Товарняк
На смену Степан Павлович заступил далеко за полночь — отмечали юбилей жены. Сменщик, конечно, поворчал для порядка, но жаловаться начальству не стал — коллеги всё же. Натянув высокие болотные сапоги, полный костюм химзащиты и гермошлем с прозрачным забралом, Степан Павлович грузно залез в старенький бульдозер без ковша, который любовно называл «тарахтелкой». Ему было, конечно, далеко до новомодных «Катерпиллеров», какие есть на Западе — махоньких, жёлтых и шустрых, будто игрушки. Но «тарахтелка» своё дело знала — с легкостью она спускалась по широкому пандусу прямо в циклопический котлован могильника, въехав в скрежещущие ворота.
Дело у Степана Павловича было маленькое — разравнивать поверхность, пересыпать гашёной известью, чтоб провалов не было и, в целом, следить за порядком. От царящего над могильником смрада защищал гермошлем с фильтром, а музыка в наушниках не давала заскучать.
В конце концов, как считал Степан Павлович, ему досталась непыльная работёнка. То ли дело бедняги, что разгружают вагоны Ростехнадзора — что ни день, то травма на производстве. Хуже только тем, кто опустошает цистерны. Степан Павлович не раз наблюдал за этим мудрёным, муторным процессом — сюда шланг, тут клапан, здесь не ходи, там не трогай, и в скафандрах все, что космонавты. Пришвартуют цистерну к колодцу, открутят шлюз и стравливают помаленьку, за давлением следят. И нервные все, что аж жуть. Хотя и зарплаты у них…
Ночь обещала быть совершенно обыкновенной, по плану Степан Павлович собирался объехать могильник по спирали внутрь и наружу, а потом прерваться на просмотр сериала и поздний ужин. Сменщик недавно навёз в сторожку новых дисков, и Степан Павлович по-детски надеялся, что удастся выкроить время на пару серий «Домашнего Ареста» - очень уж уморительны были приключения проворовавшегося мэра. Сеть же не ловила на много километров вокруг.
Неожиданно прямо перед самыми гусеницами «тарахтелки» откуда-то из могильника ударил в небо луч света. Кажется, даже Татьяна Овсиенко в наушниках поперхнулась своим «Дальнобойщиком» от удивления. Заглушив мотор, Степан Павлович незамедлительно и на удивление ловко для своей комплекции выпрыгнул из бульдозера, чтобы изучить источник света. Склизкая масса мягко пружинила под ногами, угрожая в любой момент расступиться и поглотить Степана Павловича, но тот расторопно переступал тяжелыми сапогами туда, где поверхность была менее топкой — ходить по могильнику нужно ещё уметь. Приблизившись, наконец, к цели, он закачал головой из стороны в сторону:
— Ай-яй-яй, ты подумай, а! Едрить твою налево, эх ты…
Досаду у Степана Павловича вызвала торчащая из могильника голова на тонкой шее. Выкрашенная в чёрный каска сбилась набок и загораживала пол-лица. Челюсть свёрнута на сторону, глаз слепо пялится в небо, как у рыбы на разделочной доске. Луч же в небо пускал маленький светодиодный фонарик, закрепленный на каске — видать, «тарахтелка» проехала поблизости и чего-то там потревожила или переключила.
Отгрузку надо бы по-хорошему оштрафовать за такую халтуру, но Степан Павлович никогда не жаловал стукачей, и сам быть таковым желанием не горел. Поехать бы ему дальше, буркнув в рацию пару слов о находке, но внимание его привлекла маленькая, с коробок спичек, камера, также закрепленная на каске мертвеца. Осторожно отцепив её, Степан Павлович нахмурился, вернулся в салон «тарахтелки» и включил свет. Не без труда найдя кнопку включения, он раза с третьего попал по ней пальцем — мешали толстые перчатки. Индикатор показывал еще четверть батареи.
— Ну-ка, поглядим, — пробурчал он, отключил музыку в наушниках и приготовился внимать.
На видео показался тот самый молодой человек в чёрной каске и чёрном же велосипедном костюме, только куда более живой и румяный — русая шевелюра, вздёрнутый нос — он чем-то напомнил Степану Павловичу его собственного сына. А вот глаза парня ему не понравились — маленькие, тёмные, как у мыши. Такой явно любит шпионить и вынюхивать.
— Приветствую, дорогие подписчики, это канал «Либераху Порвало», и с вами снова я, Миша Романов эй-ки-эй Анарх, — понтовался пацан в камеру, — На сегодня у нас запланировано нечто невероятное — масштабное разоблачение аферы по нелегальной продаже и перевозке… Чего же? Это нам лишь предстоит выяснить!
Блогер отвёл камеру подальше, и на изображении появились вереницы товарных вагонов, стоящих на путях — похоже, парень снимал с пешеходного моста.
