«Юнона и Авось» по-французски. Как Пьер Карден привёз легендарный спектакль в Париж
В 1983 году легендарная рок-опера Театра имени Ленинского комсомола (а ныне – Ленком Марка Захарова) «Юнона и Авось» начала путешествовать по миру. Первые зарубежные гастроли состоялись в Париже. Вместо запланированной месячной поездки спектакль показывали почти два месяца. Впрочем, тогда успех пришел далеко не сразу.
Карден позвонил Андропову
«Духовным посланием западному миру» называли этот спектакль в западной прессе. «Москва поет «Аллилуйю», «Ленин перевернулся в мавзолее», «Пощечина режиму» – под такими заголовками стали выходить статьи. Особенно всех удивляло, как в СССР, где в институтах еще преподавали «научный атеизм», зазвучали православные церковные песнопения, появляется образ Богоматери, а еще показан торжественный подъем Андреевского флага Российского императорского флота… Немецкий журнал Stern написал тогда: «Театр имени Ленинского комсомола взял на себя функцию религиозного воспитания молодежи в стране, где процветает атеизм…»
Все началось с того, что автор либретто спектакля, поэт Андрей Вознесенский встретился в Париже с всемирно известным модельером Пьером Карденом. Ему он и рассказал о рок-опере, которая с большим успехом идет в Москве. Карден специально прилетел в советскую столицу, чтобы посмотреть спектакль.
– Я влюбился сразу во всех и во всё: в музыку, артистов, постановку, – вспоминал Карден. – После просмотра понял: такую жемчужину нужно показать миру и начать можно с Парижа. Сначала пригласил в Москву двадцать французских журналистов, и в нашей печати появились восхищенные статьи, предваряющие гастроли.
Кстати, по-русски модельер не понимал ни слова, смотрел при помощи переводчика, но его особенно поразил хриплый голос исполнителя главной роли графа Резанова Николая Караченцова.
– Тогда в нашем театре шел ремонт, и мы работали на сцене Дома культуры завода имени Ленинского комсомола, – рассказывает «Собеседнику» вдова артиста Людмила Поргина, которая сыграла в спектакле образ Богоматери. – После показа был устроен маленький фуршет в честь Пьера Кардена. Там он и сказал, что хочет организовать наши гастроли в Париже. Помню, как ему налили какой-то советский коньяк, он выпил и так задохнулся, что бокал выпал из рук и разбился. Но все рассмеялись, говорили, что к счастью!
Однако все поначалу складывалось далеко не так гладко. Незадолго до намеченных гастролей советские военные сбили корейский пассажирский самолет, погибли более двухсот человек. Мировая общественность была возмущена. Кардену, который активно договаривался о гастролях театра, начали поступать угрозы и предупреждения: угрожали даже взорвать зал, где должен был идти спектакль. Да и советская сторона не горела особым желанием выпускать труппу за границу. В результате Пьер Карден нашел связи, чтобы лично дозвониться до тогдашнего генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова. Тот и разрешил поездку.
Всех 80 человек, которые работали над этим спектаклем, проверяли тщательно. Каждого вызывали в КГБ, опрашивали, просили подписать документы о том, что он не попросит политического убежища.
– Мы с Колей усиленно занимались французским языком, – вспоминает Поргина. – Ему было проще – он-то учил его в институте, а я специально купила учебник, зубрила.
Более миллиона французских франков потратил Карден на ту поездку. И поначалу был удручен: на первых показах его собственный концертный зал Espace Pierre Cardin на 670 зрительских мест был наполовину пустым. И тогда Пьер решил привлечь внимание к русским артистам.
– Мы ночью вышли на площадь Свободы – там были Саша Абдулов, Коля Караченцов – и до шести утра танцевали и пели, – рассказывает Карден. – Все были удивлены! Потом в зале оказывалось все больше и больше людей, спектакль шел при полных аншлагах, с огромным успехом. Специальными рейсами прилетали посмотреть постановку из других стран.
