Директор Красноярского краевого краеведческого музея Валентина Ярошевская: «У нас эталонные археологическая и этнографическая коллекции, но, я считаю, нужно заниматься и современностью»
Как создавался Красноярский краевой краеведческий музей — сегодня одна из культурных жемчужин Сибири, — на чем строилась его работа в эпоху СССР, что помогло коллективу пройти «лихие девяностые» и куда он движется сегодня? Об этом «Культуре» рассказала возглавляющая его более 40 лет Валентина Ярошевская.
Красноярский краеведческий музей, которому в следующем году исполнится 135 лет, отнесен к числу особо ценных объектов культурного наследия Красноярского края. В нем собраны эталонные коллекции — палеонтологическая, археологическая, орнитологическая, а фонд насчитывает около полумиллиона предметов. При этом учреждение, расположенное в столице Красноярского края, значительно моложе многих своих собратьев. Его открыли в 1889 году, когда уже работали краеведческие музеи даже в уездных городах: Минусинске, Енисейске и Ачинске.
Собственное здание у краеведческого появилось только в ХХ веке. Это уникальный объект — храм в египетском стиле, — который спроектировал красноярский архитектор Леонид Чернышев. Он мечтал побывать в долине Нила. Лично увидеть пирамиды и сфинксов Чернышеву не удалось, но он построил свой Египет на берегу Енисея. У музейного здания непростая судьба: он долго оставался недостроем, использовался под казармы, лазарет и даже лагерь для военнопленных.
Валентина Михайловна Ярошевская стала директором музея в 1980 году. Историк по специальности, выпускница Высшей комсомольской школы, она решила не связывать судьбу с политикой, выбрала работу по призванию.
— Валентина Михайловна, давайте начнем с истории музея. Треть его жизни связана с вашим именем. Его историю вы, думаю, знаете, как никто другой.
— Наш музей создавался по той же схеме, что и все другие краеведческие музеи Российской империи. Основой была научная деятельность: мощно шло изучение культурного, археологического, этнографического наследия Сибири. Но Красноярску повезло меньше, чем другим городам. Судьба у нашего музея, наверное, такая: чтобы чего-то добиться, приходится пробивать стены. Первые двадцать лет существования он прозябал при императорском географическом обществе, потом перешел в ведение городской управы. Но никто им особо не занимался.
Наш «Египетский храм» начали строить в 1914-м. Страна тогда находилась в тяжелейшем положении. Так что и в конце 1920-х, когда музей вселился в здание, оно было все еще недостроенным. Спустя полвека, в 1980-м, я его таким и получила. Для понимания: деревянный туалет во дворе, территория, застроенная сараями, крыша, не отремонтированная после пожара 1920-х, грязь и пыль в залах и кабинетах сотрудников, убогие витрины. Даже этикетки к экспонатам напечатаны вкривь и вкось, на плохой бумаге, некоторые буквы ручкой дописаны...
Но тогда мы, в принципе, мало чем отличались от других краеведческих музеев страны. Нам особо не давали проявить себя. Все действовали по указке Министерства культуры. Места для творчества не было. Все, что мы могли, — собирать материал в экспедициях и у дарителей. Но нашему музею и здесь не очень повезло. Гражданская и Первая мировая война затронули наш край так, как ни один другой регион. Антикварное имущество купцов и состоятельных граждан — все то, из чего формировались фонды других музеев, в городе было разграблено.
Не знаю, зачем я ввязалась в эту работу. Наверное, из природного упрямства (смеется). Начала с коллектива. В 1980 году сотрудники сидели в подвале, и было их всего тридцать человек. Половина — смотрители, уборщицы, охранники, только пятнадцать музейщиков. Часть из них до сих пор работает в музее. Сами по себе очень интересные люди, но все были какие-то грустные — без светлой мечты.
— Какую вы им дали мечту?
— Надо было изменить место, которому они отдавали свою биографию. Работа в музее сложная, но интересная. А условия были жуткие. В залах тогда было все — от бивня мамонта до стендов о роли КПСС на современном этапе. Браться тогда за экспозицию было бессмысленно — требовались большие вложения. Сначала нужно было пробудить коллектив, чтобы люди поняли, что впереди их ждет прекрасная жизнь, что все можно изменить.
— И как, получилось?
— Получилось! Это был правильный мотив. Мы отремонтировали кабинеты, сделали мебель, пошили шторы. Я пришла из комсомола, так что у меня оставалось много друзей, которые в это время занимали руководящие посты. Музей преобразился — стало веселее, начали устраивать музейные праздники. И тогда пришло время решать главную проблему — приводить в порядок здание. Нужны были средства на реконструкцию. В те годы просто так деньги не давали. Но финансирование я выбила! В 1984 году дали чуть-чуть — буквально на создание туалетной комнаты. Знаете, с таким долгосрочным — на десятилетия — проектом, как у нас, главное было войти в лимиты. Если ты получил копеечку, то уже попал в схему, и тебя не выбросят. А если освоил лимиты, то на следующий год финансирование увеличат. И мне затем удалось получить деньги на строительство офисно-производственного комплекса и подземного хода между ним и основными зданиями. Власти, увидев, что мы справились с задачей, выделили деньги на реконструкцию главного здания.