— Вот уже больше месяца я следую за странными подвижными составами в два-три вагона. Первый я заметил, когда ожила заброшенная узкоколейка под моими окнами в Балашихе. Вагоны и цистерны без маркировок и номеров начали всплывать по всему Подмосковью. Мои подписчики из других городов — спасибо вам большое — также отследили несколько подобных случаев — в Санкт-Петербурге, Краснодаре, Нижнем Новгороде, Ростове и других городах поменьше. Я сразу понял, что это не одноразовая акция — здесь пахнет делом покрупнее, на государственном уровне, как индексация пенсий и «карусели» на выборах. Трое суток я провёл на вокзалах и станциях, питался шаурмой и чаем с запахом тряпок, меня шпыняли полицаи, до меня докапывались бомжи, но я стоически выдержал эти испытания, чтобы выследить место скопления составов.
Парень на видео полез куда-то в куртку и извлёк оттуда убористо исписанный листок.
— Как вы можете видеть — на сортировочную станцию Кочетовка-1, где я сейчас и нахожусь, каждую ночь пригоняют по небольшому составу и цепляют их на «несуществующий» по документам товарняк. Он не числится ни в каких накладных, отсутствует в расписании, не понятно, когда двинется и куда направляется. Работники РЖД на вопросы, конечно же, не отвечают. Однако, на мою удачу, тепловоз к составу подогнали буквально пару часов назад, а это значит, что он уже скоро отправляется.
Степану Павловичу молодой человек нравился всё меньше. Нехорошо так говорить, конечно, о покойниках, но этот щегол, похоже, считал себя умнее всех.
— Вдоль вагонов шастают Росгвардейцы, притом с огнестрелами, так что моя сегодняшняя вылазка может стать последней. К счастью, среди жителей Мичуринска нашлись мои подписчики — ролик с благодарностями будет в конце — которые показали мне, как пройти на ЖД-полотно незамеченным. Здесь под мостом небольшая свалка, где, кстати, тусит целая свора бродячих собак — пишите в комментах, если хотите следующий ролик на эту тему. Так вот — часть бетонного забора обвалилась, её прикрыли листом железа — через эту брешь мы и попадем к товарняку. Даже если что-то случится со мной — данная запись будет являться железобетонной уликой против… кто бы за этим ни стоял. О своих перемещениях я предупредил Фонд Борьбы с Коррупцией и Камикадзе Ди, так что запись в любом случае где-нибудь да всплывёт. А теперь — пожелайте мне удачи.
Степан Павлович поставил видео на паузу, включил фары и высунул голову из салона — проверить, всё ли в порядке, не идёт ли кто из начальства. Пёстрая масса в котловане была пустынна и спокойна, она медленно колыхалась, разнородная и неравномерная в темноте казавшаяся единой. Увидев первый раз этот могильник, Степан Павлович сразу вспомнил Большое Тихоокеанское Мусорное Пятно, которое показывали в документальном фильме. Голова блогера торчала неподалёку, как огромный гриб-боровик с чёрной шляпкой. Всё спокойно. Удовлетворённо кивнув сам себе, Степан Павлович вновь уселся в пропахшее сигаретами кресло и продолжил просмотр.
— Мой план, — шептал блогер, сидя уже посреди какой-то свалки; мимо прошелестела драная одинокая дворняга, не обращая на того никакого внимания, — пробраться сквозь забор и быстро, пока патруль находится на максимальном расстоянии, забраться на во-о-он ту цистерну и спрятаться за деревянной платформой. Как только состав двинется, Росгвардия, скорее всего, отправится в головную часть товарняка, и у меня будет возможность исследовать содержимое вагонов. Вагоны, кстати, какие-то странные - обычно у товарных составов нет торцевых дверей, а тут - целые тамбуры, зато переходить будет легче.
Глядя, как пацан пробирается в «зубастую» дыру бетонного забора, нервно оглядывается, выискивая глазами патрули, Степан Павлович даже слегка поволновался за блогера — проскользнёт ли? Но один взгляд на чёрную маслянисто блестящую каску тут же подсказывал дальнейший поворот сюжета.
Теперь видео было от первого лица — «Анарх», пыхтя, медленно полз по гравийной насыпи, явно неумело.
— Не служил, — неодобрительно прокомментировал Степан Павлович. Сам он оттрубил девять лет в спецназе и даже успел повоевать в Южной Осетии, получив на память глубокий шрам во всю грудину.
А мальчонка тем временем ловко забрался по приваренным к цистерне скобам на деревянную платформу, закреплённую на самом верху. Крутобокий резервуар был как всегда пыльным, в угольной саже, и блогер вертелся как уж на сковородке, безуспешно пытаясь не испачкаться.
