«Мы тихо вымираем». Как исчезает коренной народ Сибири

80 лет назад, в 1939 году, вышел указ президиума Верховного Совета РСФСР о ликвидации Горно-Шорского национального района. Последствия этого решения шорский народ не может преодолеть до сих пор – и вряд ли уже преодолеет. Сегодня представители древнего народа шорцев (как этнос он сформировался более полутора тысяч лет назад) говорят: у них ничего не осталось – ни родного языка, ни природы, ни поселков, основанных их предками, ни привычного образа жизни. И самих шорцев становится всё меньше: сейчас в разных городах и селах их насчитывается от силы 10 тысяч. – А власти всё равно. Мы тихо вымираем. Большинство заняты физическим выживанием, – говорит шорский писатель и публицист Любовь Чульжанова. – Молодым остается только работа на износ на угольных разрезах, которые гробят нашу землю, выкачивая из неё природные ресурсы. Много умных, талантливых шорцев уезжают в Питер, в Москву. Я сама им говорю: «Правильно делаете, что уезжаете!» «ДЕШЕВЛЕ СЖЕЧЬ» – Я сам около 20 лет работал на угольном разрезе, который находился рядом с Казасом, и все эти годы гробил мой родной посёлок, – рассказывает Вениамин Борискин. – Но другой работы в Казасе не было. Сейчас Борискин известный в Кузбассе писатель. Правда, признается Вениамин Порфирьевич, после того, как погиб его поселок Казас, писательство он забросил: и вдохновения нет, и читать его больше некому, людей на малой родине не осталось. – Первым, еще в 1971 году, в Казасе появился разрез «Сибиргинский». Но большого вреда от него поселку не было, да и приезжее начальство взахлеб расхваливало нашу будущую прекрасную жизнь, которую нам организуют угольщики, – рассказывает Вениамин Борискин. – Правда, под разработки попал большой шорский поселок Курья – его угольщики сразу же снесли. Потом открылись новые угольные разрезы. Они подошли вплотную к Казасу. В 1976 году добыча угля велась в трех километрах от поселка. Гремели взрывы, от которых дома жителей ходили ходуном. Были видны разлетающиеся камни. Сам посёлок стал закрытой территорией, куда проехать можно было только по пропускам. Был случай, когда в Казас не пропустили скорую помощь. По обе стороны реки Мрассу срабатывались горы, веками кормившие шорцев и закрывавшие поселок от угольных разрезов. Угольщики разрушили святую для шорцев гору Карагайгаш. По реке текла сплошная грязь. Мы ее отстаивали и пили: другой-то воды у нас не было. – Но самой большой бедой Казаса стала вода, – говорит Вениамин Борискин. – Во время добычи по реке текла сплошная грязь. Мы её кое-как отстаивали, поили скотину, сами пили. Другой-то воды у нас не было. Люди стали болеть, умирать. Мучились от водянки, а раньше мы о такой болезни и не слышали. Скотина дохла пачками. Я вместе с братом воевал за воду, что только не делал, во все инстанции писал. Приезжали представители разрезов, обещали, что будут строить очистные сооружения, но на деле пальцем о палец не ударили. При этом директор угольного разреза был «по совместительству» председателем Совета охраны природы. – Я написал о нашей беде в газету, он тогда лично в поселок пожаловал. Сидит в машине, а у самого желваки от злости ходят. Зло так спрашивает меня: «Чем недоволен?» А я его на речку отвел, по которой соляра текла. Он начал извиняться, объяснять, что ничего не знал. Да только всё равно ничего не сделал, – вспоминает Борискин. Поселок убили. Погибли и речка, и тайга. В Казасе стало невозможно жить. Пробы воды из местной реки жители несколько раз отправляли на проверку, но каждый раз получали ответ, что все в норме.   – Я написал президенту России (тогда был Медведев), и вдруг в Казас приехал какой-то большой начальник, меня забрали с работы, чтобы я ему показал, какую мы воду пьем и в каких домах живем, – вспоминает Вениамин Борискин. – Он был поражен, вызвал к себе начальство с разрезов, прокуратуры, санэпидстанции, жестко с ними поговорил, почему они на жалобы людей не реагировали. Только было поздно. Поселок к тому времени уже убили. 