Актриса Наталья Андрейченко: Вы все не знаете, что это такое – любить
Наталья Андрейченко родилась в Москве. Окончила ВГИК, училась в мастерской великого режиссёра и актёра Сергея Бондарчука и актрисы Ирины Скобцевой. Первый крупный успех пришёл после роли в киноэпопее «Сибириада». Затем были такие картины, как «Торговка и поэт», «Уходя-уходи», «Дамы приглашают кавалеров», «Человек, который закрыл город», «Военно-полевой роман», «Мэри Поппинс, до свидания», «Пётр Великий», «Прости», «Леди Макбет Мценского уезда», «Тихий Дон», «Подари мне лунный свет» и др. В 1991 году Наталья эмигрировала в США, в 2005 году вернулась в Россию. Сейчас преимущественно проживает в Мексике, но часто бывает в Москве.
- Наталья, недавно вы выпустили свою автобиографическую книгу «Откровение». Почему решили её написать – настала пора мемуаров?
- 8 декабря 2023 года я начала диктовать эту книгу. И диктовка продолжалась 40 дней подряд. Почему решила её написать? Так захотелось, я всегда иду по велению сердца. Никакой высокой миссии я тут не вижу. Вообще, миссия у человека должна быть одна, если он до этого дошёл своим умом: дарить любовь, радость окружающим. Потому что, когда ты отдаёшь, ты получаешь. Только искренне отдаёшь, а не на показ. Твоим является лишь то, что ты отдал. Это трудно постигнуть, но возможно.
Без всяких шуток, в работе над книгой мне помогала моя собака. Но пёс, увы, не выдержал моей интенсивности и занятости, он покинул сей бренный мир за шесть дней до сдачи книги. Он мой друг, ангел-хранитель, был со мной больше 10 лет. Я даже научилась с ним разговаривать, подходила к нему, просила потерпеть. Обещала, что как закончу работу, буду только с ним - бегать, играть, любить. Но пёс не вытянул…
- Пройдёмся «по волнам вашей памяти». Почему вы отказались сниматься в голливудском фантастическом сериале «Вавилон-5»? Ходили слухи, что не обошлось без скандала…
- Потому что там персонажи ходят с огромными ушами и носами. Да, я отказалась от главной роли, и меня даже выгнали после этого из агентства. В агентстве все были в шоке и просто брызгали слюной: вам дают работу на 5 лет, и вы отказываетесь?! В Америке главное – получить работу. Посмотрите на сумму контракта! Короче, я сказала, как отрезала: «Никуда я смотреть не буду». И ушла. Чтобы остаться в памяти людей с зелеными ушами и фиолетовыми линзами?! Ну, нет!
- С ушами или без ушей, но вы точно останетесь в памяти народной с ролью Мэри Поппинс! Кстати, в вашем детстве не было такой странной и мистической няни-волшебницы?
- Вообще у меня была временная няня, но далеко не Мэри Поппинс. Это была пожилая женщина, которая всю жизнь отработала почтальоном, очень смешная и очень добрая. Иногда она сидела в своей комнате и в одиночестве хлестала водку. Перед этим она делала себе нехитрый салат: крупно резала помидоры, лук, очень сильно солила-перчила и густо заливала подсолнечным маслом. Это все так воняло! И потом, она мало того что курила «Беломор», она еще нюхала табак!
- А кто нянчил ваших детей, ведь вы всегда так много снимались? И начали очень рано, в 17 лет…
- Да, я тогда только поступила во ВГИК, в мастерскую Сергея Федоровича Бондарчука. В 17 лет впервые снялась в картине «Степанова памятка» по сказкам Бажова. А когда родился Митя (сын от первого брака с известным композитором Максимом Дунаевским, родившийся в 1982-м году – А.М.), я уехала на съемки «Военно-полевого романа». В раннем детстве сына воспитывали мои родители, и я очень переживала по этому поводу: мама, занимавшая ответственный пост в Министерстве просвещения, воспитывала Митю, как, впрочем, и меня раньше, по «запретительной» системе. Того нельзя, сего нельзя. В России Митя находился где-то до 7 или 8 лет, потом мы с ним уехали на Запад, к моему мужу Максимилиану Шеллу (знаменитый австрийский актёр и режиссёр, умерший в 2014-м году – А.М.). А дочка Настя родилась уже совсем в другой среде. Она абсолютно другая, она человек свободного полета, никогда не врет и всё говорит в глаза.