— Всё, я на месте, — сказал он шёпотом. Лица парня видно не было — камера снимала лишь грязно-коричневое ночное небо, — Металл жутко холодный. Если я заработаю простатит — это всё было ради вас. По ощущениям внутри как будто что-то переливается. Я бы погуглил, какие жидкости необходимо перемешивать при перевозке, но не хочу светить мобильником, пока не отъедем от станции.
«Анарх» ещё долго болтал чего-то о митингах, Навальном, говорил гадости о правительстве и президенте. Слушать это Степану Павловичу было неприятно. Он, разумеется, давно перерос розовые очки, обзаведясь взамен брюшком и щетиной, но всё же не желал верить, что всё прогнило в родном Отечестве — от головы и до хвоста, как в том сериале.
— Мы, щегол, важное дело делаем, — назидательно обратился он к торчащей посреди могильника голове. В неверном свете фар утилизатору на секунду показалось, что лицо блогера как будто подтекает, но, взглянув повнимательнее, он так и не заметил ничего подозрительного.
Промотав видео на пару часов вперёд — парень все болтал и болтал — Степан Павлович дождался, наконец, когда небо в кадре качнулось и потекло куда-то вниз. Состав тронулся.
— … является оправданием, чтобы заткнуть нам рты и отобрать свободу! — распалённо шептал блогер, не сразу заметив движение товарняка, — Ну наконец-то! Вы не представляете, как у меня всё затекло. Сейчас мы немного отъедем от станции, и я попробую попасть в вагон.
Степан Павлович промотал ещё немного, остановив видео там, где юноша вот уже минуты две ковырял болторезом — и откуда он его только достал? — толстенные замки на потолочном люке вагона.
— Опломбированные же… — с досадой протянул утилизатор.
Наконец, когда замки один за другим спали, искромсанные инструментом в неумелых руках, блогер открыл люк. Бросив какую-то фразу — из-за шума железной дороги ничего слышно не было — он принялся медленно спускаться в чёрный зёв.
Приземлился он неудачно — свалился на деревянный пол, сдавленно пискнул. Поднялся на ноги и включил налобный фонарик.
— Твою ма-а-ать! — протянул блогер, осматриваясь, — Что это за…
— Вот так-то, сынку, мы здесь дела делаем! — с мрачной гордостью провозгласил утилизатор. Достав сигаретку, он, не отрывая глаз от экрана, поднял забрало гермошлема и закурил. Смрад могильника тут же наполнил ноздри, будто жирная грязная вата.
Блогер не мог сказать ничего вразумительного, так и продолжал бессвязно материться, осматриваясь вокруг. Камера выхватывала из темноты висящие на рейках женские тела. Бабы все эти были как одна тощие, бледные, уродливые, длинноносые, а тела их пронзали длинные блестящие штыри — входили в рот, а выходили в районе таза — где придётся. Паренёк же направлял камеру то на крючья, фиксировавшие бабам челюсти, то на зелёные волосы, то на крупные куриные лапы.
— Мутанты, это мутанты, — шептал блогер, шокированный зрелищем, — Правительство проводит генетические эксперименты и вывозит неудачные образцы за город, в печи или…
— «Мутанты», — со смешком повторил утилизатор, — Эх, молодёжь, какие ж вы книжки-то читаете?
Впрочем, здесь Степан Павлович несколько лукавил — он и сам куда больше любил смотреть телевизор.
— Смотрите, они… — блогер поднёс камеру к самому лицу одной из странных бабищ, как вдруг та взбрыкнула, завращала бледными рыбьими глазищами, — Они ещё живы.
Следом за ней забились и её соседки, насаженные, будто туши на вертел. Вскоре весь вагон ходил ходуном, наполняемый тоскливым, как плач умирающего ребёнка, стоном.
— Извините, — отступал блогер к стене, подальше от качающихся женщин, похожих все, как одна, на сушёных вобл, — Извините, я… Я приведу помощь! Я приведу помощь!
— Не приведёшь, — покачал головой утилизатор. По всей длине поезда были установлены портативные «глушилки», как раз на такие случаи.
«Анарх» потыкался в железную дверь тамбура — заперто. Далеко не с первой попытки он забрался обратно на крышу вагона — искряхтелся весь, снял камеру с каски и направил объектив на себя.
— Время — два часа ночи, я, Михаил Романов, только что заснял свидетельства нечеловеческих зверств, применённых по отношению к… неважно, — запыхавшись, бормотал он. Бледный, вспотевший и испуганный, он даже вызывал щемящее чувство жалости у Степана Павловича. По привычке зарывшийся в свой новомодный гаджет, он, домашний мальчик, выглядел невероятно беззащитным в условиях суровой реальности, — Связь почему-то не работает, GPS-карты тоже. Если судить по оффлайн-картам, мы движемся куда-то в сторону Ряжска. В случае, если со мной что-то случится на этом поезде, пусть данное видео будет использовано в суде против этих… Чем бы они там ни занимались! Сейчас я попробую осмотреть остальные вагоны — хотя бы несколько. В составе их должно быть сорок два, не считая самого тепловоза.
