Радио "Свобода": "Сотрудников КГБ в России много, но женщин гораздо больше"

Передвижная документальная выставка "Ленинградский феминизм 1979" проходит в петербургском пространстве ДК Розы. Организатор выставки – русско-немецкая культурно-историческая инициатива ЖАБА (Женское Авторство Быт Активизм). Это совместный проект Института исследований истории и культуры Восточной Европы имени Лейбница в Лейпциге и петербургского Фонда Иофе, при финансовой поддержке МИД Германии. Выставка посвящена сорокалетнему юбилею первого в СССР независимого женского альманаха "Женщина и Россия", появившегося в Ленинграде в 1979 году и положившего начало женскому самиздату в Советском Союзе. Выставка знакомит не только с историей советского женского самиздата, но и с судьбами его создательниц и историей феминизма в постсоветской России.
В церемонии открытия выставки принимал участие бывший политзаключенный, историк неподцензурной ленинградской литературы Вячеслав Долинин, который замечает, что советский феминизм был абсолютной новостью не только для СССР, но и для Запада. Альманах "Женщина и Россия" попал к Долинину в октябре 1979 года.

– Я много читал самиздат, но социальные темы там затрагивались очень мало, а тема гендерного неравенства – вообще никак, так что это было совершенно новое явление, и наши феминистки прогремели на весь мир. Об альманахе говорили по всем "голосам", его быстро перевели на многие языки мира. Редакторами там были Татьяна Мамонова, Наталия Малаховская, Татьяна Горичева, Юлия Вознесенская, целый коллектив авторов. На русском языке альманах был издан уже в 1980 году, несколько экземпляров удалось привезти в Советский Союз, КГБ за ними охотился, кое-что они нашли, но один экземпляр сохранился в моем архиве. Они вообще мой архив не нашли. В альманахе писали о положении женщины в СССР, о положении женщины-матери. Ведь если взять глянцевый журнал "Советский Союз", выходивший на финской бумаге, все у нас было прекрасно – и женское равенство, и социальные проблемы детства решались успешно, но все это было далеко от действительности. И то, что нашлись люди, которые взялись за эту тему, было очень важно и ценно. Все с этой ситуацией свыклись, считали ее нормальной, но вот пришли феминистки и сказали, что это не так. Очень важным был их тезис о том, что борьба за права женщины – это составная часть правозащитной деятельности. И права женщины у нас действительно ущемлялись, так что они были совершенно правы. В сборнике – вышел, кстати, только один номер в пяти машинописных экземплярах – были описаны разные ситуации, иногда довольно жуткие, например, касающиеся родильных домов. Некоторые статьи меня просто поразили, например, хорошо помню статью про абортарий на Лермонтовском проспекте, который в народе называли "мясорубкой", жуткое описание, у меня волосы дыбом встали, когда я прочел. Второй номер уже не вышел, начались гонения, преследования, потом уже феминистки стали издавать журнал "Мария", возник феминистский круг под таким же названием, там проводились семинары, открытые дискуссии. Вышло пять номеров журнала, а перед выходом шестого подготавливавшая его Наташа Лазарева была арестована и 4 года отсидела в Мордовском женском политическом лагере – по 70-й статье "Антисоветская агитация и пропаганда". Три номера "Марии" были изданы во Франкфурте-на-Майне, они уже несколько отличаются от тех номеров, которые выходили в самиздате.

– А почему они вышли именно там?

– А потому что там в начале 80-х уже находился весь феминистский актив – и Вознесенская, и Горичева, и Малаховская, а материалы они по нелегальным каналам получали из СССР – от Григорьевой и Лазаревой. Феминистки хотели издать антологию женской поэзии, я видел подготовительные материалы, это была толстая пачка текстов, но эта идея заинтересовала и КГБ, и при обыске у Григорьевой все эти материалы изъяли. Хотя, насколько мне известно, там ничего не было, подпадающего под статьи тогдашнего УК. Но никому в приговоры эту антологию и не вставили. Интересно, что у меня при обыске не изъяли ни материалы Клуба-81, ни материалы неподцензурной ленинградской поэтической антологии. А из феминисток, кроме Лазаревой, была арестована еще Наталья Мальцева (в альманахе "Женщина и Россия" она выступала под псевдонимом Голубева), ее 2 месяца продержали и отпустили. Кого-то погнали с работы, кого-то выслали, кто-то выехал добровольно. В день открытия Олимпийских игр, 20 июля 1980 года из Питера вылетел самолет, на борту которого были Горичева, Малаховская, мать диссидента Владимира Борисова, основателя первого независимого профсоюза (СМОТ – за него, кстати, и меня посадили). Позже уехали другие феминистки, в том числе активнейшая участница феминистского движения Софья Соколова. После ареста в 1982 году Мальцевой феминистское движение в России фактически прекратилось.

