Дизайнер Никита Калмыков — про свой бренд ODOR, реализм и вдохновение — интервью на «Снобе»
«Сноб» продолжает разговоры о моде с русскими дизайнерами и владельцами модных брендов. Герой новой серии проекта — Никита Калмыков. Колумнист «Сноба» Анна Ендриховская встретилась с основателем бренда ODOR, чтобы обсудить фаст-фешен, старинные кружева, бренд Ulyana Sergeenko, объемы продаж и идолопоклонничество.
Анна Ендриховская, профессиональный консьерж, отельер, директор по продукту MOSS Hospitality, колумнист «Сноба»: Никита, когда тебе приходится о себе говорить, что ты обычно рассказываешь?
Никита Калмыков, дизайнер, основатель бренда ODOR: Ох, не знаю, прямо сложный вопрос (смеется.). Когда мне приходится о себе рассказывать, говорю просто: «Я — Никита, дизайнер одежды».
Ендриховская: О! Какую одежду ты делаешь, Никита?
Калмыков: Делаю свой бренд ODOR и еще работаю на другие бренды в качестве креативного дизайнера.
Ендриховская: Расскажи об этом.
Калмыков: Я работаю на Ульяну Сергеенко и веду направление «Резорт» ее бренда. Резорт — это одежда для отдыха, развлечений, круизов, летние и зимние капсулы. А для своего бренда ODOR делаю мужскую и женскую одежду. Ну, на самом деле я ее не разделяю, естественно, на «мужскую» и «женскую», эта одежда для всех. Для ODOR я работаю с винтажными и антикварными материалами, тканями, фурнитурой, даю им новую жизнь.
Ендриховская: Невероятно круто, что ты это делаешь. Я когда готовилась к нашей встрече, почувствовала, как у меня просто сердце вспыхнуло от того, что я прочитала о твоей технике. Как ты пришел к концепции бренда ODOR? Как ты начал это делать?
Калмыков: Когда учился, делал периодически какие-то коллекции, смотрел, что делают другие. И я понимал, уже спустя шесть лет обучения, что происходит некий кризис жанра, накапливается общая усталость, что все у всех повторяется, и мне всегда было интересно найти что-то свое, уникальное. Именно в тот момент я как раз увидел у своей бабушки винтажные кружева ришелье, которые меня просто поразили своей красотой. Это были потрясающие ткани, которых я до того вживую не видел, не видел их примененными в моде. И поэтому мне захотелось как раз таки из них делать одежду. Мне показалось: почему они должны лежать в шкафу? Да, это наследство, это фамильные ценности, но будет классно, если они найдут себе применение, обретут новую жизнь. Я достаточно быстро сшил свою первую коллекцию и показал ее на Неделе моды в Тбилиси в 2018 году.
Ендриховская: А ты тогда где жил?
Калмыков: Сразу после учебы я поработал в нескольких компаниях в Москве, а потом стажировался в Берлине полгода. В Берлине я сделал одну из коллекций, она тоже была из остатков тканей, из каких-то стоков. Мы сделали большую съемку, ездили в Израиль и снимали эту коллекцию в нескольких локациях на пленку, был классный фотограф. После началась история с кружевами, я оперативно в таком каком-то просто дурмане сделал коллекцию из двадцати вещей. И после Недели моды в Тбилиси нас заметили здесь, в Москве, журналист и редактор Катя Федорова меня познакомила с изданием Blueprint. Обо мне написали большую статью, и все началось.
Ендриховская: А где ты, говоришь, учился эти шесть лет?
Калмыков: В Текстильном университете имени Косыгина, здесь в Москве.
Ендриховская: Понятно, а в Берлине как оказался?
Калмыков: Знаешь, есть такой сайт — Fashion United, там выкладывают вакансии, интернатуры и так далее. И я просто всем-всем-всем отправлял резюме, даже в Индию, в Пакистан, не знаю, на какие-то мелкие и крупные фабрики. Несколько человек откликнулись, и я сам выбрал Берлин. Это было частное ателье, в нем было интересно поработать. Они до меня просто шили одежду без каких-то концепций, без коллекций, и вот решили поработать с дизайнером. Я приехал, мы делали спортивную линейку для частной школы пилатеса в Лондоне, к нам приезжали ее представители. Или еще мы тогда делали костюмы для рекламы берлинского телекома, сами ездили на кинофабрику в Берлине.