— Сорок три, — машинально поправил блогера утилизатор, — Теплушку для персонала забыл.
Блогер тем временем карабкался дальше по крышам вагонов, видимо, выискивая какой-нибудь особенный. Ползти приходилось, согнувшись в три погибели — над головой свисали смертельные десятки тысяч вольт. Когда парень задержался над люком цистерны, утилизатор напряженно прикусил губу.
— Не тронь, дебил! — с досадой бросил Степан Павлович, забыв совсем про свою сигарету, — Допустишь утечку — потом не наловишься!
Но блогер, видимо, и сам решил, что в цистерне хранится что-то жидкое, а значит безынтересное. На самом же деле содержимое было скорее газообразным. Наконец «Анарх» остановился, видимо, у одного из люков и принялся отковыривать пломбы Ростехнадзора.
— На записи, наверное, не будет слышно, но по стене вагона кто-то стучит. На замках, — надрывался парень, стараясь перекричать стук колёс, — выгравирована эмблема Федеральной Службы по экологическому, технологическому и атомному надзору — нет никаких сомнений, что этот беспредел происходит под протекцией правительства. На эмблему нанесены дополнительные символы в виде православного креста, еврейской звезды… Тут еще что-то, похожее на пентаграммы. Кажется, это опознавательные знаки какого-то тайного отделения службы или что-то в этом роде…
— Дурак ты! — обиделся Степан Павлович, оглядев свою форму — нагрудные карманы и краги украшали железные нашлёпки с точно такими же символами, — Для дела это!
— Не знаю, зачем это, — точно в качестве издёвки над утилизатором продолжил блогер, — но точно такими же знаками опломбированы все вагоны. Я попробую выяснить, что находится хотя бы в нескольких из них.
Спрыгнув в очередной люк, блогер, судя по гнусавому голосу тут же зажал нос.
— Здесь ужасно воняет рыбой и…
Слабенький динамик камеры, казалось, старается вовсю, воспроизводя в мельчайших деталях тоскливый, болезненный плач, льющийся со всех сторон. Даже привычный ко всему Степан Павлович едва не пустил слезу — до того, чертовки, жалостливо и мелодично воют, особенно когда хором.
— Слышите? Здесь кто-то есть. Подождите, я помогу вам, где вы, я… А-а-а!
Блогер заорал, отшатнулся и, кажется, упал на спину. Камера направила свой взгляд на левую ногу паренька, по которой медленно подбиралась…
— Уйди! Уйди! — кричал он, дрыгая ногой, пока бледная девушка, сотрясаемая рыданиями, ползла прямо в объектив. Красивое лицо почти не портили чёрные маслянистые слёзы. Хвойного цвета длинные волосы свалявшимися колтунами разметались вокруг, едва прикрывая полные груди и махрящийся серым мясом срез там, где у красавицы должны были быть ноги, — Отстань от меня!
— Милай! — с придыханием шептала она, — Милай мой, родной, я так ждала тебя! Так тужила-тосковала! Мне было так больно и погано! Иди же ко мне, подари мне свою любовь! Я поцелую тебя сладко-сладко, мне так сухо и тошно, так гадко и скушно… Иди до мене!
Сухие, потрескавшиеся, но все ещё соблазнительные губы открылись, обнажив длинные, тонкие, как у глубоководных рыб, крючковатые зубы. Блогер тут же взвизгнул по-бабьи, отскочил к стене вагона, а из темноты ползли все новые безногие торсы. Неровно разрубленные, с торчащими ребрами, они неловко шлёпали ладонями по доскам пола, будто пытались плыть, ломали ногти о доски и стенали жутковатым хором.
— Не хужей, чем ужастики, ей-богу! — усмехнулся утилизатор.
— О, Господи! — вырвалось у блогера, когда тот направил луч фонаря дальше, в другой угол вагона. Искромсанные, покрытые блестящей чешуёй хвосты, сваленные в кучу конвульсивно подпрыгивали, будто окунь, только вытащенный на берег. Острые гребни царапали дерево, стуча по стенке вагона. По размеру эти рыбьи хвосты как раз подходили неловко подползающим к блогеру торсам, — Неужели это…
— Дошло, наконец! — хмуро пробасил Степан Павлович.
— Русалки! — выдохнул блогер, неловко подбирая ноги подальше от хищных лап с переломанными ногтями. Твари были уже совсем близко, когда дверь за спиной скрипнула, и раздался сиплый голос охранника:
— Что тут происх… Твою мать!