36 лет над природой издевались. Погибли речка и тайга. Пропала рыба, ушел зверь, не стало птицы. Шорский поселок Казас окончательно был стерт с лица земли в 2014 году. – Я построил дом в деревне Чувашке – она находится недалеко от родных мест. Постоянно туда хожу – тянет, – рассказывает Вениамин Борискин. – Однажды зимой иду там на лыжах и вижу: на берегу возводят какое-то огромное здание. Оказалось, угольщики наконец-то строят станцию очистки, за которую я почти 40 лет воевал. Только вода в нашем Казасике не сильно и отчистилась – я специально смотрел. Ещё в 2012 году Вениамин Борискин писал: «Выгребая миллионы тонн угля из недр, угольные генералы ничего не сделали для улучшения жизни коренного населения. Кто ответит за это варварство? Кто ответит за геноцид, учинённый над жителями моего родного поселка Казас? Оставшиеся в живых требуют ответа!» Дома тех, кто не хотел уезжать, просто поджигали. – Единственное, о чём я просил, чтобы людям дали нормальную компенсацию на покупку жилья в другом месте, – вспоминает он. – Глава администрации города Мыски рвал на себе рубаху, клялся, что он за нас горой. А на самом деле мы оказались отданы на растерзание угольщикам. Никто из жителей поселка законов не знал, а угольщики приезжали к нам с целым штатом юристов, держали нас за дураков, пытались купить по дешёвке. Кто тогда поддался на уговоры – локти кусал. Но многие продержались, пока директор разреза сам не пошел по домам и не удвоил цену. А потом начались поджоги – горели дома тех, кто не хотел уезжать. Видимо, было дешевле сжечь, чем платить. «ЭЛЕКТРИЧЕСТВО УШЛО ВМЕСТЕ С ЗЭКАМИ» Горная Шория занимает южную часть Кузбасса. Здесь расположены поросшие тайгой хребты Северного Алтая – и многочисленные угольные разрезы. Своё название край получил от местного самобытного народа – шорцев. А их так назвали в XIX веке по имени крупного рода «шор» с легкой руки учёного-тюрколога Радлова. Сами шорцы именуют себя иначе – тадар. Шорские деревеньки – старейшие поселения на территории Кузбасса. Шорцы тут жили всегда. Как этнос сформировались в VI–VIII веке. – Сам я родом из шорского села Сыркаш Орбун, которое теперь находится в черте города Междуреченска, – рассказывает доцент кафедры русского языка и литературы КемГУ, кандидат филологических наук Геннадий Косточаков. – Оно было основано 2–3 тысячелетия назад. На территории Горной Шории были поселения, основанные и около 5000 лет назад. В то время через Горную Шорию шли два древнейших пути из Сагайской степи в Великую степь. Один проходил по Кабырзе и современному Таштаголу. Второй – по Томи через современные Междуреченск, Мыски и Новокузнецк. Упоминания о шорском народе сохранились в древних китайских хрониках. Шорцы славились на всю Сибирь умением выплавлять железо и изготавливать из него оружие и предметы быта. – Любая поляна в Горной Шории – это след сельскохозяйственной деятельности: люди занимались здесь земледелием и для этого выкорчевали лес, – объясняет Геннадий Косточаков. – Выращивать сельхозкультуры в тайге – тяжелый труд. Всегда была острая нехватка свободных земель. Помню, мои старшие родственники рассказывали, что они косили на болотах, утопая в воде. До Столыпинской реформы население этих мест практически полностью состояло из шорцев. Часть Шории тогда входила в Алтайский горный округ, и поселяться здесь русским было запрещено. В советское время, в 1925 году, был образован Горно-Шорский национальный район с правами автономного округа. А в 1939-м его упразднили – как и все другие национальные районы в СССР. Шорский народ с этого времени остался без каких-либо прав. Тогда же, по выражению Геннадия Косточкова, «советская власть наводнила Шорию зэками». – Шорлаг был образован в конце 1930-х годов, в него входило 500 лагерей, через них за годы репрессий прошли два миллиона человек. А вслед за зэками в тайгу пришли магазины и электричество от дизельных генераторов, – рассказывает он. – Правда, они появились только там, где были зоны. Даже в соседних с зоной поселках их не было. Когда тайга вырубалась, зоны перемещались на другое место. И жизнь в поселках умирала. Больше не было благ цивилизации – электричества, магазинов. Но и вернуться к традиционному промыслу – охоте – было уже невозможно: зверь погибал вместе с тайгой.   Около 40 шорских поселков до сих пор не имеют постоянного электроснабжения. Часть населенных пунктов были электрифицированы только в 2000-х годах. Но основную часть поселков обеспечивают электричеством дизельные генераторы, которые работают несколько часов в день, обычно по вечерам. – Похоже, шорские деревни быстрее исчезнут с лица земли, чем будут электрифицированы, – рассказывает Геннадий Косточаков, – В одной из экспедиций мы наблюдали неприятную картину: всего в 500 метрах от деревни Чилису-Анзас идут линии электропередачи, электромагнитное воздействие сильнейшее, но при этом люди сидят без света. В ХХ веке в поселке нет ни электричества, ни школы. Хотя детей очень много. – Летом