Если сердце равнодушное и беспамятливое. Почему у нас не получается полюбить новомучеников?
И только когда мне впервые задали вопрос в таком развороте: «Почему у нас не получается полюбить новомучеников?» — я призадумалась. Это свидетельство и просьба одновременно. Тут нельзя просто отмахнуться. Так почему же не получается и что делать, чтобы получилось?
Всегда ли получается любить?
Тут себя и спросишь: а у меня-то получается любить?
Памяти новомучеников я отдавала много своей жизни — молитв, мыслей, трудов, разысканий, публикаций. Всё это с искренним горением сердечным, без которого ничего не получалось бы. Но в какие-то моменты — как сейчас вот! — спросишь себя: а где она, твоя любовь и память? — А сердце-то равнодушное, беспамятливое, куда что девалось.
Любовь — это верность. Это всегдашняя память. Это — не механическое, не формальное, по привычке прикосновение.
Но я знаю, что в день памяти жертв репрессий я пойду, как хожу почти каждый год в этот день, на Бутовский полигон — читать имена там расстрелянных. И пока только ехать туда буду, уже не пустым будет сердце, и пока буду стоять долгую очередь к чтению и слышать произносимые другими имена, оно уже заколотится, вострепещет. И голоса некоторых читающих будут прерываться от сдавливаемых слез.
И кто-то непременно добавит в микрофон о своем святом, прославленном или непрославленном, здесь расстрелянном или в совсем другом краю страны пострадавшем за веру, — очень много таких рассказов. И любовь-то — точно будет, и как чувство, и как дело. Она-то как раз не может исчезнуть, даже когда скудею я сама…
Как приходит любовь
В моей любви к новомученикам есть, конечно, важная личная сторона. Ее во многом воспитал мой духовный отец, протоиерей Сергий Правдолюбов, отошедший ко Господу 24 августа 2024 года. Сам потомок и сродник целого созвездия священномучеников и исповедников, много потрудившийся для увековечения их памяти, он все тридцать с лишним лет существования нашего прихода взращивал в нас «мучениколюбие», которым сам горел. И про эту жизнь в свете почитания новомучеников и исповедников можно много рассказывать.
Но ведь не только, не только в этом дело! Ведь с любовью вообще так: узнаёшь человека в его глубине и силе — и вырастает любовь; и в то же время — кого любишь, того хочешь узнавать всё больше и глубже.
Среди прославленных новомучеников есть такие, которых, узнав, невозможно не полюбить, не восторгаться ими, не стремиться узнавать о них всё больше. Подлинно великие люди невероятной духовной красоты, которая увенчана их кончиной.
Например, преподобномученица Великая княгиня Елизавета Феодоровна. К ней можно отнестись равнодушно, разве что не зная о ней вообще ничего: «а кто это такая?» Но к счастью, ее знают теперь все. Стоить вспомнить о ней, обратить к ней мысль, — и уже светло становится.
Почитают и любят у нас и священноисповедника Луку Крымского — воистину великого русского человека, грандиозную личность. Даже имя стало популярным не только в церковных кругах. Хотя бы немногое услышав, прочитав, узнав о нем — как не восхититься, не полюбить?
Или из тех, чьи имена звучат на Бутовском полигоне 30 октября: мученица Татиана Гримблит. Совершенно пронзительное житие! Еще юной девушкой, сразу после революции, она посвятила себя служению преследуемым людям Церкви, слала посылки и письма в тюрьмы и лагеря, и именно за это была в конце концов расстреляна. И в предсмертной записке, и в очень простодушных стихах, которые выше всякой поэзии, она выражала готовность принять смерть за Христа и Церковь.
Первая же встреча с этим житием четверть века назад врезалась в мое сердце. А мой ближайший друг был так поражен ее историей, ее личностью, что ежедневно поминал ее на молитве вместе со своими родителями и самыми близкими людьми, не поняв сразу, что она уже прославлена во святых. Она стала для него больше, чем родным человеком, — только оттого, что он узнал ее.
А любить всех скопом, «новомучеников вообще» — как мне кажется, совсем и незачем стремиться.
Огненные свидетельства веры
И всё же хорошо бы читать жития новомучеников! Иногда они очень скупые, иногда основная часть — выдержки из протоколов допросов, иногда почти никакого фактического материала нет. Но встречаются и невероятные, западающие в душу детали, и потрясающие свидетельства величия личности, и самосвидетельства, — даже в тех же следственных материалах.
Например, исповедание веры священномученика диакона Николая Тохтуева из его следственного дела. Это поразительно смелое и искреннее письмо «гражданину начальнику». В последней, высшей простоте мученик пишет о самом главном тому, кто заведомо не поймет его — но это он перед Богом пишет: «Меня подкрепляет и ободряет дух мой Тот, ради Которого я пойду страдать, и я уверен в том, что Он меня до последнего моего вздоха не оставит, если я Ему буду верен, а отчет мы все должны дать, как жили мы на земле».
Или последнее письмо уже смертельно больного священномученика Василия Надеждина жене — великий гимн любви земной и небесной, любви к Богу и супруге одновременно, неразделимо. «Элинька, милая моя! Если бы ты знала, если бы знали люди, как мне легко было любить и как я был счастлив чувствовать себя в центре любви, излучающейся от меня и ко мне возвращающейся. Как мне сладко было быть священником! Да простит мне Господь мои слабости и грехи по вашим святым молитвам! Благодарю тебя за твою музыку, за музыку души твоей, к[ото]рую я услышал. Прости, родная! Мир тебе. Люблю тебя навсегда, вечно».
Когда читаешь такие строки, уже не важно даже, «можешь ли ты полюбить» — ты просто стоишь перед самой Любовью, и всё. Есть Любовь, есть Бог, а ничего больше знать и не надо.
Почему бывает трудно любить
Отец Сергий нам часто говорил: проси́те, проси́те у них обо всём! — особенно в первое время после прославления, эта связь с ними, она так дорога и так они отзываются на молитвы, на память!
Но тут-то как раз и сложность. У щедрейших святителей Николая и Спиридона, живших больше полутора тысяч лет назад, просить легко, и они рядом. Так же и многие святые прошлых времен, даже и мученики, и великомученики.
А вот у новомучеников — как-то язык не поворачивается, душа не смеет просить ни о чем житейском и даже просто душевном. Потому что через такие скорби, страдания, лишения, страшную кончину они прошли, что мы и представить себе этого не можем. Даже малой доли… Как-то невозможно прибегать с просьбами о благополучии материальном, телесном, душевном к тем, кто был насильственно и мучительно лишен даже крох этого и взошел на свою Голгофу.
И получается, что чем ближе к ним подступаешь, тем сложнее связь. От этого близкого страдания свыше человеческих сил порой хочется спрятаться. И радостью тоже поделиться не получается. А значит, и дружбы с ними, этими друзьями Божиими, как бы и нет,— и любовь не полна. Мы сильно мельче их подвига. Нам стыдно перед ними.
Я думаю, это может быть даже главным препятствием.
Есть такой аграф — не вошедшее в Писания, сохраненное лишь преданием изречение Господа Иисуса: «Кто близ Меня — близ огня». Так и с великим человеческим страданием.
Но у аграфа есть и продолжение: «Кто далеко от Меня — далеко от Царства».
Нас самих не повергают в огонь мученичества. Но с трепетом приблизиться к нему, не отшатываться от тех, кто горел в нем ради Христа и Церкви — в наших силах.
Возможно, в этом и есть любовь.
Запись Если сердце равнодушное и беспамятливое. Почему у нас не получается полюбить новомучеников? впервые появилась Милосердие.ru.