– Что оно дало, кто-то о нем знал, кроме узких кругов?

– Знали все, кто слушал западные "голоса", а слушали их миллионы людей. Интересно, что феминизм у нас возник именно в Ленинграде, но наш питерский феминизм сильно отличался от европейского. Европейские феминистки были левые, многие были марксистками, а наши были христианками, так что, когда начались их контакты с западными феминистками, произошло некоторое непонимание. Но западные очень активно встали на защиту питерских феминисток, мобилизовали адвокатов, кампания была очень серьезная – может, поэтому их и не пересажали, кроме бедной Лазаревой. У западных интеллектуалов вообще была масса иллюзий насчет СССР, коммунизма, я встречался с такими розовыми симпатизантами всего советского – прожив здесь немного, они как-то быстро начинали праветь. Это как некоторые наши молодые люди, которые никогда не жили при СССР, но считают, что это было справедливое общество с большими возможностями.

Философ, феминистка Алла Митрофанова узнала об альманахе будучи студенткой, когда его авторов и редакторов уже выслали или посадили, и для студенческой среды это было важное обсуждение. Митрофанова подчеркивает, что позиция советских феминисток была остро политическая. Поэтому, считает Алла Митрофанова, с ними и обошлись так круто.

– Они изучали повседневность и обнаруживали перекосы в декларируемом равенстве: институты становятся безресурсными, деньги уходят не в медицину, а в военную промышленность, обваливается образовательная модель, детские лагеря и прочее. Плюс – идеология говорит одно, а повседневная мораль – другое. Это было довольно сильным идеологическим ударом, и власть решила, что феминистки опаснее остальных диссидентов.

– Какие последствия лично для вас возникли из советского феминизма?

– Ну, я себя считала феминисткой, и моя мама, и бабушка тоже, а в 90-е годы я стала киберфеминисткой, мне стало интересно, как происходит переход от одной идеологии или символической модели общества к другой. Каждый раз, когда меняется политическая структура, актуальной становится повседневность. Наша задача была – кроме всякой экстравагантной "культурки" еще заниматься образованием женщин, молодежи, компьютерной грамотностью. А в нулевые годы я заметила, что история феминизма как-то прервалась, что пришло новое поколение, которое опять начинает все сначала. Приехала Наталья Малаховская, и я попросила ее сделать цикл лекций по истории диссидентского феминизма. Мы с ней даже написали статью в Википедию, за которую наше сообщество боролось полгода. А в 2010-е годы появились молодые девушки, магистрантки, которые захотели еще раз восстановить эту историю, это и есть девчоночья исследовательская группа ЖАБА, ее куратор Олеся Бессмельцева окончила магистратуру в Германии, она объехала всех авторов альманаха "Женщина и Россия" в Европе, взяла у них интервью, пригласила современных художниц – таким образом и получилась эта выставка.

– Почему так важно помнить историю диссидентского феминизма?

– Историю вообще надо переописывать. Понятно, что ее пишут победители, выбрасывая все, что им неприятно. И всякий раз, когда гражданское общество активизируется и не вписывается в политическую модель, очень важно заново переоткрывать историю. Мне очень важно, чтобы история нашего феминизма имела 150 лет. Россия, Англия, Германия, США – это страны с наиболее богатой феминистской историей. А к богатой истории прилагается еще и богатая теория, опыт, история политических институтов, которые есть в нашей памяти, – ведь вернуть институт легче, чем создать заново.