— Ты-ы-ы-ы! — зашипели синхронно русалочьи торсы, обратив всё внимание на вошедшего. Обернулся и блогер, выхватив объективом вооружённого железным гарпуном охранника. Тот запаниковал, поскользнулся и растянулся на полу рядом с нарушителем. Ближайшая к пареньку нечисть приникла грудями к полу, оттолкнулась и прыгнула, мазнув серыми кишками по камере. Тут же раздалось какое-то чавканье, будто нож вошёл в мясо, и остальные русалки, уже не обращая внимания на «Анарха», подбирались ему за спину. Похоже, у пацана хватило самообладания вскочить на ноги и, едва зацепив объективом кровавое месиво в окружении бледных торсов, выбежать в открывшуюся гермодверь.
Захлопнув ту за собой, он минут пять просто простоял в темноте, сопровождаемый приглушённым чавканьем за спиной.
— Происшествие, однако, — неодобрительно покачал головой Степан Павлович. ВОХРу он не очень любил — катаются туда-сюда, платят им, считай, ни за что, а гонору сколько… Впрочем, за коллегу было, конечно, обидно — был человек, а стал корм для рыб.
Тем временем блогер продолжал двигаться по вагонам. Разиня-охранник оставил все двери на пути следования открытыми, уповая, что нечисть не посмеет притронуться к заговорённому железу. О присутствии блогера на рейсе ему было совсем невдомёк.
Тот бормотал в камеру что-то уже совсем несуразное:
— Это практически «поезд доктора Моро»! То, что я здесь видел, не оставляет сомнений — правительство использует неблагонадёжных граждан для генетических или даже хирургических экспериментов в целях… Я не знаю, кому могут понадобиться целые вагоны славянской нечисти — кикиморы, русалки. И чёрт знает, что ещё я найду в этом составе.
Запыхавшись, он шагал мимо рядов из маленьких клетей, и в каждой сидело по унылому серому существу с младенца размером. Некоторые походили на чумазых истощённых старичков — они ритмично раскачивались, колотясь головами об решётку. В других было заперто что-то червеобразное, без рук и без ног, с искалеченной детской головой. Эти лиловые создания почему-то казались даже тёртому калачу-утилизатору безотчётно страшными и одновременно жалкими, было в самой сути их происхождения нечто зловредное, запретное и бесконечно грустное. Читалось это в выпученных, налитых кровью глазах, было понятно по болтающимся окровавленным пуповинам и пульсирующим родничкам на темени. Головы некоторых были пробиты, и те слизывали густую чёрную кровь, сочащуюся из черепов, другие же беспокойно катались по клетям и грызли решётки.
— Я не знаю, что это за создания, но могу лишь догадываться, зачем их произвели на свет…
— Не произвели, — горько перебил утилизатор, — Игоши это, не родились они ишшо. И не родятся.
— … могу лишь догадываться об их предназначении, — продолжал рассуждать блогер, — Первое, что приходит на ум — тайное оружие, как нацистские «уберзольдаты», только эти — настоящие. Кто бы мог подумать, что документалки Рен-ТВ так близки к истине? Или в вагонах распылён какой-нибудь галлюциноген? Не просто так тот охранник был в противогазе… Но что они тогда охраняют? Так или иначе — я попробую пройти столько, сколько получится, чтобы Ростехнадзор ответил за эти преступления. Галлюциноген это или нет — здесь явно творится что-то нелегальное.
— Легальное и согласованное, — обиженно буркнул Степан Павлович.
«Анарх», кажется, снова влез на своего конька и продолжал распыляться на камеру о завышенных затратах на военные нужды, о коррупции на всех уровнях государства, о нашумевшем «деле Цапков», об афере генерала Золотова, получавшего откаты с закупок продовольствия для Росгвардии. Степан Павлович даже удивился — неужто и правда страна настолько разворована, что юноши вроде этого вместо того, чтобы учиться и барышень клеить вынуждены ходить на митинги и снимать обличающие видео в своей тщетной борьбе за справедливость.
— … и пока вы будете сидеть перед телевизором в своей уютной каморке, взятой в ипотеку, подумайте вот о чём, — юноша прервался, чтобы перейти из вагона в вагон — тот почти весь был занят деревянным обугленным гигантом; местами кора, заменявшая ему кожу продолжала тлеть, а тот лишь испускал печальные звуки, похожие на шелест ветвей, — что именно ваши налоги оплачивают эти зверские эксперименты, плодами которых набит этот поезд до отказа.
Много ещё чего успел заснять блогер на свою портативную камеру. Степан Павлович с привычной, давно заросшей мозолями грустью глядел, как корчатся на дощатом полу маленькие юркие шишиги с переломанными конечностями. Как щёлкают челюстями вурдалаки, пришпиленные железными штырями к стенам вагона. Как шатается из стороны в сторону огромный чёрный кот, яростно размахивая хвостом. Голова Кота-Баюна ехала отдельно в контейнере. Нагревала докрасна огромную железную бочку запертая внутри полуденница, злобно зыркая высохшими зенками в дырку. Болтались высушенными воблами мавки на продетых через глазницы крюках, на полу под ними натекала лужа. Рычала бессильно гыргалица, загораживая огромный торс руками — стыдилась отрубленных своих грудей. Вечнобеременные богинки растерянно ковырялись во вскрытых животах, не замечая ничего вокруг — искали собственных нерождённых детей. Тех спрессовали в огромный блок и накрыли брезентом.
