окружению хладнокровие и непреклонную волю восстановить порядок ценой минимальных жертв.
Имеющиеся немногие свидетельства близких к Николаю людей единодушно говорят о пережитом им 14 декабря глубоком потрясении, повлиявшем на его характер да и (добавим мы от себя) на все последующее тридцатилетнее царствование. "Я увидела в нем как бы совсем нового человека", - записала 15 декабря в свой дневник императрица Александра Федоровна, супруга Николая Павловича. "...Я не могла не оплакивать того, что наша прежняя частная жизнь в нашем собственном милом доме кончилась! - читаем мы в ее дневнике запись от 19 (31) декабря. - Теперь я вижу Николая так редко. Началась новая жизнь. И как сурово она началась! Когда я обняла Николая 14 декабря, я чувствовала, что он вернулся ко мне совсем другим человеком. Когда он ушел на другое утро, я так восхищалась им, он представлялся мне таким возвышенным; и все же я плачу о том, что он уже не прежний Николай".
"Эта ужасная катастрофа придала его лицу совсем другое выражение", - отметила вечером 14 декабря в своем дневнике вдовствующая императрица Мария Федоровна, мать Николая Павловича.
Среди немногих облеченных доверием молодого государя лиц, перед которыми он не скрывал своих истинных чувств, мы неожиданно находим одного иностранца - графа Огюста де Ла Ферронэ, посла короля Франции Карла Х в России. Его подробные отчеты министру иностранных дел барону де Дама о событиях тех дней сохранились в Архиве МИД Франции в Париже.
События 14 (26) декабря 1825 года стали для Ла Ферронэ, как и для других иностранных дипломатов в Петербурге, полной неожиданностью. Еще за четыре дня до восстания Ла Ферронэ писал министру иностранных дел из российской столицы: "В городе царит абсолютное спокойствие; скопления людей наблюдаются только в храмах, куда люди ежедневно приходят с возрастающим усердием"1. (Речь идет о заупокойных службах по случаю кончины императора Александра І.)
Его первое сообщение в Париж о восстании, отправленное в 22 часа 14 декабря, содержало лишь краткую сводку событий истекшего дня. Более полное представление о пресеченной попытке государственного переворота французскому послу удалось составить лишь к утру следующего дня, когда он подготовил "Отчет о беспорядках, имевших место в С.-Петербурге 26 декабря 1825 года".
Ла Ферронэ вполне уверенно сообщал министру, что потерпевший неудачу заговор имел сугубо "аристократический" характер и ставил своей целью замену самодержавного строя властью аристократической олигархии. "Русские заговорщики в подавляющем большинстве принадлежали к привилегированному классу, - писал Ла Ферронэ. Тенденция к ограничению привилегий аристократии, характерная для последнего царствования, судя по всему, была главным побудительным мотивом для подготовки мятежа. Революция, которую они (аристократы. - П. Ч.) намеревались возглавить, замысливалась ими в интересах привилегированных классов, и именно это обстоятельство отличало русских заговорщиков от аналогичных демагогов из других стран Европы. Недостаточная зрелость их планов, трусливое малодушие, проявленное заговорщиками, поспешившими немедленно раскаяться ради спасения своих жизней, наглядно показывают, что эта революция не была серьезной и в этом ее отличие от революций, происходивших в других странах". Здесь граф де Ла Ферронэ имел в виду прежде всего Французскую революцию, а также недавние революции в Испании, Италии (1820) и Португалии (1822).
В своих донесениях в Париж французский посол неоднократно возвращался к мысли об аристократическом характере выступления декабристов. "...Вчерашнее восстание, - писал он министру вечером 15 (27) декабря, - предполагалось [его авторами] как подготовительный эпизод к тому, чтобы изменить существующую здесь форму правления, дав русской нации аристократическую конституцию. В этом отношении опасения покойного императора не были столь уж безосновательными. Я склонен полагать, однако, что в бредовых мечтаниях татарских новаторов присутствовало более безумия, нежели реальной угрозы. К счастью, их вчерашнее поведение показывает, что они еще слишком неопытны в искусстве осуществления мятежа, но они могли бы достигнуть в этом быстрого прогресса. Именно это обстоятельство исключало всякие проявления снисходительности и побуждало действовать со всей возможной жесткостью по отношению к инициаторам и руководителям этой первой попытки.
Еще ничего не известно о том, в какой степени заговор распространился в глубь Империи, - осторожно заметил Ла Ферронэ. - Здесь с беспокойством ожидают новостей из Москвы, где должно состояться принятие присяги".
Значительное место в депешах французского посла занимает оценка поведения молодого императора перед лицом мятежа, вспыхнувшего буквально у стен его резиденции. "...Думаю, нет необходимости объяснять, в какой степени это прискорбное событие потрясло Императора, - писал Ла Ферронэ в своем первом донесении поздним вечером 14 декабря. - Но для тех, кто был свидетелем достойного поведения этого монарха, было очевидно его великодушие, его величественное спокойствие, его невозмутимое хладнокровие, которые восхищали с одинаковым энтузиазмом и войска, и старых генералов". По глубокому убеждению Ла Ферронэ, именно мужественное и твердое поведение Николая и не дало осуществиться замыслам заговорщиков, "навлекавших на Империю все беды анархии".

