"В шпионаже меня подозревали и КГБ, и ФБР": интервью Джоанны Стингрей о Гребенщикове и "нехорошем" СССР
Американка Джоанна Стингрей для фанатов русского рока персонаж культовый. В конце 1980-х она проводила время с ленинградским андеграундом – БГ, Цоем, Курехиным, Кинчевым. Теперь Джоанна периодически наведывается в Россию, чтобы представить свои книги.
Совсем недавно презентовала «Подлинную историю русского рока», состоящую из ее фотографий и интервью с ключевыми фигурами контркультуры той поры. «Собеседник» попросил Джоанну вспомнить то славное времечко, а заодно узнал о роли спецслужб двух стран в ее жизни.
– Джоанна, ваши книги выходят в России одна за другой. Сколько уже вышло и сколько еще планируется?
– Две книги, где я написала о том, что помню из моих историй в России, уже вышли. Еще есть две фотокниги: там много фото и много интервью, которые я делала давно с рок-музыкантами и художниками. То есть всего четыре. А сейчас я работаю над следующей фотокнигой, куда войдут фотографии до того периода, когда моя виза была закрыта, и еще будет книга, посвященная моей свадьбе с Юрой (гитаристом группы «Кино» Юрием Каспаряном, брак продлился с 1987 по 1991 год. – К. Б.). В общем, еще две-три книги будет.
Нехорошее место
– Для вас какой сюжет в этой истории с русским роком самый интересный? Что приятнее всего вспоминать?
– Я давно не перечитывала те интервью, которые делала тогда – в 85-м, в 86-м – в Ленинграде. Для меня как раз и были интересны эти люди из рок-андеграунда. С Гребенщиковым, с Цоем, с Курехиным, с Сашей Липницким.
– Эти интервью вы брали для себя или для кого-то? Вряд ли они были интересны американской прессе...
– Да, когда мы с сестрой приехали в Россию, для нас эта тусовка показалась удивительной. У нас не было никакого плана насчет этих материалов: мы просто начали делать фотографии. Дело в том, что, когда я в Америке стала рассказывать, что в России есть крутой рок, мне просто не верили: говорили, что это невозможно. Откуда советские рокеры берут инструменты, как и где они играют – мне самой хотелось все это знать. Что-то стали снимать и на видео.
И слава Богу, что мы делали это, потому что сейчас эти материалы стали историческими. Тогда я, конечно, не могла предположить, что этот период спустя 30 лет будет представлять такой интерес. Сегодня многие хотят знать детали, такая ностальгия...
Что касается Америки, потом уже пришла идея сделать это интересным и для всех американцев, мы выпустили пластинку Red Wave (вышла в США, включала по шесть песен «Аквариума», «Кино», «Алисы» и «Странных игр». – К. Б.) Мне хотелось, чтобы люди увидели, что в Советском Союзе есть что-то, кроме коммунизма. Хотелось рассказать американцам, что мы как люди похожи.
– А что вас так привлекало в Советском Союзе изначально? Вы же не знали, что здесь есть такие ребята с гитарами...
– Я была обычной американкой. Приехала в Россию и думала, что это будет страшно. И после первых трех дней в Москве я чувствовала: ой, это нехорошее место, я никогда не вернусь в эту страну. Все в темных мрачных одеждах. Кругом холодно. Причем и климатически, и энергетически холодно. Я поняла: мой папа был прав, сюда не стоило ехать. А когда я встретилась с Гребенщиковым, познакомилась с его друзьями, стала тусоваться на квартирниках – увидела, что в Советском Союзе есть совсем другая, противоположная жизнь. Внутри люди такие же, как во всем мире: смеются, играют музыку, готовят еду. Я ведь и в себе кое-что открыла благодаря этому. Когда я приехала в Россию, то думала, что я очень свободный человек: я живу в стране, где есть закон и очень много свободы. А потусовавшись с Гребенщиковым и друзьями, поняла, что есть свобода другого уровня, что свободный дух важнее, чем свобода, которую тебе гарантирует закон. Именно в России я впервые почувствовала: «Наконец-то я ЖИВУ!»
Цой не любил большие тусовки
– В вашей книге в числе прочих есть фотография, сделанная на кухне Александра Липницкого: Цой, Курехин, Африка, вы завтракаете яичницей. Александр рассказывал мне о том, как привозил музыкантов из Ленинграда в свою квартиру...
– ...Да, он был для музыкантов как мама. Я не могу поверить в то, что его не стало.
– Цой правда был неразговорчивым? Любил больше слушать, чем говорить?
– Он любил быть с самыми близкими людьми. Не любил большие тусовки. Если в какой-нибудь ленинградской квартире собирались человек 30, на таких тусовках Цой не говорил много. Но когда он был дома у нас с Юрой, он мог очень подолгу что-то рассказывать. И петь. Говорили о будущем – скажем, что бы он хотел сделать, попади на один день в Америку. Обсуждали Диснейленд. Вот во время завтрака у Липницкого он тоже мог говорить много.
– Липницкий рассказывал и о том, как музыкантов пасли спецслужбы. Американка, которая приезжает в Советский Союз и внедряется в советский андеграунд, тем более должна была вызвать подозрения у КГБ. И возможно, у американских спецслужб тоже. Вы чувствовали их интерес к вам?
– И от Гребенщикова, и от других рокеров я слышала, что люди из КГБ смотрят за Ленинградским рок-клубом. Когда я стала приезжать сюда каждые 3–4 месяца, Борис сказал, что у КГБ появился интерес ко мне, что они хотят про меня знать. Я занервничала. Было страшно: мне могли закрыть визу, а у меня тут появились друзья... Сказала Гребенщикову: «Борис! Ты можешь им сказать, что я могу приехать в их офис и все объяснить, что у меня нет никаких плохих намерений, что я за дружбу между нашими двумя странами, я не шпионка, просто нашла что-то в России, что американец может понять, что-то похожее». Борис передал ленинградскому КГБ, что я хочу приехать и поговорить. Но они были в шоке. Борис рассказывал, что они отреагировали так: «Нет! Нет! Ни в коем случае пусть не приезжает!!!» Получается, они боялись меня? Это было очень странно.
Немного позже после такого контакта с КГБ мне пришлось ощутить интерес и со стороны ФБР. Они тоже начали подозревать, что я шпионка. Американка приезжает в СССР каждые три месяца – для них непонятно, зачем. Для них вывод только один: она – вражеский шпион. Но они тоже не хотели поговорить по душам, все ходили кругами. Такое ощущение, что люди, которые работают в КГБ и ФБР, заканчивали один университет. У них абсолютно одинаковое мышление. Абсурдное.
– А завербовать вас пытались?
– Пойди пойми их: разговоры все вокруг да около. Я вообще не поняла, как они работают. Но сразу им сказала: я не шпионка! Сама музыкант и хочу, чтобы между людьми была дружба. В ФБР мне говорили: «Ты знаешь, что они могут подбросить в твою сумку наркотики, потом арестуют и ты будешь вынуждена работать на них?» Через много лет после того, как я уехала из России, я получила доступ к досье ФБР на себя с моими объяснениями, что меня интересует музыка. И на этом листе я увидела, что они написали резолюцию: «Есть вероятность, что она уже работает на Советский Союз». Они просто сумасшедшие!
* * *
Материал вышел в издании «Собеседник» №22-2021 под заголовком «Джоанна Стингрей: В шпионаже меня подозревали и КГБ, и ФБР».