— Реконструкция длилась больше десяти лет. Какие были сложности?
— В пожаре, который был в нашем здании в 1920-х, сгорела вся документация архитектора Чернышева на эту постройку. Какие в музее перекрытия? Какие материалы использовались? Ничего не известно. Все проверяли сами. Это была эпопея! Реконструкцию начали, лишь убедившись, что фундаменты и перекрытия мощные, и мы можем тут хоть танк поставить.
К этому моменту мы вошли в тяжелейшие для страны 1990-е. Денег нет, специалистов нет! Реставрация длилась 14 лет — до 2001 года! Но это, пожалуй, тоже к лучшему. Если бы мы закончили раньше, то наши экспозиции были бы построены по старым — советским — требованиям. А у нас была возможность сделать тематико-экспозиционные планы по-своему. Мы почувствовали свободу. Похвалюсь: нашей экспозиции сейчас 22 года, но она стоит как новенькая.
— На чей опыт вы опирались, когда создавали новую экспозицию?
— Когда я училась в Москве, проходила практику в Музее изобразительных искусств имени Пушкина и в Горьком — сейчас Нижний Новгород. Но это не краеведческие музеи, в них подход совсем другой: у них и фонды были, и опыт. А в других регионах я не видела ни одного учреждения, которое бы послужило мне примером. Поэтому мы пошли своим путем — с местными художниками разработали проект экспозиции. Кстати, мы были первым музеем в России, который поставил в зале коч (лодка, на которой русские приходили в Сибирь. — «Культура») как символ освоения нашего края. И у нас у первых появилась мультимедийная экспозиция, такого не было даже в столичных музеях!
— Гордились собой в тот момент?
— Красноярский краеведческий музей — первый в России, открытый в ХХI веке после реконструкции. В то время такое событие было чем-то невероятным для страны. 70 процентов краеведческих музеев в РФ не работали совсем или частично. Так что к нам съезжались гости со всех регионов России, из стран бывшего Союза, из-за рубежа.
Помню, в 2004 году в Красноярск прибыл посол США в России Александр Вершбоу с супругой. Они очень интересовались музеями. Приехали к нам. На осмотр экспозиции у них было два часа, на улице их уже ждала машина, чтобы везти в аэропорт. Но в музее американцы задержались на четыре часа, улетели только на следующий день. И с борта самолета Вершбоу прислал Петру Ивановичу Пимашкову, который тогда был мэром Красноярска, телеграмму, что у нас прекрасный город, в котором самое лучшее — это заповедник «Столбы» и краеведческий музей.
— Сейчас у музея пять филиалов. Они появились в 1990-е, когда главное здание было на реконструкции?
— Филиалы открыли в 1970 году, к столетию Ленина. Тогда их было четыре, и все как братья-близнецы. Главная тема — сибирская ссылка Владимира Ильича. Музей Красикова (Петр Красиков — соратник В.И. Ленина. — «Культура»), Юдинка (музей-усадьба Геннадия Юдина. — «Культура»), пароход «Святитель Николай» и домик Клавдии Гавриловны Поповой, где вождь мирового пролетариата будто бы квартировал по пути в ссылку в Шушенское.
Но многие вещи были просто фальсификацией, и это знали все. Ленин не бывал в доме, который позже занял Музей Красикова. Деревянное здание было домом красноярского архиерея Касьянова — деда Красикова. Когда Владимир Ильич прибыл в Красноярск, его соратник уже жил с женой на съемной квартире. А в доме Поповой Ленин действительно останавливался, но до 1970 года здание не сохранилось, поэтому было решено разместить музей в соседней, относительно новой постройке.
Тут дело-то в том, что городским властям на имя Ленина можно было получить преференции, например, тротуар проложить на целый квартал. Главное, чтобы главным в экспозиции был Ильич. Тематику филиалов мы не имели права переделать. Но мы решились и на их реконструкцию, при этом порой приходилось действовать подпольно.
— Как завещал Владимир Ильич?
— Да (смеется). Начали с домика Поповой. Придумали тему «Красноярские встречи Ленина», показали простых людей, с которыми здесь общался Ильич. Затем взялись за Юдинку. Геннадий Васильевич Юдин — библиофил, который собрал огромную коллекцию книг. Но говорить про него было нельзя, ведь он продал свое собрание Америке. Сейчас его коллекция — основа славянского отдела Библиотеки Конгресса США. Но почему он отдал библиотеку за рубеж? Он почти разом лишился двух детей, потом — революция 1905 года, красноярские железнодорожники ее подхватили, а особняк Юдина стоит у железной дороги. Геннадий Васильевич решил найти библиотеке новых хозяев. Опубликовал объявление, в котором было одно условие: собрание выкупается целиком. Но ни царь, ни Московский университет не откликнулись. А американцы узнали и купили.