Повезли «Авось», а вернулись с Авоськой
«Мне казалось, что затея с гастролями в Париже – утопическая, – писал в своих мемуарах режиссер Марк Захаров. – Ведь спектакль «Юнона и Авось» считался антисоветским, «расшатывающим» наши нравственные и художественные устои. Нам разрешали его играть не чаще одного раза в месяц, и ни в коем случае – в дни революционных праздников. Во Франции ходило много легенд про наших артистов – например, что они на казарменном положении. Мы были поначалу несколько напуганы, и я просил участников спектакля приходить в отель не позже одиннадцати вечера. Это, конечно, вызвало дополнительные слухи. Был большой успех – не сразу, он постепенно нарастал. Многие русские парижане приводили своих детей, даже совсем маленьких, говоря им, что на сцене – настоящий русский язык».
Кто только из мировых знаменитостей не приезжал посмотреть советскую рок-оперу: Жаклин Кеннеди, Кристиан Диор, Элизабет Тейлор… Единственным выходным днем для артистов был четверг, и Пьер Карден вывозил всех на какую-либо экскурсию: катал на речном трамвайчике по Сене, несколько раз водил в Лувр и в кабаре «Мулен Руж», в парижские театры, угощал в кафешках Монмартра, устраивал экскурсию в Версале, на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Иногда после показа устраивал прием в своем ресторане Maxim’s. Однажды спектакль посетила уже известная французская артистка эстрады Мирей Матье.
«В этот вечер она пришла на наш спектакль со своим красивым седовласым импресарио, несколько напоминающим Раймонда Паулса, что усиливало наши симпатии и к импресарио, и к самой Мирей Матье, – вспоминал Марк Захаров. – Когда начались долгие финальные аплодисменты, Мирей Матье поднялась на сцену с огромным букетом роз и вручила их, к большому удовольствию зала, Елене Шаниной, исполнительнице роли Кончиты. Ныне народная артистка России Елена Шанина имела тогда в Париже большой успех, и, что интересно, несколько больший, чем у себя дома… Седовласый импресарио в этот вечер обратился ко мне с громогласной просьбой – зачислить в нашу труппу «звезду» французской эстрады Мирей Матье, чтобы приучить ее наконец к порядку и дисциплине. Слухи о том, что у нас очень строгое заведение, быстро разнеслись по Парижу».
Конечно, не обходилось и без казусов. Например, французские пожарные потребовали от режиссера, чтобы факелы, которыми Александр Абдулов размахивал на сцене, были привязаны к его рукам для безопасности.
– Почти после каждого спектакля, заходя в гримерку к Коле, я видела одну и ту же картину: стоит раздетый по пояс Караченцов, а перед ним на коленях Пьер Карден, который целует ему ручки от восхищения, – смеясь рассказывает Поргина. – Помню, как-то мы вышли из автобуса на Елисейских Полях, и к нам подлетели фотографы, снимают. Мы подумали, что это репортеры, уже представили себе эти снимки в местных газетах. А потом один из них говорит: «С вас столько-то франков». Оказывается, это обычные уличные фотографы таким образом зарабатывают.
Конечно, к нам был прикреплен человек из «органов», между собой мы его называли «пожарником». Он ходил за нами везде, наблюдал, подслушивал, что-то записывал. Поэтому вели мы себя крайне осторожно. Во время этих гастролей я порвала мышцу на ноге, и Пьер Карден договорился, чтобы меня лечили лазером! Мы тогда о таком и не слышали! Неделю я не выходила на сцену, а посещала спектакли на костылях как зритель. Однажды на финальной сцене мы так с Карденом расплакались, что вытирали слезы – он одним кончиком своего шарфа, я другим.
На прощальном банкете модельер дарил артистам театра всевозможные подарки. Александру Абдулову и его супруге Ирине Алферовой вручил зеленую сумку, в которой находился щенок таксы. Юссель де Фин Шассер – так звалась она по паспорту. Но Абдулов тут же окрестил ее Авоськой.