Ендриховская: Интересно было бы посмотреть!
Калмыков: Для меня самым интересным было всю эту одежду шить самому, своими руками. То есть это не просто был какой-то дизайнерский надзор, это настоящее личное участие.
Ендриховская: Такой юный дизайнер из России… Как тебя принимали? Я понимаю, что это были еще годы положительной практики, но тем не менее, как тебя встречали, зная, что ты из России?
Калмыков: Встречали абсолютно положительно! Меня тогда поразил Берлин, насколько все дружные, насколько мультикультурный город, и все занимаются какими-то креативными штуками, делятся опытом. Вообще, тогда никаких вопросов не возникало: ни национальности, ни гражданства, ни всего остального.
Ендриховская: Я просто безумно скучаю по Берлину. Я там выросла, часть детства у меня прошла и вся юность в этом городе. Ты когда там был последний раз?
Калмыков: Последний раз я там был в мае в этом году.
Ендриховская: А, супер! И как ощущения сейчас?
Калмыков: Ну, сейчас мне показалось, что атмосфера достаточно холодная. Теперь как будто бы все боятся раскрепощаться и быть свободными, как раньше. И между собой, вообще, все стали такими словно стерильными.
Ендриховская: Я читала про твою кружевную коллекцию. И она же… ты изначально ее делал для мужчин, так?
Калмыков: Ну да. Всегда делаю то, что я бы сам надел. Мне легче работать с дизайном, когда я могу это перенести на себя.
Ендриховская: То есть можно вообще не разделять одежду на «это для мужчин, а это для женщин»?
Калмыков: Да-да-да. Я свой бренд и не позиционирую как чисто мужской или женский.
Одежда настоящая и ненастоящая
Калмыков: Вообще, когда я сделал эту первую коллекцию из кружев, в моде было таких несколько глобальных направлений и начинало уже развиваться «устойчивое развитие», то есть все начинали изобретать новые ткани, перерабатывать всякие апельсиновые корки.
Ендриховская: Но это не upcycling, ты не переделываешь старую одежду в новую?
Калмыков: Нет-нет, это не upcycling. Я к тому, что все вот эти модные направления в то время сильно развивались, и знаешь, эти все направления как бы давят на тебя. А, и еще же была диджитал-одежда, просто пик моды на нее, и меня это прямо пугало. Потому что мне казалось: вот, я только нашел какое-то свое направление, мне хочется что-то делать руками, что-то, чтобы приятно было трогать, и тут дизайнеры все начинают выпускать диджитал-коллекции. И все вокруг такие: «Да, за этим будущее, все там будут загружать свои фотографии и одеваться в ненастоящую одежду». Это было настолько модно, что меня просто окончательно повернуло к чему-то осязаемому. Мне хотелось, чтобы покупатель прямо очень хотел трогать мои вещи. Не просто что: да, у меня есть вещи, мне их надо надеть, чтобы прикрыть свою наготу. А чтобы ему интересно было за ней следить, как она трансформируется там, не знаю, после стирок, после носки, после дождя, и даже после того, как капнули на нее чем-то.
Ендриховская: Ой, у меня, знаешь, в этом плане очень забавный муж. Я когда-то открыла для него термин «ваби-саби». Это японская древняя наука о гостеприимстве, про увядающую красоту, про то, что стол может царапаться, стареть. Да, дорогой, красивый материал, и то, что он царапается, — это хорошо, это не изъян, а достоинство, следы жизни. И я его все время этому учу, потому что он у меня такой был очень метросексуальный, знаешь, правильный, предпочитал во всем только классический стиль. И сейчас так интересно, что, если вдруг у него какая-то помятина или пятнышко, которое не выводится, он такой: «Это ваби-саби!»… (Смеются.) Ну, и мы не идеальные, и хочется, чтобы и одежда жила, знаешь, как-то с нами, не была слишком правильной, что ли.
Калмыков: Мне кажется, человек себя комфортно чувствует, когда одежда как-то к тебе уже приросла, как-то адаптировалась. Всегда даже, когда покупаешь новую пару обуви, ты в ней идешь так странно, неуверенно.
Ендриховская: Что на тебе сейчас надето?
Калмыков: Ну, на мне сейчас просто базовые массмаркетовые вещи — Cos, Maje.
Ендриховская: Это что, рубашка Cos?
Калмыков: Рубашка Cos, да.
Ендриховская: Давно ты ее купил?
