Наш «Летучий Голландец» Дмитрий Орлов
Считается, что хороший тенор – большая редкость. На самом деле, однако, и другие голоса, будь то баритон или бас, отличающиеся уникальностью звучания, красотой тембра и прочими достоинствами, ценятся не меньше. Обладателя одного из таких голосов я хотел бы представить вам. Я знаю его ещё по Академии хорового искусства, где он обучался под руководством выдающегося музыканта Виктора Сергеевича Попова.
А тут нечаянно я встретил его в «Читальне на Арбате». Тот вечер был посвящён Рихарду Вагнеру, и молодой бас-баритон Дмитрий Орлов исполнял арии из опер великого немецкого композитора.
Певец произвёл впечатление. Всем захотелось узнать, кто он и откуда, где поёт. Я постараюсь удовлетворить этот интерес, побеседовав с Дмитрием.
– Я нарушу обычную модель интервью в её хронологической последовательности и сразу задам вопрос о Вагнере, музыку которого вы исполняли в «Читальне на Арбате». В московских театрах мало поют Вагнера. Чем вас привлекает этот композитор?
– Действительно, мало. В афишах театров скорее найдёшь оперы Россини, Бизе, Верди, Моцарта, Мусоргского, Бородина, Чайковского... но Вагнера практически не ставят. Очень немногие певцы могут исполнять музыку Вагнера. Требуются силы, в том числе физические, чтобы эта музыка поддалась исполнению.
– Я помню, в семидесятых годах была известная английская певица, которая специализировалась на музыке Вагнера. Она была очень толстая, похожа на шар. Её часто спрашивали, почему она не сбросит вес... ну, из эстетических соображений – всё-таки театр, искусство, красота. Ответ был прост: она не могла себе этого позволить, голосу нужна опора и физическая выносливость. Кстати, а вы-то сами не особенно отличаетесь массой.
– Я беру другим, скажем, другой силой. Так вот, собрать, как сейчас принято говорить, каст для вагнеровского спектакля довольно непросто. Это одна из причин. Наверное, есть и другие.
– Как вы пришли к Вагнеру? На том вечере вы рассказывали о знакомстве с семьёй Вагнера, его потомками.
– Мне посчастливилось принять участие в Вагнеровском фестивале в Байройте.
– О! Байройт. Недурно!
– Действительно, потрясающий был опыт! В Германии существует программа «Вагнер для детей». Катарина Вагнер, правнучка композитора, занимается этим проектом, в рамках которого по всей стране для детей организуются музыкальные встречи, где им рассказывают об оперном мире, о композиторе, о сюжетах его опер и так далее. Это такой интерактивный проект: дети сами изготовляют декорации, придумывают костюмы персонажей. А затем уже профессиональные певцы принимают участие в фактически подготовленных детьми спектаклях, предназначенных для юного зрителя.
– Как вы попали в этот проект?
– Во время обучения в академии я был участником Международной школы вокального мастерства. Дмитрий Юрьевич Вдовин, художественный руководитель школы, приглашал на заключительные концерты директоров театров, в частности и западных, оперных режиссёров, дирижёров. На одном из таких гала-концертов присутствовала ещё одна правнучка Вагнера – Ева Вагнер Паскье, которая искала для постановки на фестивале в Байройте молодого Голландца. Я исполнял сцену прощания Вотана с Брунгильдой и заклинания огня из оперы «Валькирия». Очевидно, я ей приглянулся. Так сошлись звёзды, и в 25 лет я получил свой первый контракт на 10 спектаклей на знаменитом фестивале – я спел заглавную партию в постановке «Летучего Голландца», специально адаптированной для детей. В то время я активно занимался изучением немецкого языка. На бытовом уровне я мог вполне сносно общаться.
– Я помню – вы часто вставляли немецкие фразочки в разговоре. Ну, а теперь о представлении – я хотел представить вас в рубрике «Новые имена», хотя вы, как видно, не новичок на оперной сцене. Что привело вас к пению?
– Начнём с того, что я не москвич. Я вырос в маленьком городке Мегион с 50-тысячным населением. Это Ханты-Мансийский автономный округ. Там я окончил общеобразовательную школу и музыкальную.
К музыке привела меня мама. У неё самой было музыкальное образование, ей удалось пробудить и во мне интерес к музыке. Мы долго находились в поиске, что выбрать: аккордеон, фортепиано, синтезатор… пока в один прекрасный день в школу не приехал профессор Виктор Вадимович Емельянов. Для него устроили прослушивание, и он обнаружил во мне задатки для обучения пению. И выпускался из музыкальной школы я уже по классу академического вокала. Со своим первым педагогом Стоцкой Ириной Павловной я до сих пор поддерживаю тёплые отношения.
