Ненужный триумф похода на Париж и кто спас город
209 лет назад, 13 января 1813 г., русские войска под предводительством главнокомандующего, фельдмаршала Михаила Кутузова, пересекли Неман в западном направлении. С этого момента принято вести отсчёт Заграничного похода русской армии, который был окончен триумфальным взятием Парижа в марте 1814 г.
В таком вот наполненном фанфарами победном тоне к этой знаменательной дате обычно составляют разнообразные «Пять, семь, десять, двадцать фактов о Заграничном походе русской армии». Сотни раз списанные и переписанные сначала из справочников, а потом и друг у друга, они мало что могут дать уму, сердцу или даже тщеславию: и без того ясно, что трудно с ходу перечислить десяток европейских столиц, куда бы не нанесла свой визит русская армия.
Поэтому хоть раз стоит отвлечься от сплошного «ура, мы ломим!» и задаться простым вопросом: был ли он вообще необходим, этот самый поход, и что он принёс России? А чтобы с непривычки от обилия адреналина и от перенапряжения не разорвался мозг, можно это дело оформить традиционно: как «Пять фактов».
Вот слова Государственного секретаря Российской империи Александра Шишкова: «Мы идём единственно для европейцев, оставляя сгоревшую Москву, разгромленный Смоленск и окровавленную Россию без присмотра, но с новыми надобностями требовать от неё и войск, и содержания для них. Россия жертвует собою для других и ратоборствует больше для славы, нежели для пользы своей».
Вот мнение фельдмаршала Михаила Кутузова: «Я нисколько не уверен, что полное уничтожение империи Наполеона было бы уже таким благодеянием для света... Его наследство досталось бы не России и не какой-либо иной континентальной державе, но той державе, которая уже и теперь владычествует на морях и чье господство сделалось бы тогда невыносимым».
Вот говорит дипломат Карл Нессельроде: «Война, возникшая между нами и Францией, не может быть рассматриваема как предприятие, начатое нами с намерением освободить Европу... Верно понятые интересы России, очевидно, требуют мира прочного и крепкого, после того как успехи ее против французских армий упрочили ее жизнь и независимость».
2. Само название «Заграничный поход русской армии» весьма спорное.
Так может называться только первый этап похода: январь-февраль 1813 г. В конце марта на сторону России встала Пруссия, объявившая войну Франции. Мало-помалу к осени 1813 г. сложилась антинаполеоновская коалиция из Швеции, Великобритании, Австрии, Саксонии, Дании и ещё нескольких игроков помельче. Русские войска по численности там преобладали, а вот руководство быстро перехватили кто угодно, только не наши. Скажем, главнокомандующим в самых громких и славных сражениях, в том числе в «Битве народов» под Лейпцигом и при взятии Парижа, был австриец Карл Филипп цу Шварценберг. Особого изящества этому факту добавляет то, что в 1812 г. Карл Шварценберг был одним из военачальников «Великой армии» Наполеона, что вторглась в пределы России. Австриец тогда командовал тридцатитысячным корпусом и воевал с армиями генерала Александра Тормасова и Павла Чичагова.
Карл Филипп цу Шварценберг.
3. Цена славы оказалась слишком велика
Здесь всё очень просто. Боевые потери русской армии в период кампании 1812 г. составили около 80 тысяч человек. Это период постоянного отступления, мясорубка Смоленска, Бородино и Малоярославца, сдача Москвы и прочие не слишком весёлые вещи.
А вот «сплошной победно-парадный марш» Заграничного похода обошёлся нашей армии в 120 тысяч человек боевых потерь. Ровно в полтора раза больше. Разница ещё и в том, что кампания 1812 г. не зря называется Отечественной войной. К ней вполне применимы слова из песни о другой — Великой Отечественной — войне: «А значит, нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим». Чего ради русские умирали на полях Европы — не вполне ясно. Зато очевидно, что сбылись пророческие предсмертные слова Михаила Кутузова: «Самое лёгкое дело — это идти теперь за Эльбу. Но каково-то вернёмся? С рылом в крови?»
К этому можно добавить потери и небоевые, среди которых важное место занимало банальное дезертирство русских солдат в уже поверженной Франции. О чём писал бывший градоначальник Москвы, граф Фёдор Ростопчин: «Старики унтер-офицеры и простые солдаты остаются во Франции… Они уходят к фермерам, которые не только хорошо платят им, но ещё отдают за них своих дочерей».
4. «Наказать невиновных и наградить непричастных»
Ровно за месяц до начала Заграничного похода, 12 декабря 1812 г., русский император Александр I сделал широкий пропагандистский жест: объявил амнистию всем полякам, которые участвовали в русской кампании Наполеона. Сколько их оставалось на тот момент, сказать трудно, но в самом начале нашествия Бонапарта под знамёна «Великой армии» встало до 80 тысяч человек.