— Это похоже на… На каких-то инвалидов, — шептал блогер, продвигаясь по составу, — Я не знаю, кто и зачем их покалечил, но это… Бесчеловечно.
— Так и не люди это! — возмутился Степан Павлович.
Лежал иссохший, похожий на раздавленную лягушку, водяной, растянутый цепями на полу вагона. Блогер его осторожно обошёл, стараясь не наступить на потрескавшуюся болотно-зелёную кожу.
С вбитыми в голову железными гвоздями сидели банник и обдериха — наверное, муж и жена. Поглупевшие, растерянные, оторванные от привычной среды, они тоскливо выли в унисон, и на секунду даже Степану Павловичу стало их жалко. Какое-никакое, а всё ж живое существо.
Напрягся утилизатор, увидев высокую тощую бабищу в центре очередного вагона, выхваченную лучом налобного фонарика. От стен к ней устремлялось порядка десяти железных цепей. Сухие, растрепанные бесцветные волосы торчали во все стороны, суконная погребальная рубаха была густо измазана землёй и мазутом. Кусая губы, пожилой утилизатор нервно вглядывался в маленький дисплей в надежде, что блогер и здесь прошмыгнет мимо, мазнув по жуткой бабе безразличным объективом камеры.
— Дали ходу нема, — проскрипело чучело, и тут же налобный фонарик неуверенно замигал, — Там цистэрна, через ней не перелезешь — свалисся, впадёшь под колёса, костей не зберёшь потом.
— Кто ты? — пискляво спросил «Анарх». Видать, не ожидал, что обитатели «сказочного» товарняка способны на осмысленную речь.
— Жертва, — голос бабы походил на скрип не смазанного тележного колеса, похожий и на женский, и на мужской одновременно, — Безвинна жертва кровавого режиму.
Камера осторожно оплывала упирающуюся в потолок вагона фигуру по кругу, чтобы добраться до лица, но тварь так хитро крутилась, что хоть и оставалась на месте, но видно было лишь пол-лица и единственный бесцветно-серый глаз.
— Что здесь происходит? Что это за поезд? — принялся забрасывать вопросами чучело блогер. Ему, похоже, поплохело — парень опёрся на одну из цепей, удерживающих бабу на месте, и та, будто мгновенно проржавев, с тонким «динь» оборвалась, хлестнув парня по руке, — Ай, твою мать! Больно-то как! Сука!
— Больно! — с причмокиванием повторила женщина, будто смакуя это слово, — Сука!
— Какого хрена здесь творится? Ты знаешь? — кричал парень на грани истерики.
— Я знаю, — со значением сказало чучело, сверкнув огромным глазом, — Это всё правительственный заговор.
— С какой целью? — хищно уцепился за тему блогер, — Это военные разработки?
— Войсковы разработки, да-а-а, — скрежетало чучело, после чего затараторило, — Мужи учёные в землянках тайных кадавров нелюдских да мрецов сотворяли, опыты ставили.
— А внешний облик выбран на основе культурного кода, да? — догадался юноша, — Типа русалки — для нападения на подводные лодки, домовые для диверсий, лешие для партизанских вылазок?
— То-о-очно, — кивала растрепанная голова. С лица бабы не сходила довольная дебиловатая улыбка, — Вы очень смышлёный молодой человек, я вынуждена отметить.
— Ой дура-а-ак, — с досадой протянул утилизатор, после чего закурил очередную сигарету. Он уже догадывался, чем кончится видео.
— Но почему они все такие…
— Искалеченные? Их нельзя убить, юноша. Только обездвижить, — откуда-то из речи странной бабищи исчез малороссийский говорок, проклюнулся профессорский тон. Изменилось и само чучело — стало ниже, перестав напоминать телеграфный столб; торчавшие во все стороны волосы улеглись и приобрели золотистый цвет. Теперь суконный саван больше напоминал замызганный медицинский халат. Все эти метаморфозы произошли как-то незаметно для глаза Степана Павловича, но удивлён он не был, — Эти создания не живы в привычном смысле слова. Они могут питаться, существовать, осмысленно разговаривать, даже порождать себе подобных. Но вот умереть они не могут.
— И куда их всех везут? И кто вы? — заваливал симпатичную, в общем-то, блондинку в белом халате вопросами блогер. Тот явно пытался хоть как-то изловчиться, чтобы увидеть её лицо целиком, но камера выхватывала лишь один глаз, будто кочующий по лицу.