Калмыков: Где-то год назад.
Ендриховская: Классная рубашка! А майка какая?
Калмыков: Майка Diesel.
Ендриховская: О, а у Diesel сейчас новая молодость и новый рассвет, да?
Калмыков: Да, пожалуй. У него новая молодость, он снова в строю. Но такие остромодные вещи мне, как правило, не очень нравятся.
Ты модный?
Ендриховская: А ты модный?
Калмыков: Нет, я, скорее… У меня есть какой-то свой выработанный стиль, и я стремлюсь его оттачивать, не растерять. И какие-то остромодные вещи, которые прямо сейчас выходят, меня, скорее, пугают... Потому что я уже по опыту и по наблюдениям вижу, что они теряют свою актуальность слишком быстро. То есть все остромодное — это всегда такой фаст-фешен, независимо от цены.
Ендриховская: Хорошо, а вот если говорить о тебе как о дизайнере? Ты модный дизайнер?
Калмыков: Тоже так сложно сказать, потому что модный дизайнер — это, скорее, тот, у которого очень большой объем продаж, одежду которого хотят купить тысячи людей. У меня такого нет. Но, нужно сказать, что я и не особо к этому стремлюсь. Потому что я не могу обеспечить всех этих людей своей одеждой, ведь у меня очень маленькие партии.
Ендриховская: Мне кажется, маленькие партии дают, наоборот, какой-то большой эффект. Ведь больше хочется купить вещь, если их всего лишь несколько штук.
Калмыков: Ну, мне приятно, что на самом деле я все равно вдохновляю людей. Несколько лет назад международный каталог WGSN включил мою одежду в «тренды на год». Этот каталог доступен только большим компаниям, его приобретают за деньги. И моя подруга, работающая в Европе, прислала мне скрин страницы. Там моя одежда с подписью, с названием бренда, естественно.
Ендриховская: Это как-то изменило вот жизнь? Ты, твой бренд ODOR в этом каталоге — и что?
Калмыков: Мне было очень приятно, потому что в то время все гнались за тем, чтобы их публиковали в каких-то журналах конденастовских, чтобы имя мелькало и все такое. А здесь, получается, как бы само собой все сложилось. И я не коммуницировал ни с кем никак, люди, которые занимаются ресерчем, отбором, проводят какие-то исследования и все это находят, сами меня, получается, «нашли».
Ендриховская: И это не единственный твой такой, скажем так, бенчмарк, этапный момент, да? Второй этапный момент — это та самая рубашка на Каннском фестивале. Наверное, такое же по значимости событие, правильно?
Калмыков: Значимое событие, да, конечно. Канны, красная дорожка… Приятно видеть.
Ендриховская: А то, что ты работаешь с Ульяной Сергеенко, мне кажется, это такое же большое, скажем, масштабное событие?
Калмыков: Да, мне нравятся эти абсолютно разные сферы деятельности. Они вроде бы смежные, но я как дизайнер выполняю совершенно разные задачи. Вот если в ODOR, в своем бренде, я делаю что-то, что мог бы надеть сам, то у Ульяны то, что я делаю, — это абсолютная женственность, и мне очень интересно справляться с этой задачей. Потому что, естественно, я не могу представить все эти вещи на себе, но я их и сам придумываю, и по брифу Ульяны что-то делаю. Вообще интересно учесть ее пожелания и при этом предлагать свой дизайн.
Вдохновляющие фигуры и ролевые модели
Ендриховская: Слушай, а если спросить тебя о ком-то из великих людей в твоей сфере, вдохновляющих. Например, как отельер, я люблю биографию Цезаря Ритца, это тот, кто заложил основу моей индустрии, безумно интересный персонаж. Представляешь, он сажал свою жену при полном параде, в мехах и драгоценностях в разных точках в зданиях, которые строил, и фиксировал, как и откуда падает свет и нет ли каких-то несовершенств и изъянов. Из точки в точку пересаживал и в соответствии с тем, как выглядит женщина в том или ином освещении, делал планировки отеля. Все это для того, чтобы понимать, как будут блестеть бриллианты на гостях. Он вообще стал королем для отельеров и отельером королей. А у тебя, Никита, есть какие-то фигуры, на которых ты равняешься и «хочешь быть таким, когда вырастешь»?