О том, что они вытворяли в России, оставлено множество свидетельств. Вот лишь несколько. «Жесточайшие истязатели и варвары из всех народов, составлявших орду Наполеона, были поляки и баварцы». «Вообще замечалось, что главнейшие неистовства совершались преимущественно поляками». «Величайшие неистовства совершены были в Москве немцами и поляками, а не французами. Так говорят очевидцы, бывшие в Москве в течение шести ужасных недель». «Пленные поляки, зная, как их ненавидят у нас, выдают себя за голландцев».
И вот теперь этим «жесточайшим истязателям» объявляется амнистия. С единственной целью: продемонстрировать всему миру добрые намерения перед походом дальше на запад. Дескать, Европе не надо бояться русского человека с ружьём: смотрите, мы даже полякам всё простили!
Более того, в 1815 г. Царству Польскому в пределах Российской империи была дарована Конституция. Это возмутило русских дворян до глубины души и в немалой мере способствовало движению декабристов. Сама же Польша на долгие годы стала головной болью русских царей, источником смут и очагом восстаний.
Объявление генералом Кречетниковым манифеста императрицы Екатерины II о присоединении Волыни и Подолии к России (1793 г.).
5. Нулевой престиж
И все эти старания, жертвы и потери пошли прахом. Международный престиж России если и повысился, но ненадолго и незначительно. Совсем скоро Россия обрела прозвище «Жандарм Европы». Желанный престиж измерялся скорее отрицательными величинами. Вот что писал русский дипломат Фёдор Тютчев, более известный нам как лирический поэт, ровно через тридцать лет после Заграничного похода:
«Ту державу, которую поколение 1813 года приветствовало с благородным восторгом, удалось преобразовать в чудовище для большинства людей нашего времени. Теперь многие взирают на Россию как на какого-то людоеда XIX века… Однако именно эти солдаты освободили Европу. Эти, как вы их называете, „каторжники“, эти „варвары“ проливали кровь на полях сражений, дабы достигнуть освобождения Европы».
«Гвардейский экипаж в Париже. 1814 год». Картина Ивана Розена
И еще один интересный факт. Увы, но сегодня мало кто знает, что в самом конце войны с Наполеоном лишь чудом удалось избежать огромных жертв и безвозвратной гибели для всего человечества города Парижа. Весной 1814 г. город спас русский полковник Михаил Орлов, имя которого ныне тоже почти забыто.
Справедливость восстанавливает Александр Звягинцев, юрист, писатель, историк, в прошлом заместитель Генерального прокурора РФ. Полную версию его статьи можно найти в одном из номеров журнала о духовном единстве народа «Орден».
Дело было так: Наполеон, видя неотвратимость своего сокрушительного поражения, отдал приказ стереть с лица земли столицу Франции. Был отдан словесный приказ взорвать Гренельский пороховой магазин, как в те годы называли склады, и в одних общих развалинах погрести и врагов, и друзей, столицу Франции со всеми её сокровищами, памятниками и бесчисленным народонаселением.
На момент подхода к городу русской и австрийской армий Париж обороняли войска маршалов Мортье и Мармона. С ними сначала и вступил в переговоры посланный Александром I граф Нессельроде, предложив сдать город со всем гарнизоном. Этому предложению оба маршала воспротивились почти с негодованием. Они объявили единодушно, что лучше погребут себя под развалинами Парижа, чем подпишут такую капитуляцию. Маршалы явно затягивали время, чтобы успеть соединиться с Наполеоном.
Наполеон же со своей стороны прислал письмо командующему австрийскими войсками князю Шварценбергу, где сообщал о том, что он уже практически договорился о сепаратном мире с австрийским императором и что австрийским войскам надо прекратить всякие военные действия. В этих условиях вести переговоры о сдаче Парижа было почти безнадёжным делом. И всё-таки флигель-адъютант Его Величества Императора российского полковник Михаил Фёдорович Орлов, которому Александр I дал все полномочия, приступил ко второму раунду переговоров.
Второй раунд
Начались они издалека. Французские маршалы сперва дулись на русского парламентёра, ссылались на неравенство в силах. Вот как Михаил Фёдорович описывает в своих мемуарах разговор с одним офицером. Тот говорит:
«Подлинно прекрасная победа раздавить 30 000 храбрых соединёнными силами целой Европы».
«Послушайте, - сказал я, - не сердитесь на нас слишком за нашу вежливость. Мы хотели во что бы то ни стало отдарить вас за посещение, которым вы удостоили нас точно в том же сопровождении».