Нельзя было в Юдинке разместить экспозицию и об археологических открытиях, сделанных на том месте, где находится усадьба. Там в конце ХIХ века нашли останки палеолитического человека, открытие произвело фурор в мировой исторической науке. Нам разрешалось рассказывать только о том, как Ленин посещал библиотеку.
И вот мы придумали экспозицию «Красноярск, каким его увидел Ленин». Воссоздали интерьер жандармского управления, выставили типичные фотографии представителей разных слоев населения: духовенства, ремесленников, солдат, купцов. И в числе прочих поставили снимок Юдина, который был не только библиофилом, но и купцом. Вот это была подпольная работа.
В доме Красикова мы тоже переиначили экспозицию — рассказывали не только о соратнике Ленина, но и о его деде — священнике.
Оставался еще один филиал — пароход-музей «Святитель Николай», на котором Ленин прибыл в Красноярск. Старинное плавсредство — само по себе экспонат, но оно было в очень плохом состоянии. Требовались деньги на реконструкцию. К тому моменту в России наступил капитализм, появились предприниматели. Я пошла на переговоры с губернатором Валерием Михайловичем Зубовым. Он говорит: я тебе дам деньги, но на все не смогу, нужно привлекать спонсоров. И вот что мы придумали. На этом пароходе пассажиром был не только Владимир Ильич, но и цесаревич Николай — будущий император Николай II. И оба, удивительное дело, любили пиво. Моя подруга Евгения Георгиевна Кузнецова занималась пивным бизнесом. Тогда авантюрные идеи были в моде, поэтому мы открыли на борту парохода бар. И люди пошли. Таким популярным местом стал пароход, что меня даже накрыли бандиты — требовали, чтобы я им рассказала, кто моя крыша. Зубов оказался доволен результатом и дал мне 100 тысяч рублей. На эти деньги я отреставрировала пароход, а с помощью спонсоров мы оформили крутую экспозицию. Сейчас бара на пароходе, конечно, уже нет.
— Сегодня двух из тех четырех филиалов у музея нет. Дом Поповой в свое время отдали коммунистам, а усадьба Красикова перешла в ведение Красноярской епархии. Зато у музея появились новые филиалы...
— Однажды, в начале 1990-х, когда приближалось семидесятилетие Виктора Астафьева, с которым мы были дружны, меня пригласил к себе мэр Красноярска Валерий Александрович Поздняков. Позвал посоветоваться. Он хотел на день рождения Виктору Петровичу подарить особняк — красивейший образец деревянного зодчества в центре города. В здании были квартиры, потом людей расселили и собирались дом реставрировать. Я вышла из мэрии — и бегом к Виктору Петровичу, говорю: вас хотят опозорить, подарить особняк. Что о вас люди подумают?! Ну и предложила сделать в особняке литературный музей. Сейчас он назван в честь Виктора Петровича. Еще один филиал — музейный комплекс Астафьева — находится в Овсянке, на родине писателя. А самое юное наше детище — Музей истории финансов Енисейской губернии и Красноярского края. Его мы сделали совместно с краевым Министерством финансов, чтобы наглядно показать посетителям, как менялась денежная система в России.
— Фонды у Красноярского краеведческого огромные. Расскажите о самых ценных экспонатах.
— Этого в двух словах не рассказать. Мы выпускаем сборник статей «Век подвижничества»: описываем все направления работы, делаем анализ экспонатов, каждый хранитель отчитывается, что нового у него появилось. Но знаете, в наше время скомплектовать что-то необыкновенное очень тяжело. Что будет иметь значение в исторической перспективе? Честно скажу, меня раздражает позиция некоторых коллег-музейщиков, у которых темы сводятся к декабристам, купцам, староверам, революционерам. У нас эталонные коллекции археологическая и этнографическая, мы ими гордимся! Но наша страна и так живет прошлыми достижениями, особенно хорошо это видно в провинции. Я считаю, что нужно заниматься современностью. Например, одно из наших современных приобретений — коллекция Дмитрия Александровича Хворостовского (выдающийся российский оперный певец (баритон) — уроженец Красноярска. — «Культура»). Мы ее начали формировать 25 лет назад, ведь с самого первого международного конкурса стало понятно, что это будет звезда. И вот теперь вся коллекция от родных и близких Хворостовского у нас. Совсем недавно получили нашу жемчужину — приз, который он завоевал в Кардиффе.
— Когда вы пришли в музей, в нем была беспросветная жизнь. А сейчас есть перспективы?
— Руки никогда нельзя опускать. Вот сейчас мы строим Национальный центр Виктора Петровича Астафьева — рядом с его мемориальным центром в Овсянке. Разве Астафьев не национальное достояние? Писатель, произведения которого переведены на языки всех народов Советского Союза и на 20 языков других стран? Разве у нас нет повода гордиться личностью, которая навсегда заняла свое место в мире? К 1 мая 2024 года, к столетию Виктора Петровича, мы этот национальный центр хотим открыть.
Фотографии: предоставлена Валентиной Ярошевской / (на анонсе) Антон Петров, предоставлена Красноярским краевым краеведческим музеем.