Калмыков: Я учился в художественной школе, там было академическое направление: живопись, рисунок, все основы. И я, естественно, знал, что я буду поступать в университет по какому-то из этих направлений, но не знал, какое именно выбрать. И в 2009 году я увидел коллекцию Джона Гальяно для Dior, и она меня просто поразила! Я начал изучать его творчество, вообще его биографию. И получается, если думать «кем буду, когда вырасту», то, скорее всего, мой герой Гальяно. Он и с деконструкцией работает, и с историческим наследием!
Ендриховская: Мне кажется, что-то даже есть в твоих работах от Гальяно.
Калмыков: Мне как-то Алена Долецкая рассказывала, что, когда Гальяно приезжал в Питер, они вдвоем ходили по антикварным магазинам, и он скупал ришелье и винтажные кружева, чтобы взять с собой. Так что что-то в основе у нас есть общее, да. А из русских дизайнеров — Ульяна, конечно, мой ориентир.
Ендриховская: Ох да! Для меня Ульяна Сергеенко является просто светилом. Я много лет была консьержем и до пандемии, до всех внешнеполитических ситуаций работала со всеми крупными брендами: Gucci, Chanel, Cartier, мы сопровождали всех важных гостей и амбассадоров этих брендов в Москве, во время, например, показов, премьер или выставок в Кремле. И, знаешь, Ульяна Сергеенко — это то, что объединяло всех гостей. Все амбассадоры часто воротили нос от каких-то классных предложений посмотреть что-то уникальное, русские какие-то штуки. Но только не от Ульяны. Всех объединяло желание смотреть, что делает Ульяна Сергеенко. И мне было всегда это безумно приятно.
Калмыков: Да, это понятная гордость, мне кажется.
Новая коллекция и вечные ценности
Ендриховская: У тебя коллекция новая только что вышла, да? Расскажи о ней.
Калмыков: Новая коллекция вышла в конце сентября. В ней мне хотелось поэкспериментировать с уже привычными материалами: хлопком и кружевами ришелье. Все ткани я многоэтапно вручную окрашивал, чтобы добиться максимально глубокого черного цвета. Получились разные оттенки: от тепло-сливовых до холодного графита. Так происходит, потому что за время своего существования кружева подвергались воздействию разных жидкостей и обстоятельств, и мы не знаем точно, каких именно. Результатом я остался очень доволен и такую сложную работу решил дополнить настоящими драгоценными пуговицами, часть — викторианские из черного стекла со сложной резьбой и золотым напылением, часть — произведенные на заводе смальты в середине прошлого века, тоже из черного стекла, с растительным орнаментом. В итоге получилось 20 по-настоящему кутюрных вещей.
Ендриховская: Предыдущая коллекция тоже была выдающейся!
Калмыков: Коллекция, которая до этого выходила, из нее как бы выделено несколько базовых вещей, которые будут повторяться периодически. То есть они будут всегда, и любой человек, который обращается в бренд, он может купить любую из этих вещей в любое время.
Ендриховская: А что это? Что будет во всех твоих коллекциях?
Калмыков: Это будут, конечно, рубашки, думаю, три-четыре силуэта, самые отработанные, с рукавами, с кружевной спинкой. Потом базовая одна рубашка, которая совсем без кружев, но у нее очень классная конструкция, тоже абсолютно на всех фигурах, на любой рост садится.
Работа в бренде Ulyana Sergeenko
Ендриховская: Расскажи про работу в команде бренда Ulyana Sergeenko?
Калмыков: Я отвечаю за направление «Резорт», и это более коммерческая история. Там нет кружева — вышивки. Все рукодельницы — мастерицы, они больше относятся к кутюрному цеху.
Ендриховская: Винтаж твой?
Калмыков: Ну, мы закупали бусины винтажные и какие-то более сложные техники. И вот елецкое кружево используем для наших брошей — ракеток и воланчиков.
Ендриховская: Ой, очень красиво, я видела броши! А это керамика?
Калмыков: Нет, броши — это ювелирный металл, а также полудрагоценные камни и елецкое кружево.
Ендриховская: Сколько стоит такая брошь?
Калмыков: Насколько я помню, в районе 95 тысяч, что-то такое. Это позолоченное серебро, это камень, это очень много кружева, вся эта стяжка. В общем, в любом случае, несмотря на то что это коммерческая одежда, все равно мы делаем там сложные обработки тканей, кружева туда добавляем, эти все акценты в виде аксессуаров. То есть визуально, в сравнении со всеми даже остальными брендами, это не коммерческая линейка, это именно как деми-кутюр, скорее. Я рисую коллекцию, рисую все эскизы, мы потом с Ульяной это обсуждаем, она добавляет какие-то мудборды, фотографии, скрины из фильмов…
Ендриховская: Какие фильмы, например?