По словам куратора выставки Олеси Бессмельцевой, она пришла к этой теме через своих немецких друзей, после того как ее подруга написала о советских феминистках магистерскую диссертацию.

– Мы начали обсуждать эту тему и решили сделать что-то, доступное широкому кругу людей, – научную работу ведь не многие прочтут. Решили повидаться с издательницами журнала "Женщина и Россия", география была такая: Париж, Дюссельдорф, Зальцбург, Майнц, Берлин. Инициатором идеи была Татьяна Мамонова, но съездить к ней не вышло – слишком далеко. Впечатления от этих встреч у меня разнообразные. Прежде всего, эти женщины очень легко идут на контакт. Понятно, что это событие – издание подпольного журнала – было в их жизни переломным. Очень теплые воспоминания есть у Наталии Малаховской, например, о попытке спасти идею женского самиздата, преобразовать альманах "Женщина и Россия" в журнал "Мария". Когда КГБ начал их преследовать, сохранить прежнее название было трудно – по соображениям самосохранения. Редакционное ядро было вынуждено эмигрировать, но такая возможность была не у всех. Идея была такая – что сотрудников КГБ в России много, но женщин гораздо больше, и если журнал "Мария" запретят, выйдет журнал "Светлана", "Катерина", какой угодно.

– А ваши собеседницы рассказывали вам, как они вообще пришли к идее такого издания?

– Да, инициатива принадлежит Татьяне Мамоновой, она читала много феминистической литературы, и у нее возникла идея предоставить именно женщинам свободную интеллектуальную площадку для размышления о месте и роли женщин в обществе. Понятно, что в рамках официальной культуры это было невозможно, но и в рамках культуры неофициальной тоже возникли сложности – в самиздате оказалось трудно разместить материалы о конкретных ситуациях, связанных с положением женщин. У московского самиздата еще была политическая повестка, а ленинградский был ориентирован, в основном, на самореализацию, духовные искания, литературу, свободу мысли, а тексты этих женщин были о социальных проблемах – тех, от которых создатели самиздата как раз стремились спастись в своем творчестве. Поэтому женщинам и пришлось создать отдельный форум, чтобы их голоса были слышны.

– Интересно, что Татьяна Горичева, наверное, соединила в себе стремление к свободе мысли и горячее сочувствие к "униженным и оскорбленным" вот этим чудовищным советским бытом, от которого остальные участники неподцензурной культуры, наверное, действительно, пытались отгородиться.

– Да, и с ней тоже была очень интересная встреча в Париже. Мы много говорили о ее философии, о необычном для западного мира совмещении религиозной и феминистической мысли – наверное, это был самый сложный вопрос для советских феминисток, оказавшихся в европейской среде: их подруги и союзницы оказались рьяными левыми феминистками. Думаю, это был шок для обеих сторон. У нас тут есть обложка американского журнала, в котором появилось интервью – в 1980 году, когда все четыре женщины из редакционного ядра альманаха "Женщина и Россия" оказались на Западе: Юлия Вознесенская, Татьяна Горичесва, Наталия Малаховская и Татьяна Мамонова. И в этом интервью Горичева говорит о своей статье уже в журнале "Мария" – о советском гермафродитизме, о том, как незрелость осознания своего пола мешает человеку принять ответственную гражданскую позицию. Ее статья называлась "Ведьмы в космосе", а в Европе образ ведьмы совсем другой – это образ освобожденной, раскрепощенной женщины, и это был первый ошеломляющий момент столкновения, но с ним удалось справиться. Все советские феминистки не остались изгоями и нашли себя на Западе, но пошли в разные стороны. Татьяна Мамонова – активистка в Америке, она издает альманах "Женщина и Земля", тесно общается с европейскими феминистками. У Наталии Малаховской есть известный текст "Апология Бабы-яги" и несколько книг на эту тему, для нее это образ некой прабогини, а матриархат – не замена патриархата на другую иерархию, а просто другой принцип организации общества.

