В Чувашском театре юного зрителя состоялась премьера сказки «Волшебный орех. История Щелкунчика»

Изобретательно, иллюзорно, по-гофмановски

Постановщики нового спектакля во главе с режиссером и автором инсценировки Павлом Прониным (г. Москва) шагнули дальше традиционной сказочности и попытались создать на подмостках нечто большее, чем атмосфера волшебства. Все-таки Эрнст Теодор Амадей Гофман — это вам не «дважды два». Многослойность смысловых концепций и неочевидность взглядов на очевидные, казалось бы, вещи, глобальность сверхидей и интригующее двоемирие, свойственное литературным образцам эпохи романтизма… С чем только не столкнешься на страницах его произведений! Сказка «Щелкунчик и Мышиный король», взятая за основу премьерной постановки, подготовленной в рамках федерального партийного проекта «Культура малой Родины», не исключение.

Трубящие ангелы, парящие в воздухе, и объемные облака из сахарной ваты, Вифлеемские звезды, зажигающиеся в самых загадочных моментах сюжета, и миловидные пряничные домики по обеим сторонам сцены, сразу дающие происходящему оттенок фантазийности, причудливости и вымышленности… Бесспорно, все это цепляет, трогает и завораживает, складываясь в довольно органичную и запоминающуюся картинку. Но главное достоинство декораций Марии Шуплецовой (г. Санкт-Петербург) совсем в другом: художница предлагает нам понаблюдать за сюжетными перипетиями через двойное зеркало сцены. Иными словами, внутри основного игрового пространства сконструировано еще одно, поменьше, с собственным занавесом, порталом и даже освещением (такой прием называется «театр в театре» и используется для усиления эффекта условности драматического действа). Из него-то и выходят к зрителям главные герои спектакля, будто перекочевавшие в нашу действительность из параллельной вселенной. Изобретательно, сюрреалистично и очень по-гофмановски, когда содержание вырастает на стыке обыденности и мистицизма, повседневности и фантасмагории, а миры настолько перемешиваются между собой, что мы уже не в состоянии разобрать, где заканчивается иллюзия и начинается правда жизни.

Да и в том, что актеры не вживаются в историю, а разыгрывают ее, уже ощущается налет «гофманианства». Писателя всегда манил мир сцены, он служил режиссером и помощником директора театра, сочинял зингшпили и даже возглавлял оперную труппу, то есть прекрасно разбирался в закулисной «кухне», знал изнутри ее устройство, механику и закономерности. А потому эта намеренная театрализация исполнительского процесса, такое утрированное, «неприкрытое» лицедейство, пышным цветом расцветающее в нашей постановке, совершенно точно пролилось бы на его душу сладким бальзамом. Евгения Бурнова и Яна Кузьмина, Никита Чукмарев и Никита Бондаренко, Николай Миронов и Александр Захаров, Альбина Агеева и заслуженный артист Чувашии Дмитрий Петров, Николай Тарасов и другие актеры тюзовской труппы будто следят за взаимодействием своих персонажей извне и держатся от них на расстоянии. Здесь нет переживания, погружения и интенсивной работы души, свойственной русскому психологическому театру, вместо этого — акцент на внешнем рисунке, «укрепление» изобразительного начала, подробная пропись образной стороны спектакля.

Еще одна отсылка к эстетике и философским измышлениям Эрнста Теодора Амадея Гофмана — наличие в инсценировке романтического героя-мечтателя, противопоставленного обывательщине, рутине и косности окружающей среды, с которой он вступает в непримиримый конфликт. Как правило, такая личность фигурирует в каждом произведении писателя. Тут и студент Ансельм из сказки «Золотой горшок», и гений Циннобер из повести «Крошка Цахес», и художник Натанаэль из новеллы «Песочный человек», и капельмейстер Иоганнес Крейслер из цикла «Крейслериана». А в спектакле «Волшебный орех. История Щелкунчика» это Мари, введенная в сценическое повествование как некий собирательный, художественно обобщенный образ типичного гофмановского персонажа, одухотворенного, мятущегося, подверженного спонтанным душевным порывам и устремленного к высоким идеалам, зачастую недостижимым. Режиссер намеренно выводит девочку в концептуальный центр драматургии постановки, целиком и полностью концентрируясь на линии ее развития, ему не важны ни Дроссельмейер, ни Мышиный король, ни даже сам Щелкунчик. В отличие от первоисточника, где каждый из этих персонажей наделен огромной смысловой функцией и мощнейшей энергетической силой, в инсценировке их характеристики максимально облегчены, нивелированы и возникают якобы между прочим, мимоходом и только лишь в контексте личной истории героини.

Но самое большое чудо в премьерном спектакле сотворил композитор Александр Жемчужников (г. Екатеринбург), чье музыкальное оформление представляет собой оригинальную фантазию на темы из балета Петра Чайковского «Щелкунчик». Кроме того, что такая дань уважения классику уже априори не может остаться без внимания, нельзя не отметить и своеобразие его методов работы с материалом. В то время как многие авторы ограничиваются современными обработками известных произведений или же прямым цитированием готовых мелодий, то есть используют их в том виде, в каком они были написаны, тут перед нами абсолютно новая партитура, построенная по принципу мотивного развития тем, в лучших традициях классического симфонизма. Танец феи Драже и Вальс цветов, Марш и Китайский танец, Адажио из второго действия балета и другие узнаваемые номера даны лишь пунктиром, отголоском, намеком, через отдельные интонации, ритмические фигурации и гармонические ходы, словно тонкое эхо, раздающееся в коридорах эпох и связывающее времена, поколения, веяния культуры. А это в очередной раз доказывает, что история Щелкунчика поистине бессмертна и никогда не потеряет своей актуальности, красоты и созвучности человеческим сердцам.