я возил в Усть-Анзас своих партнёров из Москвы – хотел удивить их экзотикой, – рассказывает новокузнецкий предприниматель Евгений Михайлов. – Они были не просто удивлены, а поражены тем, что в XX веке можно жить без электричества. Дизельный генератор включается только на два часа в день. Хлеб пекут в печи, которую растапливают дровами. Школы в поселке нет, хотя маленьких детей очень много. Правда, есть магазин – бревенчатая «избушка на курьих ножках». Когда местные нас увидели – все сбежались. Мужчины начали предлагать рыбу. Чтобы с ними расплатиться, москвичи достали банковские карты. Только там это просто бесполезные кусочки пластика. «ЛЕСА ПРОДАЛИ ВМЕСТЕ С ОХОТНИКАМИ» Усть-Анзас, о котором рассказывает Евгений Михайлов, находится на территории Шорского государственного природного национального парка, организованного в 1990-е годы. Вроде бы парк создавался на благо людей, но вскоре между его дирекцией и местными жителями возник конфликт. Шорцам запрещалось выходить за границы деревень, нельзя было косить траву, выгонять скот, сажать картофель, охотиться. Запрещено ездить на моторных лодках по реке Мрассу и ловить рыбу без разрешения дирекции нацпарка. А за разрешение надо платить. – Жители деревень, конечно, ловят рыбу, но делают это на свой страх и риск, – рассказывает публицист Любовь Чульжанова. – Если инспектор увидит – выпишет штраф. Получается, они браконьеры на родной земле, где занимались рыболовством все их предки. Ощущение, что Кузбасс живет не по закону, а «по понятиям». Михаил Тодышев борется за права шорцев с 1990-х годов – вначале в Кузбассе, затем на федеральном и на международном уровне: Тодышев участвовал в рабочей группе ООН по коренным народам мира. Он говорит: за последние годы удалось добиться принятия многих важных поправок в законы, защищающие права малых народов, но на территории Кемеровской области они почему-то не действуют. – Ощущение, что Кузбасс живет «по понятиям» из 90-х годов и является удельным княжеством, на территории которого не действуют федеральные законы, – рассказывает Михаил Тодышев. – С января 2017 года совет старейшин шорского народа несколько раз направлял обращения в адрес тогдашнего губернатора с просьбой установить квоты бесплатной охоты для личных нужд шорцев из таежных поселков. Ответ так и не был получен. Новый губернатор, Сергей Цивилев, летом 2019 года утвердил постановление о лимитах добычи охотничьих ресурсов. Но без учета прав коренных малочисленных народов. Тодышев подчеркивает: шорцы оказались лишены права на «традиционною охоту» – а оно закреплено в ФЗ «Об охоте». При этом охотничий промысел является одним из 13 традиционных видов хозяйственной деятельности коренных малочисленных народов, закрепленных правительством РФ в 2009 году. Люди оказались батраками у новых хозяев их земли. – Охотничьи угодья на территории Междуреченского городского округа, на которых испокон веков охотились шорцы, были выставлены на аукцион и переданы в аренду на 24 года, – рассказывает Михаил Тодышев. – Победителем стал предприниматель, не имеющий отношения к коренному народу. А шорские охотники фактически оказались браконьерами на своей земле. В отдельных случаях шорцам разрешают охотиться на выделенных промысловых участках, но на кабальных условиях и без заключения с ними договоров. Такая ситуация сложилась, например, в Ортоне, где более 70 коренных охотников вынуждены, по сути, батрачить на новых хозяев своей земли. Люди тоже были проданы с молотка вместе с их землей. Уже много лет шорцы добиваются у региональных властей, чтобы те пересмотрели перечень мест традиционного проживания и хозяйственной деятельности коренных малочисленных народов.  Сейчас в него не входят многие населенные пункты, в которых шорцы жили несколько столетий.   – В этом перечне отсутствуют даже Шерегеш и мой родной поселок Каз, хотя шорцы там поселились в незапамятные времена и живут до сих пор. Зато почему-то внесена станция Тенеш, хотя там никогда не было ни одного шорца, – рассказывает Михаил Тодышев. – Правда, рядом с этой станцией находится кладбище, где похоронены сотни шорцев. Мы горько шутим, что поэтому-то кузбасская власть и внесла Тенеш в перечень мест традиционного проживания шорского народа… ЯЗЫК ПОД ЗАПРЕТОМ – В течение десятилетий шорский язык был фактически запрещен, на нем нельзя было ничего опубликовать, в школе его не изучали, – рассказывает Геннадий Косточаков. Больше 50 лет шорский язык искусственно оставался бесписьменным. Первую шорскую