Калмыков: В основном это итальянские фильмы, она любит Феллини. Она это скринит и советует посмотреть что-то, обратить внимание на каких-то актеров. И уже спустя время мы делаем макеты, и постоянно все это согласовывается, проходят примерки, постоянно все это дорабатывается, какие-то новые идеи туда добавляются. То есть это такой объемный и достаточно долгий процесс с каждой коллекцией.
Ендриховская: Слушай, а ты не боишься, что тебя как дизайнера поглотит такой бренд, как Ulyana Sergeenko?
Калмыков: Да нет. А что значит «поглотит»? Что ты имеешь в виду?
Ендриховская: Ну, знаешь, с каждым годом в творчестве ты будешь все больше и больше становиться «Ульяной» и все дальше уходить от себя. И тратить время, в которое ты мог делать что-то для себя, для своего бренда, на идеи для бренда Ulyana Sergeenko.
Калмыков: Ну нет, конечно нет. Эта работа дает большой опыт и знания и дополнительные силы что-то делать для себя, развиваться. На самом деле мне бы хотелось еще поработать над какими-то интересными проектами с кем-то, может быть, с какими-то зарубежными дизайнерами.
Ендриховская: Например?
Калмыков: Мне очень, очень хотелось поработать на Дриса Ван Нотена, я даже писал им письма, и они даже отвечали. Но недавно Дрис покинул пост креативного директора своего модного дома, и как будто бы смысл в сотрудничестве пропал. Как будто бы эта мечта просто растворилась теперь. Потому что хотелось именно с ним контактировать, учиться у него. А сейчас, я думаю, что это просто будет такая же модная машина, как и все остальные бренды.
О себе. Быть реалистом
Ендриховская: Так что, скажи, ты состоявшийся русский дизайнер или подающий надежды русский дизайнер?
Калмыков: Думаю, состоявшийся. Мне кажется, я достаточно заметный и выделяющийся среди дизайнеров. Если не брать во внимание масштабы бизнесов. Впрочем, как такового бизнеса у меня нет, потому что у меня нет инвестиций в производство. У меня на этот счет четкая позиция и никаких иллюзий нет: я понимаю, что если инвестиций нет, то бизнеса у тебя нет.
Ендриховская: Ну, а тебе нужен сейчас инвестор?
Калмыков: На самом деле, конечно, нужен, но мне бы не хотелось растерять…
Ендриховская: Уникальность?
Калмыков: Да, саму концепцию своего бренда. Возможность работать с тканями винтажными, на этом строить бренд.
Ендриховская: Ну, надо сделать бренд-платформу, прописать это в ДНК, в китах, и потом ты идешь к людям с деньгами и говоришь: «Вот, друзья, так и так, подписываемся под моей бренд-платформой».
Калмыков: Нужно быть реалистом. Все равно все разбивается о продажи. У тебя красивая коллекция, но условный байер в Париже говорит тебе: «Нам нужно обязательно видеть у вас серый костюм, серую футболку», — там еще серое что-то, чтобы всегда было в этой коллекции. И любой инвестор скажет тебе, что раз байерам нужно — нужно им это дать! И это должно быть в коллекции, несмотря ни на что.
Ендриховская: А байеры так реально говорят?
Калмыков: Ну да, нам говорили так в Париже. И в итоге там 70–80% коллекции — это вот такие базовые вещи, которые все обязательно закупят, и лишь 30% — это более-менее кутюрные вещи.
Ендриховская: Мне кажется, что это тоже должно поменяться! В эпоху как раз осознанного употребления, осознанного общества, осознанного отношения…
Калмыков: Ну, это смазывается, на самом деле. Осознанность — просто в умах людей, а магазинам ты это не объяснишь. То есть, они все это прекрасно знают, но магазинам нужно каждый сезон обновлять ассортимент, чтобы он постоянно менялся, обычный человек хочет видеть что-то новое постоянно.
Команда ODOR
Ендриховская: А ты работаешь один или у тебя есть команда?
Калмыков: Нет, я полностью сейчас один все делаю. Ну, есть портнихи, мастера, которые мне иногда помогают, когда я не успеваю.