— На захоронение. Как неудачный эксперимент. Бестелесных сущностей из цистерн выдавят в герметичный колодец, а всех остальных раскатают по могильнику, пересыпят гашёной известью и зальют бетоном. И меня, к сожалению, тоже. И вас, если поймают, — грустно улыбалась девушка, — Я — Лилия Ховринова, старший лаборант Тайного Университета Ростехнадзора на кафедре секвенирования.
— Но что же вы здесь, — блогер закашлялся, будто подавившись угольной пылью, да так и не договорил.
— Когда я узнала, что на самом деле происходит в этих лабораториях, я была в шоке. Наорала на завкафедры, подняла бучу, угрожала обо всём раструбить в интернете — хотя кто бы мне поверил? — блондинка вздохнула, покачав головой, — Они решили не рисковать и следующей же партией отправили меня на захоронение, даже не удосужившись убить.
— Ерунда! Мы вырвемся, а потом, когда доберёмся до интернета — поставим весь Ростехнадзор раком, — горячо убеждал блогер.
Сигарета в руке Степана Павловича дотлела и потухла — он успел сделать всего две затяжки. Челюсти его были сомкнуты, глаза слезились от напряжения, он осознавал, что прямо сейчас на его глазах происходит побег.
— Эти цепи, — кивнула девушка на путы, держащие её посреди вагона, — Здесь их не меньше десятка. Все заперты на булатные замки. Ты просто не успеешь освободить меня. Уходи один. Расскажи им всё!
— Ну уж нет! — возмущённо ответил блогер, — Мы уйдём вдвоем, и точка!
— Нашёл время в рыцаря играть! — сквозь зубы произнёс Степан Павлович, — Лучше б русалку какую утащил, у той хоть сиськи есть, и вреда от ней немного.
— Смотри! — утилизатор уже знал наперёд, что театрально демонстрирует блогер блондинке, лучась от гордости, — На нашу удачу, у меня с собой как раз отличный болторез из легированной стали с угловой заточкой! Подписчики порекомендовали!
— На уда-а-ачу! — как-то странно проквакала Ховринова.
Блогер, видимо, приняв это за сигнал к действию, принялся резать цепи. Те шли туго — парень явно держал инструмент в руках первый день. Но железо потихоньку сдавалось под напором разрекламированной легированной стали, и вторая цепь, хищно свистнув, хлестнула блогера по запястью. Тот аж взвыл от боли — плоть расшило почти до кости.
— Продолжайте, пожалуйста, — подбадривала его Лилия, — Вместе мы сможем заставить их ответить за все преступления. У меня тонна информации, которая поможет в расследовании. Мы выведем их всех на чистую воду. У меня есть завязки в Фонде Борьбы с Коррупцией, выпустив это видео, вы обойдёте по популярности и Камикадзе Ди и Прилепина. Даже лживой свинье Соловьёву, будет уже не оправдать палачей, заправляющих этим концлагерем!
— Ловко мозги пудрит, шельма! — горько усмехался Степан Павлович. Он аж покрякивал — до того дрянь искусно правду с ложью мешала, скармливая юнцу «дезу».
Подбадриваемый такими речами, блогер продолжал кромсать металл. Сколько он ни пытался увернуться, цепи то и дело хлестали его то по рукам, то по спине.
— Быстрее! — поторапливала Лилия, — Я, кажется, кого-то слышу!
Последняя цепь звонко тренькнула, будто струна и теперь летела прямо в камеру. Раздался визг — похоже, бедняге выбило глаз, не меньше. Вдруг вагон резко тряхнуло, и изображение пошатнулось. Навстречу объективу устремилась стена с торчащим из неё штырём, на котором держалась цепь. Брызнуло красное, качка утихомирилась, а камера так и продолжила снимать стену вагона.
— Вот оно, значит, каким макаром, — печально протянул Степан Павлович. За время просмотра этого видео он успел как-то проникнуться к этому пацану, который повсюду искал подлог и заговор. По-отечески ему было даже жаль Мишу Романова — ушёл ни за что, став жертвой манипуляций хитрой нечисти.
Сторож уже собирался было выключить видео, как картинка задвигалась вновь. На объектив лёг длинный тонкий палец. Медленно, с хрустом, камера отъехала от стены и повернулась к чучелу. Вместо блондинки-лаборантки в объектив пялилось уродливое одноглазое существо неопределённого пола. Слюнявые губы расходились в улыбке, крупные кривые зубы хищно клацали. Взгляд единственного водянисто-серого глаза был направлен не в объектив, но сразу под него — на лицо неудачливого блогера.
Уже зная, что увидит, Степан Павлович всё же перемотал запись немного вперёд, чтобы увидеть, как одноглазая харя в ускоренной съемке сначала пузырится, потом растекается воском, формируя из себя точную копию лица блогера, но с одним глазом.