грамматику ещё в 1869 году составил этнограф и лингвист, миссионер Алтайской духовной миссии протоиерей Василий Вербицкий. Он систематизировал шорский язык как часть северного диалекта саяно-алтайского языка, ввел письменность, издал словарь и перевел Библию на шорское наречие. А за всю историю СССР вышло лишь несколько изданий шорского героического эпоса на русском языке, шорская грамматика была издана единственный раз в 1941 году. Затем больше 50 лет язык шорцев искусственно оставался бесписьменным. Только в начале 90-х, рассказывает Любовь Чульжанова, появилась надежда на возрождение традиций шорского народа. – Начинать пришлось с нуля, ведь до этого 50 лет не было ни одной книги, ни одной песни, шорскую культуру никто не изучал, – говорит она. – А тут стали проходить семинары и конференции, появились учебники, журналы и газеты, издавались книги на шорском языке, вещали радио и телевидение, работали курсы родного языка… В 1990 году в новокузнецком пединституте открылась кафедра шорского языка и литературы. Ее заведующий и создатель Андрей Чудояков родился в шорском поселке Карай под Междуреченском. Работал в колхозе, в 14 лет сам стал шахтером, прошел войну. – Он был настоящим ученым и просветителем, искренне любившим родную культуру, преданным родному народу, – рассказывает Геннадий Косточаков. – В начале 1990-х Андрей Ильич одним из первых выступал на шорских собраниях, ездил по городам, призывая шорцев объединяться, создавать автономию и возвращать шорский народ из небытия. (А. И. Чудояков умер в 1994 году в возрасте 66 лет. – Прим. СР.) «У нас, шорцев, происходит процесс физического исчезновения, – писал Андрей Чудояков, – мы, шорцы, гибнем». В доказательство он приводил данные по родному селу Карай, где с 1960-х по 1990-е годы спились, покончили самоубийством или были убиты десятки человек. И так происходило во всех шорских поселках. Профессор Чудояков говорил: с исчезновением шорского языка теряется и этнос. И всё-таки верил, что гибель народа можно остановить. Сотрудники кафедры проводили семинары (в том числе выездные, прямо в шорских деревнях), экспедиции в места проживания шорцев, собирали и издавали уникальный материал… – Вплоть до 1970-х годов шорские посёлки оставались двуязычными – рассказывает Геннадий Косточаков. – Дома, в селе Сыркаши, мы разговаривали как на шорском, так и на русском языках. На шорском языке меня, маленького, баюкала мама. А вот в школе нам преподавали только русский… Мое сердце тает, когда я слышу родную речь. Шорский принципиально иной язык, чем русский, он почти поется, а не говорится. К моему огромному сожалению, сегодня родной язык знают всё меньше и меньше шорцев, в основном это живущие в деревнях старики. В 2010 году кафедру, которую открыл Андрей Чудояков, ликвидировали. Это была единственная в мире кафедра шорского языка и литературы. В пединституте остался профиль, на котором пока еще можно получить уникальную специальность учителя шорского языка и литературы. Учатся на нем несколько человек, не добравшие баллов для зачисления на основное отделение. В вузе признаются: абитуриентов на эту специальность не найти. Ездить в таежные шорские деревни, чтобы заниматься там с будущими студентами, невозможно. Да и людей в старых деревушках почти не осталось. И лишь в немногих шорских поселениях, которые еще не стерты с лица земли, есть школы. – Начиная с 1970-х годов в шорских поселках работали только начальные школы, и то не во всех. Подросших детей отправляли в интернаты, – рассказывает Геннадий Косточаков. – А сейчас и эти школы в деревнях закрыты. То есть работать учителям попросту негде. Наш язык умирает. Уходят из жизни последние кайчи – шорские сказители. И сегодня к шорской культуре можно прикоснуться только на выступлениях фольклорных ансамблей, но никак не в наших поселениях. Скоро наши национальные праздники, пайрамы, превратятся в лубочные шоу для зевак. – Сегодня не только молодежь, но и 30–40-летние шорцы не говорят на родном языке – подтверждает Любовь Чульжанова, – А если молодые не говорят, то народ окончательно исчезнет. И уже в ближайшем будущем. А наши национальные праздники – пайрамы – превратятся в лубочные шоу для зевак. Я чувствую себя в тупике, не вижу просвета. Шорцы вымирают. Каждая перепись населения фиксирует, что шорцев стало меньше ещё на две тысячи. Единственная надежда, что Бог сделает чудо – спасет мой народ. Материал подготовлен сайтом «Сибирь.Реалии» (проект Русской редакции Азаттыка –​ Радио Свобода).