– Где и под чьим руководством вы получили дальнейшее профессиональное образование?
– Профессиональное образование я получил в Москве, куда приехал поступать после школы. Причём для подстраховки я параллельно подал документ и в другие вузы, не связанные с музыкой. Меня приняли и в училище при Московской консерватории, и в Тюменский нефтегазовый университет на отделение разработки нефтяных месторождений, как сейчас помню. Настал момент выбора. Я выбрал Москву.
– И как сложилась ваша консерваторская юность?
– Не сложилась, я перевёлся в колледж имени Гнесиных к уникальному педагогу по вокалу Дмитрию Юрьевичу Вдовину. Там и началась интенсивная работа по развитию певческих навыков и постижению азов профессии. Затем была Академия хорового искусства в классе у того же Вдовина. Учёба в академии – это отдельная история. Незабываемое время! Совмещение учебного процесса с реальной концертной деятельностью в нашей стране и за рубежом. Это специфика академии, разработанная замечательным человеком и выдающимся музыкантом и педагогом Виктором Сергеевичем Поповым, чьим учеником мне также посчастливилось быть.
– По какой специальности вы занимались в академии?
– Я учился на вокальном отделении.
– Вокалист-солист? А почему в хоровой академии?
– Я никогда не жалел, что попал именно в хоровую академию. Дело в том, что хоровая подготовка – а хор в академии является своего рода стержнем образования – даёт певцу определённые преимущества перед чистыми солистами. Одним из наиболее сложных элементов в вокальном исполнительстве является ансамбль: дуэт, терцет, октет – неважно. Пение в хоре развивает у певца особое чувство – слышать партнёра, сливаться в пении, не мешая ему, а, наоборот, поддерживая. При таком хоровом бэкграунде тебе уже не нужно стараться подстроиться под других участников ансамбля, это получается естественным образом, практически автоматически. Вот случай, о котором у нас ходили легенды. Один из наиболее известных выпускников академии – Дмитрий Корчак был вызван в Токио для замены заболевшего тенора. Последняя репетиция перед концертом. Исполняли «Stabat Mater» Россини, и дирижёр Риккардо Мути приводит Дмитрия в пример другим солистам, будучи сам в изумлении от того, с какой лёгкостью он выполнял все указания маэстро и с ходу впевался в любую партию – соло, дуэт, терцет…
– А как вы пришли к опере? Насколько мне известно, в академии была оперная студия, в которой готовились целые оперные спектакли. Эта студия служила общему вокальному образованию или это уже элемент профориентации? Вы участвовали в этих спектаклях?
– Действительно, в академии есть оперный класс, где разучиваются сцены из опер, дуэты, терцеты. Под руководством профессионального режиссёра ставились целые спектакли. То есть там кроме чисто вокальной подготовки мы могли познакомиться со спецификой оперно-сценического искусства. На самом деле это очень хорошая практика. Она расширяет горизонты для вокалистов, и в этом смысле в определённом роде её можно рассматривать как профессиональную ориентацию. Я участвовал в некоторых постановках, даже в главной роли. И вот теперь я артист оперы.
– Как вы попали в «Новую оперу»?
– Помню это невероятное лето 2010 года в Москве, когда горели торфяники и весь город окутывала дымка от пожаров. Стояла дикая жара, и была нулевая видимость. Именно в это время мне и довелось прослушиваться в «Новую оперу». Случилось это непосредственно после Байройта, о чём я вам рассказал. Очевидно, эмоциональный подъём, который я испытывал после «Летучего Голландца», здорово помог мне – я успешно прошёл прослушивание и был принят в труппу театра.
– Вы сразу вписались в репертуар театра?
– Репертуар театра включал различные оперы – русские и зарубежные. На тот момент для моего голоса роли первого плана не очень подходили. Да и политика театра была другой. Молодым певцам сначала нужно было набраться опыта работы с оркестром и ознакомиться со всем театральным процессом. Поэтому первой моей партией был Пристав из оперы «Борис Годунов». Дальше, уже в новых постановках, были и Князь Галицкий в опере «Князь Игорь», и Фигаро в «Свадьбе Фигаро» Моцарта, и Мольер в постановке Любимова оперы «Школа жён», ну и другие. На данный момент у меня более 40 партий, больших и малых. Кстати, уже будучи солистом «Новой оперы», я окончил аспирантуру академии под руководством незабвенной Светланы Григорьевны Нестеренко. Это ещё один человек, который принял участие в моём формировании как певца.
– Как бы вы определили свой голос?
