«Григорович заметил». Илзе Лиепа рассказала о работе отца в Большом театре
Имя ушедшего Юрия Григоровича, возглавлявшего балет Большого с 1964 по 1995 годы, неразрывно связано с именем другого великого в мире танца человека — народного артиста СССР Мариса Лиепы. Именно у Григоровича Лиепа исполнил самых ярких своих героев, а за роль Красса в «Спартаке» получил Ленинскую премию. Народная артистка России Илзе Лиепа рассказала об их работе и многом другом на вечере «Династии».
«Такая хорошая сволочь»
— Мой отец, Марис Лиепа, принадлежит к «золотому поколению Большого театра». Плисецкая, Васильев, Максимова, Лавровский и Марис Лиепа. Все они составили славу Большого театра в конце ХХ века.
В жизни отца было много блистательных ролей, но роль Красса стала легендарной. (Красс —римский полководец, который сыграл главную роль в подавлении восстания Спартака, — прим. ред.)
Больше 130 раз мой отец выходил на сцену в партии Красса. 1968 год. Большой театр, премьера балета «Спартак» Юрия Григоровича. Отец вспоминал: «Как всегда, всё предопределил Король случай. Поначалу я вовсе не собирался танцевать партию Красса, Григорович назначил меня на роль Спартака, и все в театре видели это как само собой разумеющееся, как должное. Балетмейстер уже практически поставил первый акт, и вдруг на репетиции я показал несколько танцевальных фрагментов из партии Красса. Григорович заметил, запомнил, задумался. А затем последовало неожиданное приглашение: «Марис, может быть, вы порепетируете Красса? Немножко».
Из дневников моего отца. 1968 год
«6 марта. Прогон двух актов "Спартака", обсуждения, репетиции. Трудный день. Два акта с оркестром. Еле вытянул. Хотя настроение было неплохое. На небольшом обсуждении в ложе дирекции в мой адрес никаких замечаний».
«12 марта. Сегодня день дикий. Утром, к сожалению, на политзанятия... Потом сценическая третьего акта — и на примерку в мастерские. Еле успеваю домой, пью кофе с омлетом — и на репетицию. Разделываем монологи третьего акта. Кое-что получается. Пришёл Григорович. Ему понравилось. Очень рад. Наши взгляды всегда совпадают. В творчестве мы 100-процентные единомышленники».
«14 марта. Опять урок. Третий акт под оркестр. Появляется в ложе Хачатурян прямо с самолёта из Нью-Йорка. ("Спартак" написал композитор Арам Хачатурян — прим. ред.). Всеобщий переполох. Приходится проходить всё во второй раз. Он целует меня, говорит, что в Америке меня рекламировал как лучшего Спартака и Красса».
«20 марта. Днем занятия, потом сценическая третьего акта. Все ощупью, ещё не продумали ничего, долго засиживаемся. Дети в восторге от репетиций, и танцевали, играли с саблями, пили лимонад и так далее. Устал дико, ноги ноют».
«28 марта. Да, бой грянул настоящий. Впервые грим, костюмы. В общем, спектакль. Публика! Очень много было поздравлений с настоящей победой, с завершенным образом. А Ермолаев говорит: "Вы такая сволочь, такая настоящая сволочь, такая хорошая сволочь, что вы лучший в спектакле! Внутренняя, духовная сила Красса плюс техника — это и взяло верх!"». (Алексей Ермолаев — педагог Лиепы в Большом театре. В числе его учеников были также Владимир Васильев, Михаил Лавровский, Александр Годунов — прим. ред.).
Отец позже напишет в своей книге: «Зрители в зале уже аплодисментами встречают дирижера, а я всё ещё нахожусь в своей гримуборной. Затем иду на сцену: через несколько тактов я должен быть в своей колеснице. В последнюю секунду сбрасываю халат и гетры, сохраняющие тепло после разогрева, и пробираюсь через кромешную тьму. После яркого света едва различаю в темноте какие-то силуэты. Где эта колесница! Поднимается занавес. Сцена ещё в полутьме, но я уже вижу зрительный зал, застывший в напряжённой тишине ожидания. Это прекрасный мир. Будь то сцена Большого театра, Венской оперы, Ковент-Гардена или Гранд-Опера, я один против тысячи глаз, устремлённых на меня! Вспыхивает свет на сцене, и зал для меня сразу же исчезает — я вознесен над Древним Римом, который повелевает половиной мира!».
