Писатель Роман Сенчин: «Мне хочется написать умный детектив»

Известный прозаик, недавно выпустивший сборник рассказов «Детонация», стал одним из самых ярких участников книжной ярмарки Non/fiction. «Культура» поговорила с лауреатом премий «Большая книга» и «Ясная Поляна» о шахматах, верховой езде и любви к Петербургу.

— В вашей новой книге рассказов «Детонация» выделяются «Проводы». Был ли прототип у вашего героя, собравшегося принять участие в СВО? Читал рассказ и вспоминал строчки поэта Доризо: «Я все время живу / Накануне чего-то». Предвкушение события приятнее факта?

— В октябре 2023 года я оказался в городе Минусинске и увидел рядом с военкоматом людей. Мужчины с рюкзаками, а рядом женщины, дети, пожилые люди. Это были проводы мобилизованных. Вскоре написался рассказ. Определенных прототипов героев нет, но я знаю многих жителей этого небольшого сибирского города, которые вполне могли оказаться в тот день на той площади возле военкомата.

— Липецкий прозаик Роман Богословский, откликнувшись на «Детонацию», отмечает, что вы чужды постмодернизму. А в качестве выхода из зоны комфорта вам никогда не хотелось попробовать написать нечто в духе Виктора Пелевина?

— Мне хочется написать умный детектив, сказать новое слово в фантастике, оказаться на том поле или в том измерении, где пишут тот же Виктор Пелевин или, скажем, Михаил Елизаров. Я иногда пытаюсь. Не получается. Да и вообще писать в разных жанрах и направлениях, быть мастером на все руки, как мне кажется, не очень-то красиво. Мне лично ближе те, кто всю жизнь пишут, по существу, одну книгу. Как пример — Борис Екимов, один из важнейших для меня писателей.


Фото: Ведомости/ТАСС

— Накануне своего 75-летия Денис Драгунский признался, что, начав писать прозу, стал жить в ладу с самим собой. А разве писательство — не изнуряющий перфекционизм?

— Денис Драгунский стал писать рассказы и романы уже более чем взрослым человеком, с наверняка огромным жизненным опытом. Я стал писать еще до того, как научился складывать из букв слова, — писал просто буквы страницу за страницей. Мама потом долго хранила эти листочки. Какая-то графомания, что ли... Так что у нас с Денисом Викторовичем наверняка разный взгляд на это дело и разные ощущения. Я очень не люблю рассказывать о написанном, забываю некоторые свои вещи. Написал, словно вынул занозу, и вскоре забыл о ней. Но появляются новые сюжеты-занозы. Некоторые растворяются внутри, а другие колют, не дают покоя. И приходится их записывать-вынимать. С одной стороны, я не очень-то рад этим новым сюжетам-занозам, а с другой, ужасаюсь при мысли, что они вдруг перестанут в меня втыкаться. И чем я тогда буду существовать?

— Вслед за Беляковым, Авченко, Варламовым и другими коллегами вы проявили себя биографом, выпустив в этом году в Редакции Елены Шубиной книгу об Александре Тинякове. Созвучна ли вам персона этого поэта Серебряного века?

— Очерки о писателях я писал и раньше. Например, для двух томов «Литературной матрицы» написал очерки о Леониде Андрееве и Гаврииле Державине. О Тендрякове писал, Георгии Семенове, Распутине, Белинском, Башлачеве. Но книга такого рода у меня первая — может, и единственная. Впрочем, делаю наброски книги о Дмитрии Писареве, отталкиваясь от двенадцатитомника его полного собрания сочинений. Вряд ли это будет его биография, но нечто о Писареве и его времени, сравнение с нашим временем. А может, и брошу. В 12-м номере «Нового мира» за 2025 год вышел мой очерк о Писареве и издателе его книг Павленкове. Теперь же снова затянуло в рассказы. В общем, посмотрим.

А что касается Александра Тинякова, — его фигура интересовала меня лет с тринадцати-четырнадцати. Он появляется в дневниках Блока, в «Перед восходом солнца» Зощенко, в «Современниках» Чуковского, многих других книгах его современников, да и наших — например, в романе «Остромов, или Ученик чародея» Дмитрия Быкова. Фигура сложная, противоречивая, нечистая, но в то же время какая-то честная, что ли. И немало стихов Тиняков написал сильных. Страшных, порой омерзительных, но при этом сильных.