– С моим педагогом Д.Ю. Вдовиным мы определили мой голос как бас-баритон, т.е. баритон с тембром баса – довольно редко встречающийся тип голоса. По европейской градации голосов он ещё называется hoher bass (высокий бас) или heroic bass (героический бас). У нас же это драм-баритон или просто бас. Вот и крутись как хочешь. Поэтому в театре я исполняю партии как для баса, так и для баритона, ну, не все, конечно.
– У вас есть любимые роли, композиторы?
– Во время обучения, дабы убрать лишние зажимы и тому подобное, используется вариант, скажем так, героических партий. То есть, чтобы раскрыть потенциал голоса, предлагали петь Варяжского Гостя, Бориса Годунова (сцену коронации) и опять же Вагнера. И музыка последнего так меня вдохновляла, что и по сей день обожаю её исполнять. Безусловно, люблю и Алеко Рахманинова, и Фигаро Моцарта, и Галицкого в «Князе Игоре», и Тарквиния в «Поругании Лукреции». Вообще, чем сложнее партия, тем её интереснее проживать на сцене.
– Вы только в своём театре поете?
– К счастью, нет. Не может певец останавливаться только на работе в одном театре. Нужны концерты, гастроли, антрепризы. Современные композиторы часто предлагают исполнить их произведения. Также я часто соглашаюсь на участие в спектаклях других театров. Нельзя сидеть на одном месте. Так, в Нижнем Новгороде исполнил партию Томского в «Пиковой даме» Чайковского, в Лейпциге принял участие в концертном исполнении «Князя Игоря» Бородина, в Москве на других площадках пел с Альберто Дзедда в «Искателях жемчуга» Бизе, «Семирамиде» Россини, «Ромео и Джульетте» Гуно. Недавно был ещё один проект – новая опера Журбина «Счастливый день». На мой взгляд, очень интересная музыка.
– То есть без работы не сидите?
– Пока не могу жаловаться.
В роли Фигаро. «Свадьба Фигаро» Моцарта, театр «Новая опера»
– Я слышал вас на столетнем юбилее известного писателя и общественного деятеля Сергея Смирнова. Вы исполняли знаменитую песню из фильма «Белорусский вокзал» «Здесь птицы не поют». Вас привлекают песни о войне? Для вашего голоса подошёл бы «Бухенвальдский набат».
– Да, очень привлекают! Всё это тоже мой репертуар. Так получается, что ужасные времена оставляют большой отпечаток на культуре, если так можно сказать. Песен о войне великое множество, причём различного характера: «Эх, путь-дорожка фронтовая», «В землянке», «День Победы», «Лизавета» – все они очень глубокие по содержанию и эмоциональному заряду. Я с удовольствием пою эти песни. Они подходят моему голосу по психофизике. «Бухенвальдский набат» исполнять ещё не приходилось. Но песню знаю – от неё сердце звучит набатом. Как никогда, она актуальна сейчас.
– Вот вы рассказывали, что окончили хоровую академию. Я знаю многих выпускников этого заведения с хорошими голосами и умением пользоваться этим инструментом, но выстреливают единицы. Вообще, сложная эта профессия, на ваш взгляд? Какие у вас амбиции?
– Профессия очень сложная! И думать, что умеешь петь пару партий и всё остальное пойдёт как по маслу – нет. Чтобы певец был востребованным, нужен каждодневный труд, изучение иностранных языков, разучивание нового репертуара, прослушивания на различных проектах. При этом не следует ожидать сразу восторженных отзывов и комплиментов. Выстреливают единицы – и с этим нужно считаться, но, чтобы стать такой «единицей», нужно по-настоящему любить эту профессию и пахать. Собственно, как и везде. Что касается амбиций, то я реалист и скорее говорил бы о планах и устремлениях. Необходимо расширять репертуар, географию выступлений, хотя в современных условиях это непросто. Но главное, хочется, чтобы то, что я делаю, доставляло мне удовлетворение, а моим зрителям и слушателям – удовольствие.
– Кто или что помогает вам в профессии и вдохновляет?
– Основной источник вдохновения для меня – это моя семья: моя жена и двое детей. Они мои поддержка и опора. Они моя душа. У жены моей тоже творческая профессия, она балетмейстер, и нас всех связывает музыка. Музыка вдохновляет!
– В течение нескольких сезонов вы были участником Международной школы вокального искусства. Что она вам дала? Какие перспективы открыла?