Морис и Маргарита
Танец был смыслом жизни моего отца, в нашей семье никогда не звучало «быть первым, быть лучше всех», но мы часто слышали «старайся, трудись, терпи». Если что-то не получалось, нам говорили: «В балете, чтобы прыгать — надо прыгать, чтобы вертеться — надо вертеться, чтобы танцевать — надо танцевать». Так понятие о профессии входило в нашу с братом Андрисом жизнь. Наверное, отец был бы рад узнать, что в нашей семье будет три народных артиста, но за этим стоят преодоление, большой труд и любовь, которую он нам передал.
Мои родители познакомились, когда Большой театр для отца ещё оставался недосягаемой вершиной. Но Марис Лиепа был уже звездой московского Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, и вся Москва ходила смотреть на Лиепу в «Корсаре». Молодой, дерзкий, влюбленный в танец. Конечно, рядом с таким Марисом могла быть только она. Маргарита. Моя мама.
Жаркое летнее солнце клонилось к закату, ветер трепал её белые волосы и колоколом раздувал юбку платья, сшитого лучшей московской портнихой. Она — студентка школы-студии МХАТ и снимается на Рижской киностудии в главной роли в фильме «Илзе». На аэродроме в Риге — она летит со съемок в Москву — примечает двух высоких интересных мужчин. Один — постарше, другой — помоложе. Интересно, думает она, кто из них полетит. Полетел помоложе, это был мой отец. Провожал его мой дедушка. Ну, а её не заметить было невозможно. Всё случилось так, как это бывает в настоящих романах.
Помню, как сейчас: мы живём в большом сером доме на улице Неждановой. Мы маленькие — я и Андрис. Отец проснулся. Собирается в театр. Театр — это его мир, там всё другое. Андрис говорит, что хочет быть папой в Большом театре. Я тоже хочу быть папой в Большом театре. Когда отец завтракает, можно поболтаться рядом. Он ест всё правильно, пьет свежий сок из морковки, потом много разных витаминов — это для сил. После завтрака отец собирается на работу в театр.
Он складывает вещи в большую серую плетёную сумку. Мы с Андрисом выйдем на балкон, чтобы посмотреть, как он идёт своей уверенной походкой. Большой и очень красивый. На нём — замшевая куртка по цвету его волос, золотистая. Он поворачивается и машет нам рукой. Он улыбается. На доме, из которого отец ежедневно выходил в театр, — теперь его мемориальная доска.
Дурацкое занятие для парня
Из воспоминаний моего отца: «Перспектива занятий балетом меня ничуть не обрадовала. Балет? Какое дурацкое занятие для парня, который любит футбол и отлично плавает. Занимаюсь. Рядом со мной занимаются разновозрастные послевоенные мальчишки. Я самый маленький, мне девять, а им уже 18. Они вечно гоняют меня по разным поручениям. Ладно, позанимаюсь ещё этим балетом. Да и мама расстраивается, когда говорю, что опять сбежал с занятий на футбол. Я и сам вижу, какие мужественные и сильные парни в балете, и мне бы очень хотелось, чтобы она увидела меня на сцене. И я начинаю заниматься, как сумасшедший. Тогда я записал в своем юношеском дневнике "Я буду танцевать принца Зигфрида". В конце лета 1953 года я впервые надолго расстался с домом, с друзьями, мне было 16. Мне просто повезло, именитый московский педагог Николай Иванович Тарасов экзаменовал меня, и 2 сентября меня приняли в Московское хореографическое училище. Верил ли я в себя? Наверное, не так, как мама, но всё-таки верил».
А слава пришла к нему совершенно неожиданно. Позже отец об этом напишет так: «Она обрушилась в мгновение. У меня было как минимум 30 прекрасных дней рождения, в Москве, Риге, США, Австралии — а сейчас одна ночь в Афинах. Мой праздничный стол — сцена. Мы стоим вокруг этого стола, поднимаются тосты, но в это мгновение я знаю, что около стола сцены жизни рядом со мной стоят мои дерзкие мальчишеские мечты, моё детство, моя мама, отец, сын, дочь. Мои друзья, мои партнерши, мои коллеги — и здесь же, в полукруге, стоят мои герои. Все пришли, мои принцы, мои влюбленные юноши, мои воины. Каким странно нежным стал Красс, как легко улыбается Гамлет! Но в это же мгновение я осознаю, что стою здесь один, без титулов, славы, цветов, аплодисментов — я стою на пороге нового времени. Перед неизвестными ролями, партнёрами, спектаклями. Я хочу жить и танцевать сто лет!».
Моего отца не стало, когда ему было 52 года.