Хоть стой, хоть пой: русская классическая скульптура в петербургском Манеже
Новая экспозиция представлена сумбурно, а иногда и вызывающе. Но этим она и привлекательна: у входа в Манеж выстроились очереди.
Проект «(Не)подвижность. Русская классическая скульптура от Шубина до Матвеева» продолжает серию больших событий на главной выставочной площадке Северной столицы. Выставка нисколько не академична, а вот завлекательна в высшей степени — и это главное. Ведь на кону — пробуждение интереса молодой публики не только к скульптуре, но и к опере.
Организаторы собрали в одном пространстве более 150 работ шестидесяти пяти мастеров. Хронология проекта берет исток в творчестве Федота Шубина, расцвет которого пришелся на последнюю треть XVIII века, и заканчивается последними годами существования Российской империи. Здесь временным маркером выступает скульптор Александр Матвеев, который творил и в советские годы, но классический скульптурный канон организаторы ограничивают именно 1917 годом.
Экспонаты собирали и по ведущим музеям, начиная с Эрмитажа, Русского музея, Третьяковской галереи и Царского Села, и по российским весям. Свой вклад в выставку внесли музеи из Новгорода, Иванова, Рязани, Кирова, Моршанска, Воронежа, Таганрога, Ярославля, Саратова и других городов – всего более тридцати. Посетители смогут повзаимодействовать и с такими знаковыми скульптурами, как царскосельская «Девушка с кувшином», и с вещами, которые хранятся в музейных запасниках и часто недоступны для обозрения даже специалистам.
Про взаимодействие я не просто так. Директор ЦВЗ «Манеж» Павел Пригара построил концепцию проекта на растворении застывшего искусства скульптуры в вечно живой оперной музыке. Воплотить эту идею взялся оперный режиссер Василий Бархатов, который превратил Манеж в подобие оперного мультиплекса — типа Мариинки. Только если Мариинский театр может в один вечер предложить зрителям три, максимум четыре спектакля (если считать Приморскую сцену во Владивостоке), плюс столько же концертов на камерных сценах, то стараниями Бархатова в Манеже дают сразу 16 шедевров классической музыки. Здесь и «Жизнь за царя», и «Аида», и «Норма», и Евгений Онегин» — два раза, два бала: у Лариных в деревне и великосветский петербургский, на котором присутствовали супруги Гремины. А также «Фауст», «Летучий голландец», «Воццек» — всего перечислять не буду. Каждому звучанию соответствует свой набор скульптур, собранных по хронологическому принципу, по приближенности к оперным партиям и, чувствуется, по наитию самого Бархатова. К слову, и все оперные постановки у него такие же — концептуальные, сложносочиненные и порой малообъяснимые. Порой даже кажется, притянутые за уши. Вот и на выставке не все поняли, что соответствует чему и почему. В течение часа я лично наблюдал три сцены возмущения посетителей в возрасте. Один пожилой господин восклицал: «Да что же они понаделали!», а его юный спутник, по-видимому внук, успокаивал отчаявшегося дедушку как мог. Так что взаимодействие получилось и со стороны выглядело почти театральным и, безусловно, эмоциональным. Что свидетельствует об успехе концепции проекта.
Активно взаимодействовали с экспонатами и молодые посетители. Они устроили полный аншлаг: в вечер выходного дня нужно было постараться, чтобы войти или выйти из Манежа, — к дверям тянулись очереди. И это были только те, кто приобрел билет в рамках квот на сеансы. Они активно чекинились и инстаграмились возле выразительных изваяний, наверняка не очень-то задумываясь, к какой опере на самом деле относится «Мефистофель» Антокольского (в росписи экспонатов эта скульптура отнесена вовсе не к «Фаусту», а к «Сказкам Гофмана»). И вряд ли опознавали царскосельскую «Молочницу», которая приехала в Манеж без кувшина. По правде сказать, здесь выставляют дубликат, созданный на замену изначального шедевра тридцать лет назад. Оригинал же сейчас гастролирует на ином проекте — «Царскосельские дворцы, возрожденные из пепла». Между тем повидать эту девушку без кувшина — совсем новый опыт. Тем более что скульптура так близка к посетителям, что ее нельзя разве что только обнюхать.
Абсолютно понятно, что для большинства молодых зрителей искусство скульптуры вместе с оперными шедеврами является какой-то химерой. Тем более что это характерно для жизни посреди петербургских пейзажей, когда роскошные классические статуи, украшающие понатыканные всюду шедевры архитектуры, мылят глаз так же, как автобусные павильоны или прицепы с разливным кофе, которые, пожалуй, поважнее будут. Но за последние годы выработался рефлекс: что показывают в Манеже, то интересно, значимо и актуально. Вот и хлынули сюда олдскульные хипстеры, а также поколения поновее, промаркированные различными латинскими буквами. Зрители заполнили не только «оперные площадки» проекта, но и пространства «Реквизит», «Закулисье», «Гримерка», а также «Фойе», где выставлены работы Шубина, с которого, как театр с вешалки, начиналась отечественная скульптура. Шубинские экспонаты оказались дополненными кучей свисающих из поднебесья тросов: что бы это ни значило, крейсировать между ними оказалось забавно.