– Это была хорошая возможность познакомиться с другими вокальными школами. Так, мастер-классы давали нам, в частности, педагоги из Америки, концертмейстер Метрополитен-оперы: работа над стилем, над фразировкой, овладение тонкостями вокальной техники. Нам предоставлялась возможность показать себя, выступить в заключение перед ведущими деятелями мировой оперы. Опыт уникальный. В рамках этого проекта в 2008 году я исполнил партию Лорда Сиднея в опере «Путешествие в Реймс» Дж. Россини (концертное исполнение) в Камерном зале Московского международного дома музыки. А затем принял участие в постановке этой оперы в театре Шато Парадиз во французском Экс-ан-Провансе. На Международном музыкальном фестивале в Ольденбурге в Германии спел Алеко в одноимённой опере Рахманинова.
– Оба ваши педагога были привлечены Большим театром к работе в Молодёжной программе театра – Вдовин в качестве руководителя, а Нестеренко в качестве педагога. Вам не хотелось продолжить сотрудничество с ними там? Ведь это почти прямая дорога на сцену Большого.
– Я исхожу из того, что не следует суетиться и разбрасываться. «Новая опера» – прекрасный театр с замечательными оркестром, дирижёрской и режиссёрской группами. У нас очень хорошие певческие силы. Я доволен своим театром. У Дмитрия Юрьевича и у Светланы Григорьевны я очень многому научился, за что им несказанно благодарен. Я знал, что, если мне потребуется помощь или консультация, всегда могу к ним обратиться. В программе же у них обучаются в основном новые для них лица. К сожалению, Светланы Григорьевны больше нет с нами. Что касается Большого, да и других театров, то в современных условиях нет «крепостной зависимости» от своего дома. Многие коллеги уже поют в Большом театре в качестве приглашённых солистов. Придёт и моё время. Как говорится, каждому фрукту своё время.
– Вы много путешествовали по миру. В каком качестве? Как повлияло на вас открытие мира?
– Как я уже говорил, процесс обучения в академии хорового искусства предполагал активную концертную деятельность. Начиная с 3-го курса мы почти каждые два месяца участвовали в гастрольных поездках как в нашей стране, так и за рубежом. В Москве ежемесячно давали не менее двух концертов. К 5-му курсу мне пришлось поменять загранпаспорт, поскольку некуда было ставить визы. Выступал я как в составе хора, так и в сольных партиях, т.е. практика сольных выступлений на различных мировых площадках в залах на 2–3 тысячи человек и в соборах началась уже в то время. Выступления перед различной аудиторией важны для артиста, и нам повезло, что у нас была такая обширная география выступлений. Такой международный опыт имеет колоссальное значение для профессионального формирования и роста.
– Вам довелось выступать на одной сцене с такими звездами мировой оперы, как Рене Флеминг, Йонас Кауфман, Дмитрий Хворостовский. Не страшно было?
– Страшно не было. Было ощущение степени ответственности – не облажаться бы! Это шутка, конечно. Присутствие на одной сцене с такими мастерами воодушевляло, тем более что их отношение было очень доброжелательным. С Хворостовским мы гастролировали целый месяц в Мексике, США и Канаде: 25 концертов, 28 перелётов, из них 2 межконтинентальных. Я видел, как выступает Дмитрий Александрович, как он ведёт себя на сцене, как он владеет залом. Это фантастика!!! Я сейчас многое из программы тех концертов сам пою. Незабываемый опыт! Жалко, что он так рано ушёл.
– Похвастайтесь, имеете же почётные отличия. Чем заслужили?
– Я являюсь лауреатом XIII Международного вокального конкурса Bella voce (II премия) 2005 года и дипломантом XXIV Международного конкурса вокалистов имени М.И. Глинки 2011 года. Конечно, премии получать приятно, но я согласен с Пьером де Кубертеном, возродившим Олимпийские игры. Он сказал: «Главное – не победа, а участие». И действительно, не меньшее удовлетворение я получил, в частности, от участия в конкурсе Пласидо Доминго «Опералия», где я не занял никакого места, пройдя всё же в финальный тур. Там я лично встретился с маэстро, получил от него комплименты и пожелания успехов, познакомился с замечательными певцами, конкурсантами из разных стран, ощутил не столько соревновательность, сколько дух профессионального единения. Было здорово!
– Вернёмся к началу нашего разговора. Не жалеете, что не пошли в нефтяную сферу? Имели бы свою скважину, качали бы нефть и были бы сейчас миллионером.
– Как вам сказать, богатым человеком можно быть и без миллионов. У меня своё представление об этом. Моё богатство – это в первую очередь моя семья: жена, дети. Ради них я живу и пою. Творческая профессия даёт ни с чем не сравнимое ощущение счастья. Твоя публика делает тебя богатым духовно, а миллионы постараюсь заработать и без скважины. У меня, надеюсь, ещё всё впереди. Семья меня в этом поддерживает.
– Удачи вам!
– Спасибо.
Беседу вёл
Владимир Габышев