- Наталья, вы ведь в «Леди Макбет Мценского уезда» снимались, когда были «на сносях», верно?
- Да. Почти на девятом месяце вовсю отплясывала на плоту, прежде чем броситься со своей соперницей в воду. Танец длился долго, очень долго… Когда-то давно в Москве на какой-то тусовке ко мне подходит Паша Лебешев, наш гениальный оператор, снимавший и «Леди Макбет» в том числе, и шутливо-возмущенно говорит: «Представляешь, этот Балаян (Роман Балаян - режиссер фильма «Леди Макбет Мценского уезда» - А.М.), он же мне ничего о твоей беременности не сказал! А я смотрю, что за ерунда – у Андрейченко нос с каждым днём растёт и растёт, растёт и растёт…
- Погодите, а что, у беременных растут носы?
- А вы не знали, молодой человек?.. Так вот, Лебешев кричит: «Да если б он мне сказал, что ты беременна, я бы знал, что делать! Я б знал, какой фильтр поставить! Я бы тогда тебя по-другому снимал!»
- Значит, вы - женщина рисковая и предпочитали раньше работать без дублеров?
- Вообще-то да, и поэтому часто попадала в очень неприятные ситуации. Например, на съёмках американской картины «Аврора: операция «Захват» был такой случай. Я играла крупную ученую и в то же время мягкую, ранимую, нежную женщину, которая, в конце концов, превращается в монстра, потому что американское правительство убивает ее отца, и она решает мстить.
- Лихо закручено!
- Да. В одной из сцен моя героиня должна была полететь на самолёте собственного изобретения «Аврора», скорость которого в восемь раз превышает скорость звука. И вот в конце картины я, значит, сажусь в реальный самолёт, мне на голову надевают полностью герметичный шлем и наглухо закрывают надо мной люк. Я оказываюсь, словно в двойном гробу. В голове настойчиво стучит: если вдруг что-то случится с подачей воздуха, мне кранты. Потому что пока я дам знать, пока они откупорят люк, развинтят этот скафандр – всё, я уже буду мертвой красавицей лежать.
Тут ближе к самолету подходит режиссер и знаками меня спрашивает: как ты, мол, там? А у меня вдруг слезы от страха начинают литься. А они, ничего не видя и не понимая, начинают снимать. Я вся потихонечку синею: во-первых, мне дико страшно, во-вторых, я действительно вдруг начинаю ощущать некоторую нехватку воздуха (что естественно – не в Альпах же). Начинаю впадать в некую панику и со всей силы тарабаню по стеклу: выпустите меня отсюда, выпустите!.. Ну, вытащили меня, всю синюю.
Потом мы, правда, использовали эти кадры, со слезами. В финале картины, перед тем, как меня взрывают в самолете, я на крупном плане произношу что-то вроде: «Вы все не знаете, что это такое – любить. А может быть, этого не знаю и я». И тут слёзы крупно. И взрыв.
- Какое форменное бездушие и цинизм!
- Вы не иронизируйте, это ещё не бездушие. В Лос-Анджелесе со мной более страшная история как-то приключилась. Был очень жаркий день. Меня позвала на ужин в ресторан моя агентша Одри – из того, кстати, агентства, из которого меня потом выгнали, очень известного, оно представляло Фила Коллинза, «Пинк Флойд» и других знаменитостей…Так вот, мне не очень хотелось идти, к тому же выяснилось, что мы будем не одни (так хоть можно было обсудить накопившиеся профессиональные дела), а в «упаковке» с мужчинами – с музыкальным агентом, который как раз занимается Коллинзом и «Пинк Флойдом», и со знаменитым танцором Сашей Годуновым, ныне покойным.