Словом, потребовались объяснения. Отчаянный вопрос «да что же они понаделали» я переадресовал куратору проекта Елизавете Павлычевой:
— Очень хорошо, что наша выставка вызывает чувства у посетителей. Политика Манежа во многом ориентирована на публику 20–40 лет — большой расчет на привлечение молодежи. Но мы отобрали действительно самую редкую и знаковую скульптуру. Идея соединения скульптуры с оперой возникла позже и связана с тем, чтобы оживить скульптуру, дать ей право голоса, поставить ее на сцену и привлечь к ней интерес. Я хочу оправдать такой подход — люди реально рассматривают скульптуру. Вы когда-нибудь видели в последнее время, чтобы собирались вместе скульптурные шедевры и люди останавливались и пытались что-то для себя понять, пытаясь как-то проанализировать, найти какие-то смыслы? Не буду скрывать, что в основе замысла лежит некоторая конфликтная ситуация. Есть научная база, на которой строилось исследование русской скульптуры и отбор лучших экспонатов, и есть художественная концепция, которая в первую очередь рассчитана на то, чтобы создать притягательный момент для большинства. Для молодежи, которая, может быть, еще не способна так глубоко анализировать, не обладает научными или историческими знаниями в достаточной степени. Чтобы их привлекла сама тема русской скульптуры. Скульптура и опера — два утонченных направления искусства, которые, будем честны, кажутся большинству скучными. И мы хотели, чтобы люди хотя бы обратили свой взор в их сторону. Скульптура намного выразительнее, скажем, живописи за счет трехмерности, она осязаема, материальна, богата сюжетным содержанием.
Но наши посетители разные. Я видела на выставке скульпторов, которые были очень вдохновлены, потому что какие-то вещи они не имели возможности видеть в силу того, что те были добыты нами из фондов музеев — из закрытого пространства, недоступного даже для профессионалов. Каждый возьмет от этой выставки то, что он хочет и способен взять.
Мы представили много работ, которые больше невозможно увидеть нигде. Это сорок работ из фондов Русского музея и семнадцать — из фондов Третьяковской галереи. Ранее не экспонировавшиеся работы предоставил Театральный музей — например, портрет Самойлова в роли Гамлета работы Блоха. То же касается Пушкинского Дома — оттуда бюст Нестора Кукольника работы Теребенева.
Каждая скульптура на выставке со своей историей. Например, «Беглый раб» Беклемишева из Государственного Эрмитажа. Он был создан во второй половине XIX века, побывал на выставке в Вашингтоне, вернулся в Россию. После революции был очень популярным и даже попал в музей политической истории России. Во время войны вернулся в Эрмитаж. И в пятидесятые годы каким-то образом оказался замурованным в стену между эрмитажной церковью и лестницей. И только меньше десяти лет назад его обнаружили вновь. Мы его отреставрировали, и он представлен на выставке. Невероятна история портрета Екатерины II из Моршанского историко-художественного музея. Вначале его атрибутировали как работу Гальберга, потом, работая в архивах в рамках подготовки этой выставки, Елена Вениаминовна Карпова (искусствовед, заведующий сектором скульптуры XVIII — начала XX века Государственного Русского музея. — Культура), выяснила, что на самом деле автором является скульптор Александр Бок. И у Екатерины тоже необыкновенная история. Во время революции она как будто бы случайно падала со своего постамента, ее продали на переплавку. Потом каким-то образом она исчезла, ее подбросили на крыльцо музея и спрятали. Сейчас она снова в Санкт-Петербурге и вернется в Моршанск после реставрации, которую мы специально сделали к этой выставке.
Нам бы хотелось представить больше монументальной скульптуры, но здесь нужны площади и объем. Поэтому мы специально разработали скульптурную линию — маршрут по городу и предлагаем после посещения нашей выставки пройти по нему.
Подвожу итог увиденному. Проект «(Не)подвижность» — интересное событие в выставочном пространстве России, которое способно привлечь на территорию культуры нового зрителя. Лично мне не хватило более глубинного культурологического исследования, которое бы связало скульптуру и оперу: материал скомпонован явно интуитивно и эмоционально. Что же касается пресловутых канатов на входе в проект — здесь каждый волен искать свои интерпретации. Например, что они символизируют переход из обыденности в другое измерение и являются, по словам куратора Елизаветы Павлычевой, трансгрессией времени, переходом между возможным и невозможным. И этот термин так же красив и многозначен, как и сама выставка.
Увидеть и услышать все это скульптурно-оперное великолепие можно до 16 мая.