Выронив камеру, Степан Павлович высунулся из салона, напряжённо вглядываясь туда, где грибом-боровиком должна была торчать из перемешанной массы тел голова «Анарха». Разумеется, её нигде не было видно. Схватившись за рацию, утилизатор, стараясь сохранять твердость в голосе, затараторил:
— Вызываю службу безопасности, приём! У меня побег, Лихо на свободе, приём!
Вдруг рация чихнула, издала неразборчивый треск и чахло задымила прямо в руке Степана Павловича.
— Шалишь, брат! — раздался его же голос, только почему-то из-за плеча, — Нам и у двоих непогано.
Обернувшись, Степан Павлович обомлел — перед ним стояла совершеннейшая его копия, в каске и велосипедном костюме размера на три меньше и с бледной гладкой плотью на месте левого глаза.
Неловко дернувшись за «Вереском», лежавшим на приборной панели, Степан Павлович вывалился из «тарахтелки», и ему тут же прилетел болезненный удар ногой в живот.
— Куды, сволота? — рычало Лихо, наступая, — Мине ещё переодеться треба!
Перекатившись по дышащей и шевелящейся плоти могильника, Степан Павлович хотел было зайти с другой стороны кабины, но не тут-то было — не сдерживаемая более железными цепями, волшба одноглазого притягивала самые гадкие и несчастливые случайности. Как назло, ручной тормоз забарахлил, и «тарахтелка» покатилась прямо на своего хозяина, лениво перебирая гусеницами. Пришлось спешно отползать назад. Лихо же, радостно улюлюкая, принялся топтать пальцы утилизатору. Напоровшись ладонью на что-то острое — то ли коготь Баюна, то ли зуб русалкин, Степан Павлович перехватил это что-то и с силой всадил в собственное, но не принадлежащее ему бедро. Лихо взвизгнул, отпрыгнул и принялся выковыривать, как оказалось, чьё-то надломанное ребро. Степан же Павлович, резко вскочив на ноги, едва не запнувшись о какую-то невпопад вылезшую ручонку, обежал, наконец, «тарахтелку» и схватил непослушными руками в перчатках так и норовящий выскользнуть табельный «Вереск». Едва просунув слишком толстый для дужки палец, он направил мушку на самого себя, в обтягивающем велосипедном костюме похожего на лягушонка, и нажал на спусковые крючки.
Лихо ухмыльнулся — пистолет-пулемёт сухо щёлкнул, палец застрял. Одноглазый, глумливо облизнувшись, ринулся в атаку. Но на калёное железо нечистая волшба не распространяется — какие беды и горести ни наведи, а оружие все равно тяжёлое и увесистое. Подпустив противника поближе, Степан Павлович со всей силы всадил с размаху стволом по челюсти Лиха, добавив коленом под дых. Тот брыкнулся на спину, изо рта брызнула чёрная кровь вперемешку с зубами. Быстро, пока враг не оправился, утилизатор обрушил тяжёлый сапог на кадык твари, принявшей его облик. Выдернув из бедра нечистого окровавленное ребро, Степан Павлович наклонился и прицелился как следует. На службу очистки он точно нажалуется — стукач-не стукач, а Лихо надо глаза в первую очередь лишать, а то ведь бед натворит. Спасибо тому хоть гвозди в позвоночник вколотили, а то уехал бы утилизатор домой в цинке.
— За що? — хрипела тварь его, Степана Павловича, голосом, жалобно и обречённо, — Що мы вам сделали? Вы гоните нас, рубите наши леса, поджигаете наши поля, осушаете болота, закатываете духов в цистерны як тушонку! Плодитесь що крысы, территории вам не хватает, вы под новые районы соби место, значить, очищаете, а нас — як мусор, на помойку? Споконвику мы жили у мире, почему сейчас ви от нас избавляетесь? Ми угниваем здесь заживо под бетоном, а померти не можемо! Ви даже не спромоглися найтить способ нас убити!
— Это еще зачем? — удивился утилизатор, — Вы все-таки теперь казенное имущество, глядишь, пригодитесь ещё! Не дёргайся, лежи ровно!
Степан Павлович резким и мощным движением вогнал осколок чьей-то кости прямо в водянистый серый глаз. Тот потух и расплылся, будто яйцо на сковородке. Лихо продолжал подёргиваться, но уже как-то вяло и невпопад. Лицо его потекло, вновь становясь этим странным, не запоминающимся женско-мужским, конечности удлинились, прорывая и без того натянутую до предела ткань велосипедного костюма.
Степан Павлович сходил в «тарахтелку», вынес большой мешок с негашёной известью и принялся щедро посыпать медленно шевелящееся, будто умирающее насекомое, Лихо. Когда мешок опустел, утилизатор вернулся в бульдозер и поднял камеру из-под педали, куда та закатилась. Сняв перчатку, он подцепил ногтем маленькую карту памяти, надкусил её как следует и бросил, не глядя, в сторону. Саму камер