Но идти всё-таки пришлось. Я надела очень странный наряд: грубые кожаные штаны-ботфорты, огромные ботфортовые сапоги выше колена и дутую мягкую куртку. Это в то время, когда в Лос-Анджелесе было за 20 градусов тепла. И вот, значит, пошли мы в шикарный ресторан «Спаго», принадлежащий австрийцу Вольфгангу Поку, скупившему пол-Лос-Анджелеса. Сидим за столиком, едим, болтаем, и они там втроем выделывают разные штучки, в которых я мало что понимаю, с химическими препаратами.
- Город погряз в наркотиках, особенно Голливуд!
- Ну, я не знаю насчет «погряз». Это не обсуждается там. Вообще я не всегда понимала тогда «смысл» внезапных выходов людей из-за стола каждые 20-30 минут. Ну, вот сидим мы с той же Одри в компании. Вдруг она встает, направляется в дамскую комнату – и возвращается минут через 20, полная энергии. Через некоторое время снова уходит. И возвращается – буря и натиск просто. Я деликатно спрашиваю одну знакомую: «Одри что, нездоровится?» Та в ответ мило улыбается: «У Одри диабет, ей нужны уколы, нужно сделать тест». Теперь-то я знаю, что тест при диабете делают два раза в день – утром и вечером. А тогда мне лихо пудрили мозги, очень лихо…Так вот, когда я, наконец, поняла, что мои спутники основательно надурманзюкались, я решила, что надо делать ноги из этого «Спаго». Но невменяемая троица увязалась за мной.
Попрощавшись с ними на выходе из ресторана, я направилась к машине. Но тут моя агентша, уже влезшая в свой антикварный, огромный, как танк, лимузин, вдруг случайно резко сдаёт назад и буквально проезжает по мне.
- О, господи!
- Лежу я, значит, плашмя, не двигаясь, состояние «великолепное» - по мне проехали катком, но я не умерла. Напрочь забыла все английские слова и хриплю подбежавшему ко мне Годунову: «Саша, милый, ноги есть?». Он отвечает: «Есть». Я ему: «Как думаешь, они переломаны?». Он: «Лежи, девочка, лежи, милая, не двигайся!» Меня начинает колотить, и я прошу кого-то укрыть меня, потому что холодно, безумно холодно…И тут слышу сквозь пелену шепоток по толпе: «Не подходите к ней, не трогайте её – вы берёте на себя ответственность!» Как вам это нравится? Но там свои законы.
- И что же, никто даже «скорую» не вызвал?
- Вызвали. Приехала. Меня тут же определили в такой твердый панцирь, потому что врачи были на 150 процентов уверены – шея и позвоночник у меня сломаны напрочь. Со мной в госпиталь поехал Саша Годунов. По дороге эти эскулапы раз двадцать спрашивали – у вас есть страховка, у вас есть страховка? У меня она точно есть, но не в кошельке же, я ведь не собиралась умирать!
В приёмном покое меня бросили где-то в углу в этом дурацком корсете и забыли о моём существовании на целых три часа. Всё это время я лежала без движения, трясясь и задыхаясь. Пока не приехал директор моего агентства и не сказал, какая у меня страховка и какие гарантии. Тут вся эта братия, наконец, зашевелилась, забегала вокруг, и я получила долгожданный успокаивающий укол. В рентген-центре мне сделали снимок, и в палату сбежалась масса врачей, посмотреть на «русское чудо».
- А в чём чудо-то, русское?
- У меня не было ни одного перелома. Ни од-но-го! Хотя на фотографии, снятой в те дни, отчетливо видно, какая я вся синяя-синяя, вся спина, и даже следы от колес видны…