И опера, и музкомедия, и драма
В июне исполнилось 110 лет со дня рождения одного из первых чувашских сценографов Павла Дмитриева.
Театральный художник — пожалуй, самая многоплановая, разнообразная и безграничная профессия из всех в мире сцены. Кто-то специализируется на музыкальных спектаклях, чей-то «конек» — драматические постановки, одним ближе мировая классика, другим лучше удаются образцы национального репертуара. А вот заслуженный деятель искусств Чувашии Павел Дмитриев, стоявший у истоков театрально-декорационного дела в республике, преуспел практически во всех направлениях и жанрах… В июне исполнилось 110 лет со дня рождения мастера.
Редко когда в послужном списке постановщика столь широкий жанрово-стилевой разброс произведений, созданных в разные исторические эпохи для сцен самой разной творческой ориентированности. Здесь русская и чувашская оперы («Евгений Онегин» Петра Чайковского и «Алеко» Сергея Рахманинова, «Шывармань» и «Хамăръял» Федора Васильева), оперетта («Сильва» Имре Кальмана) и музыкальная комедия («Запорожец за Дунаем» Семена Гулака-Артемовского и «Хаваслăх» Владимира Кривоносова). Что же касается драматической сцены, тут охвачены и зарубежные авторы («День чудесных обманов» по пьесе Ричарда Шеридана «Дуэнья»), и отечественные драматурги («Повесть о неизвестном» Леонида Савельева, «За окнами посольства» по драме братьев Тур «Особняк в переулке»), и чувашские писатели («Ялта» Федора Павлова, «Хурăнлă çулпа» Ильи Тукташа, «Кужар» и «Айдар» Петра Осипова).
Сегодня, когда художник, как правило, стремится занять определенную нишу и трудится в каком-то конкретном русле, предпочитая не распыляться, с трудом верится в то, что все вышеперечисленное оформил один человек. Конечно же, существенная причина такой «многостаночности» — нехватка мастеров в сфере создания декораций и костюмов, которая просто обязывала быть творчески «всеядным». И это притом, что Павел Дмитриев не получил специального художественного образования (он окончил актерское отделение Чувашского музыкально-театрального техникума и совмещал оформительство с игрой в спектаклях), а «подглядеть» было особо не у кого. Тогда, в 30-х годах прошлого века, профессиональное театральное искусство в республике только набирало высоту, и приходилось целиком и полностью учиться на собственном опыте, путем проб и ошибок.
Зато было другое важное качество, которым может похвастаться далеко не каждый профессиональный художник: Павел Дмитриевич оценивал сценическую обстановку с позиции артиста и организовывал пространство так, чтобы в нем жилось максимально удобно, свободно и гармонично. И хотя его оформлению, порой крайне статичному и отдающему увесистыми, «масляными» нотками натурализма, не всегда хватало условности, мобильности и концептуальности, изобилие воздуха, простора, света, когда декорации не давят, не грузят и не тянут одеяло на себя — то, что неизменно подкупало и зрителей, и актеров, и режиссеров. Более чем за тридцать лет профессиональной деятельности Павлу Дмитриеву довелось ставить спектакли с такими мастерами театральной Чувашии, как Борис Марков и Леонид Родионов, Константин Иванов и Николай Айзман, Игнатий Молодов и другие. Был опыт работы и за пределами Чебоксар — в Мариинском Посаде и в башкирском селе Бижбуляк, где функционировали колхозные театры. А родился художник в деревне Первое Семеново Цивильского района Чувашии и в два года остался круглым сиротой (воспитанием мальчика занимался двоюродный брат).
Трагедия, пережитая в детстве, заставляла искать отдушину в творчестве, где Павел Дмитриевич завоевывал все новые и новые вершины. «Постановка отличалась глубоким раскрытием исторической и социальной правды. Это было широкое эпическое полотно, покорявшее цельностью и законченностью. Максимально использовав выразительные средства театра, художник сумел найти то единственно верное решение, которое помогло точно создать в спектакле атмосферу конкретного исторического периода… Время действия — канун Октябрьской революции. На сцене — крепкая, просторная крестьянская изба. Темные бревенчатые стены, убогое домашнее убранство, перед иконами мерцающий огонек лампады, бледный лунный свет, падающий из окна на скамью. От всего этого становится мрачно и тяжело», — писала театровед Фаина Романова о его декорациях к пьесе Василия Ржанова «Энтип» (1948), ставшей «совершенно самостоятельной страницей в истории» Чувашского драмтеатра.
Особенно показательным было то, как «теплела» визуальная тональность оформления с началом коллективизации, когда по сюжету землю делили между колхозами и единоличниками (крестьянами, которые отказались там работать и возделывали поля сами). «На сцене та же изба Энтипа, но что-то незримо изменило ее. В единственное окно, за которым кипучая, бурная жизнь, неудержимо рвутся яркие лучи весеннего солнца, будто стремясь раздвинуть крепкие стены, — отмечала Фаина Александровна. — Бескрайнее поле. Настроение ожидаемой перемены чувствуется во всем: в молодой зеленой листве, в неугомонном перезвоне жаворонка. В толпе то и дело мелькает красная косынка. Сколько света, ликования и ожидания счастья!»
Павел Дмитриев (слева) с чувашским прозаиком, поэтом и драматургом Аркадием Эсхелем. В 1940-х годах художник создал оформление к постановкам его произведений «Икĕ юлташ» (Два товарища) и «Вут чулĕ» (Кремень). Фото из архива Чувашского национального музея