Ендриховская: Вот отличный вопрос для дизайнера одежды: скажи, Никита, а ты судишь людей по одежке?
Калмыков: Ну да (смеется), я всегда смотрю, кто во что одет... И не то что я сужу, но мне интересно осматривать человека, я замечаю во что люди одеты. Но у меня просто нет такого представления, что кто-то может быть «плохо одет», мне интересно понять, почему человек так оделся.
Ендриховская: Это такое человековедение?
Калмыков: Да, такое социальное исследование бесконечное. Потому что мода, особенно последних времен, она же вдохновлена как раз маргинальными направлениями, уличным стилем, как раз теми людьми, которые вообще не думали, как одеться, просто оделись и вышли.
И для дизайнеров это действительно вдохновение. Особенно все городские фрики: над ними смеются, а на самом деле именно они источник и цветовых сочетаний, и комбинации одежды, потому что они просто как-то видят особенным образом…
Ендриховская: В Питере очень много таких персонажей. В модных местах работают просто невероятно стильные ребята, и ты спрашиваешь: «Где ты взял эти сапоги?» — «Да на Уделке» (блошиный рынок в Санкт-Петербурге, недалеко от станции метро «Удельная». — Прим. ред.). (Смеются.)
Амбассадоры и идолопоклонничество
Ендриховская: За кем тебе интересно наблюдать, кто классно одевается, не знаю, какой герой из твоей индустрии тебе близок? Вот ты смотришь и думаешь: как хорошо, что он есть, как круто он выглядит, как интересно.
Калмыков: Таких нет.
Ендриховская: Правда? Почему?
Калмыков: Ну, нет, не потому, что мне не нравится, а просто потому, что я не могу назвать каких-то конкретных имен. У меня есть большое количество подписок в Инстаграме*, я просто за ними слежу. И вообще, я слежу даже за какими-то там рилсами самых простых людей, знаешь, из деревни, откуда-то из глубинки, потому что мне хочется почувствовать какую-то другую жизнь, посмотреть, как люди могут быть счастливыми в абсолютно другой среде, что их радует.
Ендриховская: Так, хорошо, если нет в России любимых персонажей, то кто в мире?
Калмыков: Я и про Россию, и про мир говорю.
Ендриховская: И в мире нет никого?
Калмыков: Нет. У меня вообще идолопоклонничества нет, не развито, не свойственно мне.
Ендриховская: Но это же такой понятный путь в индустрии, выбрать себе амбассадора. Кто-то тебе нравится, ты его выбираешь, он выбирает твою одежду, все понятно. Это легко, и это же такие правила?
Калмыков: Мне кажется, это какая-то стагнация. Наверное, такие правила, ну, потому что это легко. Вот у тебя есть «продающий» человек, да, он тебе нравится. Ну и все: ты посвящаешь, получается, весь свой бренд и свое творчество одному человеку. И ты уже подстраиваешься как бы под него, а это, мне кажется, не очень интересно. Начинаешь жить его жизнью, смотреть его глазами на мир…
Ендриховская: Ну, да, это правда.
Калмыков: Угождать ему. Вот ты делаешь коллекцию, и еще на этапе ее создания ты думаешь: «Так, это платье наденет Рената Литвинова, эту сумочку тоже ей как раз нужно, эти очки ей обязательно подойдут…» И все, и ты уже не в каком-то своем полете, а ты обслуживаешь вот этого человека. Поэтому нет, это неинтересно.
Ендриховская: Слушай, подожди, а вот мы уже сегодня вспоминали как раз среди важных и знаковых событий твоей профессиональной жизни то самое появление твоей рубашки на актере Марке Эдельштейне в Каннах. Амбассадор ведь тоже? Ты знал его до этого выхода?
Калмыков: Да, мы были знакомы.
Ендриховская: А, ты даже был с ним знаком?
Калмыков: Да, но мы были знакомы, он должен был ходить у меня в показе в 2018 году, кажется, или даже раньше, он тогда еще учился... Но что-то там не срослось, не получилось. И в итоге вот он мне написал сам в этом году по поводу рубашек, что он едет в Канны и почему бы ему не взять их с собой.
Ендриховская: Классно!
Калмыков: Да, но он не обещал, что точно наденет, то есть он просто их взял. И там сначала присылал мне просто какие-то фотографии, как он отдыхает, пьет вино.