Я его не обожал и даже не понял по-настоящему. Да и вряд ли кого-то кто-то может понять. Сам себя человек вряд ли понимает... По большому счету, в этой книге я собрал разные сведения о Тинякове, привел некоторые его стихи, рецензии, письма. Мне было достаточно легко — за мной не стояли сотни тинякововедов, хотя настоящие литературоведы наверняка могут указать мне на ошибки и дилетантский подход.

Начать знакомство с Тиняковым советую по сборнику его стихотворений, который составил Николай Богомолов. Благо этот сборник в открытом доступе в интернете.

— К моему удивлению, ваша проза пока не экранизируется. Что с ней не так? Советовались ли с коллегами — Алексеем Ивановым, Захаром Прилепиным и другими?

— Я не стремлюсь к тому, чтобы ее экранизировали. По моему рассказу «За встречу» есть полнометражный фильм, есть несколько короткометражек. Мне за них не стыдно, но и сказать, что есть среди них отличные фильмы, не могу... Мне раза три предлагали поработать сценаристом, в том числе и своих вещей, — я попробовал и бросил. Писать сценарий в нынешнем формате — скучно и бесполезно. А художественные сценарии нынче не приветствуются. В общем, ни с кино, ни с театром я как существо пишущее не связан. Ну, и хорошо. Мне вполне хватает того, чем я занимаюсь. Гноящихся заноз еще лет на пять.


Фото: Ведомости/ТАСС

— На ярмарке Non/fiction удивил Евгений Гришковец, отметивший, что его книги — манифест, как и должна выглядеть современная литература, а еще сообщивший, что после Фазиля Искандера у нас не появилось глубоких авторов. Прокомментируете?

— Признаюсь, давно не читал книг Евгения Гришковца. Маленький роман «Рубашка» и сборник рассказов под названием, по-моему, «Планка» мне очень понравились, дальше был, кажется, сборник постов из соцсетей. Он не пошел у меня... Так что не знаю, что он сейчас пишет. Про глубоких авторов. Считаю, что после Фазиля Искандера они появились, и немало. При этом Фазиль Искандер мне не кажется очень уж глубоким писателем. Впрочем, и не должен быть каждый писатель глубоким. Некоторых так и писателями язык не поворачивается назвать, а читаешь их безделицы, и так хорошо становится.

— В вашем забавном рассказе «Комплекс стандартов» повествуется о том, что прозаики пишут не только прозу. Расскажите о своем опыте работы на заказ. Какая сумма полностью устроила бы вашего обнищавшего персонажа?

— Рассказы и повести на заказ я не писал. Бывают предложения написать на определенную тему. Если есть подходящая история или сюжет — пишу. Зарабатываю я в основном окололитературными делами — внутренними рецензиями, колонками, статьями. Впрочем, здесь правильнее, наверное, прошедшее время — зарабатывал. Колонки, статьи публиковать, по сути, теперь негде. В большинстве изданий гонорары выплачивать перестали или свели суммы к минимуму. Ну и главное — теперь нельзя сказать все, что считаешь важным и нужным. Вернее, сказать-то можно, но это вряд ли напечатают. Поэтому из публицистики я, по сути, ушел. Тащу элементы публицистики в повести и рассказы. Не вижу в этом ничего плохого.

Насчет суммы... Я не люблю деньги, но без них не проживешь. Ну и герой «Комплекса стандартов» готов довольствоваться малым. Надеюсь, это малое к нему пришло, и он не встал где-нибудь у небоскребов Москва-Сити с протянутой рукой.

— Не так давно вы снова стали жить в Санкт-Петербурге. Правда, когда вы после школы приехали учиться в город на Неве, он назывался Ленинградом. Как вам в Питере живется и пишется?

— В Ленинград я хотел с детства. Несколько раз пытался там, что называется, закрепиться. Кажется, это удалось два года назад — в ноябре 2023 года. Слово «рад» не очень подходит для передачи моего состояния, но часто я чувствую тихое счастье, что я здесь. Пишется, читается. Живем мы с женой и дочкой рядом с Невой, поэтому хожу рыбачить, да и просто посидеть на берегу. Тем более берег не гранитный, а с песочком, лесочком. Есть такой участок на проспекте Обуховской обороны. Даже шашлыки жарить можно.