– Без Проппа, видимо, не обошлось…

– Разумеется. Татьяна Горичева, кроме феминизма, много занимается экоактивизмом, философскими духовными исканиями Запада и Востока, связанными, в частности, с самоосвобождением. Юлия Вознесенская, к сожалению, умерла в 2015 году, нам удалось поговорить только с ее сыном в Берлине. Она много работала с правозащитными организациями, а к моменту издания альманаха находилась в женском лагере в Воркуте. Оттуда она прислала письма, которые ее подруги разместили в своем альманахе.

– А по какому принципу организована ваша выставка?

– Она начинается с темы родов, демографии, с материала Наталии Малаховской. А вообще у нас тут 6 станций, на первой мы хотели показать опыт этих женщин, связанный с роддомами. Следующая станция "Ленинград", тут речь идет о среде, в которой они жили. Станция "Самиздат" рассказывает о том, как делался подпольный журнал, тут отражена удивительная находка, фрагмент из дела Лазаревой, попавшей в тюрьму за женский самиздат. Там нашлись фотографии вещдоков, инструментов, с помощью которых делался самиздат, и протоколы допросов, где она рассказывает, как она это делала. Это практически инструкция по изготовлению самиздата.

Вот цитата из протокола допроса Натальи Лазаревой: "Два обрезка древесноволокнистой плиты клала снизу и сверху листов на край стола, затягивала их струбцинами, затем сшивала, прокалывая отверстия в листах 4-гранным шилом. Шило с белой пластмассовой ручкой было слишком тонким и гнулось при прокалывании". Материалы хранятся в фонде Иоффе в Петербурге. На этой станции можно узнать и про обстоятельства ареста, и про длительность допроса, и про место самих женщин в ленинградском самиздате, и о том, зачем им понадобилась собственная площадка. Следующая станция рассказывает о духовных практиках советских феминисток, об их истоках, где и как формировалась философская мысль издательниц альманаха "Женщина и Россия", журнала "Мария". Наталья Лазарева, например, окончила театральный институт, и фотографии из серии самоинсценировок демонстрируют попытки примерить на себя некий странный образ. Здесь же забавный рисунок из альманаха – женщина-кентавр.

– Олеся, и все-таки, наверное, самый впечатляющий стенд посвящен репрессиям, преследованиям КГБ. Тут такие видавшие виды носочки с залатанным низом – чьи они?

– А это лагерные носки Натальи Лазаревой. Общих женских лагерей в СССР было много, а вот для политических – один, в Мордовии. То есть общая история обрастает индивидуальным опытом. Тут у нас одна из самых удивительных фотографий – носовой платок с вышитым лягушонком: его Натальи Лазаревой подарила ее подруга Ирина Ратушинская, сидевшая за свои религиозные стихи. Кстати, очень качественная вышивка, там с обратной стороны всего несколько стежков. Лягушонок – это символ Натальи Лазаревой. У Ратушинской в воспоминаниях есть об этом очень теплая история – оказывается, сама она тоже получила на свой день рождения подарок от Натальи Лазаревой – лавровый венок, для которого Наталия месяцами вылавливала из баланды лавровые листочки. Это о необходимости сохранить человеческий облик, несмотря на жуткие условия, в которых приходится существовать. Тут и заявления и жалобы, писавшиеся на зоне, и рисунки Натальи Лазаревой – во-первых, они очень хорошие, а во-вторых, все это – сцены из лагерной жизни. Это и работа долгими сменами на швейной фабрике, и вязание теплых вещей для подруг, что было очень важно: часто бывали голодные протесты – на одном рисунке ангелок бастует – а за них, как и за невыполнение нормы, женщин запирали в карцер, где было очень холодно, теплых вещей не давали, кроме нижнего белья, так что теплые носки и чулки – очень важная тема.

Последняя станция – о том, как эта давняя история продолжается сегодня, и тут интересен коллаж: в центре инструменты тогдашнего самиздата, а по краям – инструменты самиздата сегодняшнего, блогинга – компьютер, мышка, фломастеры, в уголке – лагерные фотографии. По словам Олеси Бессмельцевой, выставка очень важна, во-первых, потому что история советского феминизма прочно забыта, а о ней обязательно нужно знать, а во-вторых, потому что 40 лет назад советские феминистки поднимали те проблемы, которые остались актуальными и сегодня.

Татьяна Вольтская