Портрет великого князя Николая Павловича, будущего императора Николая I.

Французский посол, как следует из его донесений, вполне реалистично оценивал обстановку после подавления восстания. "Нет смысла скрывать, господин барон, что положение нового Императора критическое и очень трудное. Подавление этого первого мятежа не уничтожило умонастроений, царящих в среде молодых офицеров, и эти умонастроения вызывают серьезные опасения...
Многочисленные пороки во внутреннем управлении, всеобщая коррупция, наконец, двусмысленность и неустойчивость политической ситуации - все это чревато войной, к которой расположено национальное общественное мнение. Необходимость такой войны оправдывается интересами страны, ее считают необходимой и для поддержания достоинства государя, но, разумеется, против такой войны будет протестовать Европа. Таковы, господин барон, наиболее важные проблемы, перед которыми оказался молодой государь, тщетно ищущий вокруг себя людей, способных дать ему направляющие советы и оказать поддержку".
Говоря о возможной войне, способной отвлечь русское общество от пережитого в декабре 1825 года шока, граф де Ла Ферронэ имел в виду двух восточных соседей России - Персию и Турцию. Забегая вперед, можно заметить, что французский дипломат не ошибся в своем прогнозе. Уже в середине 1826 года началась русско-персидская война, продолжавшаяся до февраля 1828 года, а в апреле того же года разгорелась война с Турцией, завершившаяся лишь в сентябре 1829 года.
В депеше, отправленной в Париж 31 декабря (н. с.) 1825 года, Ла Ферронэ констатировал: "Со времени прискорбных событий, случившихся 26/14 декабря, каждый истекший день, к сожалению, приносит нам все новые ужасающие подробности этого преступного замысла, и мы должны благодарить небо за быстрое и решительное пресечение мятежа. В этих трудных обстоятельствах императорское правительство проявило столько же мудрости, сколько и твердости. Благодаря принятым на месте событий мерам быстро был наведен порядок, и ничто более не нарушает спокойствия в столице.
Помимо многочисленных арестов, проведенных в ночь на 27/15 декабря, большинство главных участников мятежа сами отдали себя на милость государя. В ожидании, пока Следственная комиссия отделит виновных от тех, кто был задержан по ошибке, всех арестованных заключили в крепость".
1 января 1826 года Ла Ферронэ вручил управляющему МИД России графу К. В. Нессельроде ноту, в которой выражалась полная поддержка действий русского правительства по подавлению мятежа.
В этот же день Николай I принял в Зимнем дворце глав иностранных дипломатических миссий и дал им развернутую официальную оценку последних событий в столице. По окончании общей аудиенции император попрощался с послами, попросив остаться графа де Ла Ферронэ. О содержании состоявшегося между ними разговора тет-а-тет, который продолжался более часа, мы можем узнать из подробной депеши французского посла, отправленной им в Париж 5 января 1826 года.
Из депеши графа де Ла Ферронэ барону де Дама:
"Едва я закрыл за собой двери императорского кабинета, как Его Величество, взяв меня за плечи, с глазами, полными слез, произнес: "Как я счастлив быть с вами и иметь возможность свободно излить душу другу, который сумеет понять меня! Представьте себе, какие эмоции и чувства обуревают меня на протяжении последнего месяца. Вы видите, мой друг, при каких обстоятельствах я вступаю на трон - молодой, неопытный, никогда не желавший и не мечтавший о верховной власти, - и вы должны понять, что происходит в моей душе. Скажу вам со всей откровенностью и искренностью: хотя теперь наши позиции по отношению друг к другу и приобрели иную форму, то уважение и та дружба, которые я к вам питаю, никогда не изменятся. Я ничего пока не знаю о характере отношений, которые политика может установить между императором России и послом короля Франции, но даю вам слово чести, что Николай навсегда останется для графа де Ла Ферронэ тем же, кем он был для него до сих пор, и я очень надеюсь, что и вы останетесь тем же по отношению ко мне.
Вы только что стали свидетелем происшедших событий, когда я был вынужден еще до истечения первого дня моего царствования пролить кровь. Никто, быть может, за исключением вас и моей жены, не в состоянии понять ту нестерпимую боль, которую я испытал и которую обречен испытывать всю мою жизнь от воспоминаний об этом ужасном дне. Мои счастливые дни миновали, мой дорогой Ла Ферронэ. Я всегда знал, сколь тягостен груз короны, и Бог свидетель, что я отказывался от нее до тех пор, пока невиданные обстоятельства не вынудили меня принять ее. Однако несчастные, которые подготовили этот гнусный заговор, поставили меня перед необходимостью действовать таким образом, как если бы я намеревался отобрать ее у того, кому она принадлежала".