Такая война слов и фраз продолжалась бы ещё более, если б они не заметили, со свойственной французскому народу вообще сметливостью в разговоре, что существенно ни в мыслях моих, ни в чувствованиях не было ничего особенно враждебного для их самолюбия. Мало-помалу эпиграммы заменились разговором более дружелюбным, и не более как через час мы уже беседовали так откровенно и приятельски, что все были довольны друг другом».
Незаметно от разговоров перешли к делу. Всю ночь полковник Орлов вёл переговоры с высшими чинами французской армии, составил проект акта о капитуляции Парижа, который и был подписан: «Трактат был составлен на простом почтовом листе и весь написан моей рукой. Граф Парр, опираясь на плечо моё, следовал глазами за письмом и, по мере как я писал, изъявлял согласие своё. Через четверть часа всё было готово: я подал маршалу проект, в нём содержалось следующее:
Капитуляция Парижа
Статья 1-я: «Французские войска, состоящие под начальством маршалов герцогов Тревизского и Рагузского, очистят город Париж 19/31 марта в 7 часов утра».
Статья 2-я: «Они возьмут с собой всю артиллерию и тяжести, принадлежащие к этим двум корпусам».
Статья 3-я: «Военные действия должны начаться вновь не прежде, как спустя два часа по очищении города, т. е. 19/31 марта в 9 часов утра».
Статья 4-я: «Все военные арсеналы, заведения и магазины будут оставлены в том состоянии, в каком находились до заключения настоящей капитуляции».
Статья 8-я: «Город Париж передаётся на великодушие союзных государей».
Вместо памятника
«Маршал Мармон, - продолжал в своих мемуарах Орлов, - взял бумагу, прочёл все статьи вслух ясным голосом, с таким видом, как бы требовал от многочисленных слушателей своих замечаний и советов. Все молчали, никто не сказал ни слова. Тогда он отдал мне бумагу и объявил, что, не имея ничего сказать вопреки трактату, ни относительно формы, ни относительно содержания, он изъявляет полное своё на него согласие».
Надо сказать, что русские всеми силами старались избежать ненужных жертв. Офицеров, прекрасно владевших французским языком, ещё до капитуляции посылали в Париж, где они, переодетые в партикулярное платье, старались успокаивать местное население, предотвращать беспорядки и поджоги.
Подпись Орлова под условиями капитуляции Парижа, которые были выработаны в значительной мере благодаря его дипломатическому искусству, поставила точку в грохоте орудий. Прошло больше 200 лет с момента, как Михаил Орлов спас Париж от полного разрушения, но до сих пор никто так и не догадался поставить ему там памятник. А ведь уж кто-кто, а Орлов этого достоин.
Послесловие: Пару слов о самом М.Ф.Орлове. Происходил их рода тех самых Орловых, хотя был внебрачным сыном графа Фёдороа Григорьевича Орлова. Узаконен в правах вместе с двумя братьями после смерти отца-холостяка указом Екатерины II от 27 апреля 1796 года (однако без титула). Из заграничного похода Орлов вернулся с оппозиционными в отношении царского правительства взглядами. Александр I пять раз отвергал предложения отдать под командование Орлова дивизию и вообще демонстрировал по отношению к нему подозрительность. Оказавшись в Кишинёве, Орлов поставил себе целью распространить просвещение среди солдат и ввести более человечное к ним отношение: устраивал для нижних чинов ланкастерские школы, уничтожил в своей дивизии телесные наказания.
В 1817 году Орлов познакомился с Александром Пушкиным и вступил в члены литературного общества «Арзамас» с прозвищем «Рейн». Думал его преобразовать, расширив круг деятельности.
В 1821 году Орлов женился на Екатерине Раевской — дочери знаменитого генерала Н. Н. Раевского.
Михаил Орлов — один из основателей преддекабристской организации «Орден русских рыцарей». Он разрабатывал широкую программу либеральных реформ (конституция, отмена крепостничества, суд присяжных, свобода печати), сочетающихся на английский манер с властью аристократии и нарождающейся буржуазии. Руководил кишинёвской управой «Союза благоденствия».
По итогам расследования Орлов был освобождён от командования дивизией и назначен «состоять по армии» (18 апреля 1823 г.). Участия в подготовке вооружённого восстания не принимал, но после событий на Дворцовой площади был всё же арестован и посажен в Петропавловскую крепость, где провёл полгода. Благодаря заступничеству своего брата — царского любимца А. Ф. Орлова — Михаил Орлов не понес тяжелого наказания, а был лишь окончательно отставлен от службы.
https://aif.ru/society/history/nenuzhnyy_triumf_vo_chto_obos...