Записки белого эмигранта. Какой была Самара в 20-х годах XX века. Часть 2

Продолжаем рассказывать, каким наш город увидел офицер кирасирского эскадрона Его Величества. Юрий Мейера родился в 1897 году в Вологодской губернии. Ребенком вместе с семьей переехал в наш город — на новое место службы отца. Как и многим представителям белого движения, после революции ему пришлось эмигрировать. Умер Юрий Константинович в 1994 году в США, оставив живые воспоминания о том, какой была старая Самара. Это продолжение материала, первую часть можно почитать тут: https://sgpress.ru/news/205410. Увлекательные путешествия поездом Мейеры во время отпуска отца семейства часто ездили из Самары в Орловскую губернию. Сначала поезд следовал по Сызрано-Вяземской железной дороге, затем нужно было пересесть на Курскую линию. В те годы, рассказывает автор, пассажирские вагоны ходили еще четырехосные. Мальчику нравились купе с диванами, обтянутыми тиком с красно-белыми полосами и валиками по бокам. «Мальчишкой шести-семи лет я любил запрягать эти валики в ремни от пледа и изображал кучера на паре или даже тройке, — вспоминает Мейер. — Тогда помимо чемоданов, всегда кожаных, подушки, простыни и одеяла заворачивали в портплед и затягивали их двумя параллельными ремнями с ручкой посередине, чтобы удобнее было их носить. Ночью спали на своем белье». Вечером проводник вставлял толстые стеариновые свечи в фонари над дверью купе. И все равно в вагоне стоял полумрак. Читать при таком свете было невозможно. Когда засыпали, фонарь задергивали занавеской. В те времена на второстепенных дорогах вагонов-ресторанов не было. Однако все старались не пропустить отдельные станции, заведения которых славились своими блюдами. Например, в Сызрани следовало обязательно заказать солянку по-московски, в Ряжске — шницель по-венски, а в Туле и Вязьме купить знаменитые медовые пряники. Гастрономические удовольствия были одной из привлекательных составляющих путешествий. При этом в дорогу брали и большие корзины со всякой домашней снедью. Воспоминания о совместных с родителями поездках грели душу автору и в глубокой старости: «Удивительно, как годами сохраняется слуховая память, — пишет Мейер. — Я до сих пор помню звук вагонных колес, когда поезд замедлял ход по мосту имени Государя Александра Третьего через Волгу, одноколейному тогда и единственному. Этот звук был совсем необычный, когда колеса переходили с одной мостовой фермы на другую». Из «Записок белого кирасира» Юрия Мейера: «Пусть читатель не делает печального вывода о примитивности поездок по русским железным дорогам. Уже начиная с 1910 года из Петербурга вечером с Николаевского вокзала отходило каждые полчаса 10 курьерских поездов прямого сообщения на Севастополь, Минеральные Воды, Баку, волжские экспрессы и другие. Все вагоны были на каретках с электричеством, и казенные вагоны ничем не уступали вагонам Международного общества. И тогда уже волжский экспресс, с которым я часто ездил, покрывал расстояние в 600 верст до Москвы за 9 часов, имея только шесть или семь остановок». Соседи с улицы Саратовской В старости все более отчетливыми становятся воспоминания о раннем детстве. Автор с большим чувством пишет об играх и забавах самарских ребят. Мейеры проживали на Саратовской улице (ныне Фрунзе, 60). Картина из детства: маленький Юра сидит на подоконнике, окно открыто, и кухарка Николавна спрашивает его, что принести из булочной «Я кричу: «Розанчики!», — пишет в мемуарах будущий офицер, — и развожу широко руками — вот столько! Каково же мое возмущение, когда она вместо розанчиков приносит плюшки и рогульки. В сердцах я кричу: «Чтоб ты мне не смела, чтоб ты мне не надо!». Еще одно воспоминание о детстве в Самаре отзовется спустя годы, уже в эмиграции, неожиданной встречей. Маленький Юра любил скакать верхом на палочке. На нее была насажена голова лошади с половиной туловища из папье-маше. Игрушку украшала сбруя с бубенцами. В один прекрасный день мать увидела, что одного бубенчика не хватает. Зная скверную привычку Юры брать в рот что попало, женщина испугалась, подумав, что ребенок его проглотил. На следующее утро Мейеры встретили на лестнице соседскую девочку Анночку Шишкову. Мать будущего автора мемуаров в шутку говорит ей: «Послушай, как у Юры в животике звенит бубенчик!» Это было в 1901 году. Через 50 лет в Париже журналист и общественный деятель Мейер идет в бюро Софии Зерновой поговорить о помощи приюту «Монжерон». Его встречает представительная красивая дама с сединой. И вдруг посетитель слышит неожиданный вопрос: «Скажите, у вас еще звенит бубенчик в животе?» Оказалось, это самарская соседка с улицы Саратовской, Анна Шишкова. Она вышла замуж, сменила фамилию и стала матерью известного богослова, протоиерея Александра Шмемана. Юность в доме Челышова Со временем семья Мейеров переехала в более комфортабельную квартиру на третьем этаже дома Челышова на той же улице. Он был построен из самого дорогого красного «летягинского» кирпича. В то время здание казалось верхом совершенства среди всех городских доходных домов. Это подчеркивает и тот факт, что на первом этаже жила семья миллионера Белоцерковского. Юрий Мейер отмечает, что самарцам совершенно не свойственен национализм. «Русский Чикаго» был слишком занят реальными делами. Поэтому вопрос о происхождении евреев Белоцерковских или о немецких корнях Мейеров в обществе не поднимался. Юрий очень сдружился с сыном миллионера Алешей. Вместе они играли в пуговицы. Мальчишки постепенно заменяли ими оловянных солдатиков: «Дело в том, что они плохо стоят на ногах и при схватках легко валятся и поэтому выбывают как убитые. С моим другом Алешей Белоцерковским переходим на пуговицы. Их труднее убивать. Убитыми считаются только перевернутые. Их у меня и у Алеши по несколько тысяч». Продолжение следует.