Ж.Б. де ля Траверс «Вид на Петровскую площадь и «Васильевский остров.»

Далее Николай объяснил Ла Ферронэ, что побудило его, вопреки собственной воле, принять российскую корону, от которой категорически отказался законный наследник, его старший брат Константин. Конечно же, он, Николай, хорошо понимает настроения солдат, которых их командиры обманом вывели на Сенатскую площадь: солдаты уже присягнули на верность Константину и не могли взять в толк, почему они должны переприсягать другому императору. Этим солдатским неведением и воспользовались офицеры-мятежники.
"Обстоятельства поставили меня перед необходимостью ради спасения столицы, а возможно, и Империи, от ужасной катастрофы - пролить кровь несчастных, которые в большинстве своем доказали самим своим мятежом, на что может их подвигнуть верность данной присяге и преданность командирам". Император произносил эти слова с глазами, полными слез, а рыдания мешали ему говорить. После минутного молчания он продолжал: "Извините, мой дорогой граф, я знаю, что могу излить душу перед другом, открыть ему все мои страдания, не опасаясь, что он обвинит меня в слабости. Я уже это говорил и повторяю вновь: именно с вами я испытал первое мгновение облегчения. Я поверил в вашу дружбу в таких обстоятельствах, которых мы не могли и предположить - ни вы, ни я, - и в которых мы все еще находимся сегодня".
Когда французский дипломат попытался перевести разговор на политические проблемы, молодой император сказал: "Сегодня я не буду говорить с вами о политике, поскольку эта сфера для меня совершенно новая".
В своих последующих донесениях в Париж граф де Ла Ферронэ сообщал о полном восстановлении спокойствия и порядка в российской столице. На фоне этих успокоительных заверений некоторым диссонансом прозвучала депеша, датированная 21 февраля 1826 года, в которой посол сообщил о распространившихся в Петербурге слухах о возможном новом восстании, приуроченном якобы к доставке в Северную столицу из Таганрога тела покойного императора Александра I. Согласно этим слухам, готовился взрыв Казанского собора, в подземельях которого будто бы обнаружили большие запасы пороха. "Император ежедневно получает анонимные письма с угрозами его жизни, если инициаторы заговора 26 декабря будут приговорены к смерти, - с тревогой сообщал Ла Ферронэ. - Полиция пока еще не сумела раскрыть авторов этих преступных сочинений, одно из которых совсем недавно было ему передано лично в тот момент, когда император садился на лошадь. Его Величество не обнаруживает никакого страха и продолжает как ни в чем не бывало показываться на публике и совершать свои обычные прогулки. Здесь повторяют слова государя, делающие ему честь: "Они хотят сделать из меня тирана или труса, но они не преуспеют ни в том, ни в другом".
Как уверял свое правительство посол Франции, казнь пяти главных участников восстания не вызвала сочувственных по отношению к ним откликов в обществе, больше обсуждавшем подготовку к коронации молодого императора, которая должна была состояться в Москве 3 сентября. "Общественное мнение здесь, как и в Петербурге, поддерживает решительные действия правительства, - сообщал 5 августа 1826 года из Первопрестольной граф де Ла Ферронэ. - Сохраняется полное спокойствие, и всеобщее внимание приковано к предстоящим праздничным церемониям".
2 сентября, накануне коронации в Успенском соборе Кремля, французский посол в очередном донесении в Париж предсказывал, что главным принципом правления Николая I станет укрепление незыблемости самодержавного строя в России. "Он намерен царствовать со справедливостью, но как абсолютный властитель, так как убежден, что русская нация еще далеко не готова к тому испытанию, которому ее хотели бы подвергнуть новаторы".