— На презентации своей книги «Школа удивления. Дневник ученика» Константин Райкин подчеркнул: удивляться — очень важное свойство здорового организма. Как часто вы удивляетесь?

— Иногда удивляюсь в хорошем смысле необычным, сильным текстам своих современников. Вот недавно прочитал книгу Кирилла Рябова «Пьянеть». Сама повесть, давшая название книге, отличная, но не удивила, а рассказ «Трезветь», словно бы пристегнутый к повести — удивил. Ну, а так удивляюсь совсем редко. Куда чаще — поражаюсь. Причем в плохом смысле.

— Интересно ли вам стать автором Тотального диктанта? Проверяли когда-либо таким образом свою грамотность?

— Нет, автором Тотального диктанта стать не хочу. Дело полезное, но я не считаю себя достаточно грамотным для того, чтобы диктовать, а тем более писать диктант. Да и нормы все-таки не железобетонные, есть нюансы, особенно в пунктуации. К тому же язык русской художественной прозы и русский язык — не одно и то же. В языке русской художественной прозы и «корова» может быть написана через «а», если это необходимо.

— Какая часть речи вам как литератору ценнее всего?

— Наверное, прилагательное. Но с прилагательными нужно быть аккуратным. Из служебных — частица. Я много их употребляю. Потом вычеркиваю из версток.


Фото: Андрей Никеричев/АГН «Москва»

— Главные враги Романа Сенчина — лень, пасмурное небо, простуда?

— Лень. Особенно если она подкреплена похмельем.

— Выступая на ярмарке Non/fiction, Андрей Рубанов заявил, что легкого способа бросить пить не существует. Вам алкоголь помогает снимать стресс?

— Я не пробовал бросить пить, поэтому не знаю, легко или нет. Слава Богу, я не запойный, но выпить время от времени мне необходимо. Да, снимается что-то лишнее и тяжелое при его употреблении. Но если переборщишь — приходит похмелье, и тяжелое наваливается с новой силой. Так что здесь нужно быть осторожным. Тем более что похмелье с годами какое-то другое — ничего не болит, не тошнит, а просто голова тяжелая и в то же время пустая. Ни почитать, ни тем более пописать...

— Фраза Симонова «Ничто нас в жизни не может вышибить из седла» — и про творческих людей. А вы практиковали когда-либо верховую езду?

— Вышибить может многое. И судьба Константина Симонова тому пример. А если буквально — верхом ездил, но шагом, в сопровождении инструктора или чабана. Скакать по степи не пробовал, да и никогда не хотелось. По степи гонял на «уазике», по лесам и горам хожу пешком.

— Сергей Шаргунов предложил организовать писательский велопробег по Москве. Примете участие?

— Если вдруг велопробег состоится — попробую поучаствовать. Позову Илью Кочергина, Дмитрия Данилова, Александра Снегирева, Кирилла Рябова. Но что-то не очень-то верится, что пробег состоится. На велосипеде я езжу, но по случаю и недолго. Хорошо, что случаи представляются. Да, по утрам не до физзарядки. Кружка кофе моя зарядка. Стараюсь больше ходить пешком. В любимом Петербурге сильно заставлять себя не приходится. Да и оказываясь в Москве, я хожу по ней куда больше, чем когда в ней жил.

— Правила игры в шахматы не меняются много веков. А вот геополитика — вещь крайне непостоянная. В чем важнее разбираться писателю?

— Изменения в шахматные правила вносятся чуть ли не каждый год. Изменения мелкие, но и геополитика тоже меняется в основном в мелочах. Правда, эти мелочи иногда приводят к великим — со знаком плюс или минус — событиям. А писателям... Да лучше ни в чем им не разбираться. Пусть разбираются политики, а писатели, философы должны, по моему мнению, смотреть на происходящее с недоумением. Как Лев Толстой в последние лет тридцать своей жизни. К Толстому относились как к мудрецу, но это, наверное, не мудрость, а взгляд, слова младенца, который вдруг научился говорить и писать. И вот младенец вопрошает: «Что же вы делаете? Разве для этого вы появились на свет?» Во времена Толстого не было слова «остранение», но именно у него и в прозе, и в публицистике, и в письмах, и в дневниках это остранение проявляется ярче всего. Он был плохим гражданином, но при этом великим человеком. И, наверное, идеальным писателем.