Ендриховская: В этой рубашке? (Смеются.)
Калмыков: Ну, в другой. А потом, да, я увидел эти фотографии с красной дорожки, мне кто-то их даже прислал, не он. И было, да, очень приятно.
Ендриховская: О! Тебе поздравляли?
Калмыков: Ну, все удивлялись, радовались, что это произошло.
Ендриховская: Это стало движком того, что все кинулись: а мне рубашку, у меня тоже очень важное событие?
Калмыков: Мне кажется, какие-то единичные были случаи, но так, чтобы глобально, не было такого. Поэтому особо не повлияло ни на что, я считаю.
Ендриховская: Меня, честно, такие штуки безумно радуют. В прошлый раз нам Галя Юдашкина в интервью рассказала, как Адель вышла в Valentin Yudashkin.
Калмыков: Да, конечно, это суперприятно, это гордость.
Ендриховская: Да, это дико круто. А если бы ты кого-то выбрал, на ком бы ты хотел увидеть свои вещи?
Калмыков: Ну, вот какое-то время назад мне хотелось Сэму Смиту, например, отправить свои рубашки. Еще есть певец французский Николас Фолем, он на фоне пейзажей обычно стоит в таких очень милых рубашках, и поет каверы известных песен на французском языке, и мне все это очень нравится. Я написал ему, кстати, но он мне не ответил.
Ендриховская: Да, очень классный, ему пойдет. А если, знаешь, кому-то мегаизвестному отправить рубашку? Футболисту Мбаппе! У него миллионы подписчиков в соцсетях, и сразу же все по-другому будет, все изменится!
Калмыков: Да, я просто не справлюсь потом с этим потоком желающих. Даже страшновато. Что с ними делать, с этими миллионами заказов? Кредит брать на ткани и цеха? (Смеется.)
Ендриховская: А у тебя есть какая-то твоя коллекция рубашек, твоя личная? Ну, вот ты сегодня в Cos, я так удивилась.
Калмыков: У меня есть винтажные рубашки. Я постоянно покупаю, ну, и не только рубашки, я хожу по антикварным магазинам. У меня всякие винтажные броши, какие-то штучки, какие-то там объекты — в общем, то, что мне нравится, даже просто, чтобы смотреть, не обязательно носить.
Ендриховская: Кабинет редкостей.
Калмыков: Да, что-то такое. А вещи, одежда… ну, нет, прямо чтобы коллекция чего-то, у меня такого нет.
Вдохновение Никиты Калмыкова
Ендриховская: Что тебя вдохновляет? Нужно ли вообще вдохновение дизайнеру?
Калмыков: Наверное, меня вдохновляют какие-то очень сильные эмоции, которые возникают спонтанно, случайно, то есть от чего-то очень красивого или, может быть, даже от чего-то разрушительного, но обязательно это что-то неожиданное должно быть. Ну, да, по поводу времени с самим собой, в такой пустоте, в ничегонеделании, вообще, я очень часто провожу время именно так. Один и ничего не делаю.
Ендриховская: И что тебя в последний раз вдохновило, дало тебе какой-то толчок?
Калмыков: Песня Селин Дион на открытии Олимпиады.
Ендриховская: Я не слышала. А ты, получается, смотрел Олимпиаду?
Калмыков: Знаешь… мне было просто интересно, что люди вышли за какие-то пределы норм и стандартов проведения таких мероприятий.
Мне понравилась концепция: что-то экспериментальное, эпатирующее, и мне кажется, это вообще свойственно Франции.
Ендриховская: Кто сказал тебе в последнее время самые-самые-самые добрые и приятные слова? И что это было?
Калмыков: Не знаю, не помню.
Ендриховская: Это практика такая, вспоминай.
Калмыков: …В один из самых сложных недавних периодов моей жизни мой друг написал мне на открытке фразу freedom is a process (свобода — это процесс). Это было очень приятно и самое важное, что я услышал, потому что означало веру в меня и в то, что я делаю.
Ендриховская: Никита, я тоже верю в тебя очень! Мы разговариваем, и я просто чувствую, что я сейчас «нахожусь в комнате со звездой»! Серьезно!
Калмыков: Спасибо.
* Социальная сеть Instagram принадлежит компании Meta, запрещенной в России экстремистской организации.
Креативный продюсер проекта Мария Маханова
Фотограф Мария Хавторина