***

Прогноз Ла Ферронэ оправдался в полной мере. Тридцатилетнее царствование Николая I стало апогеем в истории русского самодержавия. Из событий 14 декабря молодой император извлек два основных урока. Важнейшей своей обязанностью он счел укрепление пошатнувшихся устоев самодержавного строя. Достижение этой цели Николай Павлович видел не только в принятии дополнительных мер полицейского характера, но и в разрешении давно назревших вопросов, оставшихся ему в наследство от его предшественников.
Многие из предпринятых им впоследствии шагов в области внутренней политики, включая попытки найти ответ на злополучный крестьянский вопрос, родились в его голове в ходе следствия над декабристами. Можно даже сказать, что какие-то из этих решений были подсказаны царю его оппонентами во время допросов. Известно, что он лично допрашивал многих из них и самым внимательным образом изучал материалы следствия, пытаясь выяснить для себя мотивы, побудившие их выступить против верховной власти с оружием в руках.
Что же касается Ла Ферронэ, то он оставался на своем посту в России до конца 1827 года, когда был отозван в Париж, чтобы возглавить Министерство иностранных дел Франции. В начале 1830 года Карл X назначил графа своим послом в Риме, где того и застала Июльская революция, окончательно свергнувшая Бурбонов. Убежденный легитимист, граф де Ла Ферронэ отказался присягнуть "королю-гражданину" Луи Филиппу и вышел в отставку. Он умер в добровольном изгнании в Риме 17 января 1842 года. Венценосный русский друг пережил его на тринадцать лет.

Материал полностью.

____________________________________________________
С интересом и понятными пожеланиями, Dimitriy.

Поиск города

Теория Рекламы :: RE: Общая Теория Рекламы: «Фанаты и Жизнь».

Читайте также

Умерла Народная артистка России Вера Алентова

Аксёнов объяснил отказ от частых поездок в Москву

Верховный суд оставил приговор без изменения: как «поволжский маньяк» убивал старушек

В тренде на этой неделе

Красота требует средств: Благовещенск попал в топ-5 городов по расходам к Новому году

Санта-Клаус пролетел над Россией

«Трансстроймеханизация» проведет реконструкцию участка Чуйского тракта в Республике Алтай

На дорогах Калужской области установили новые камеры

Частные объявления в Москве