Очарованный пленник Кавказа

Редакция сайта ФЛНКА предлагает вниманию читателей статью народного поэта Дагестана Арбена Кардаша, приуроченную к 160-летию с момента открытия первой русской светской школы в Дагестане в селе Ахты, о латышском и советском писателе Эрнесте Теодоровиче Бирзниек-Упите, проработавшем в лезгинских горах много лет. Статья представляет собой новую редакцию материала, опубликованного под тем же названием в 2015 году в "Литературной газете" (№ 2015 / 28, 31.07.2015 ). В 1859 году в России был утверждён «Устав горских школ», благодаря которому во второй половине ХIХ века на Северном Кавказе заметно увеличилось количество школ и обучающихся в них детей. К примеру, с 1861 по 1901 год в Дагестанской области было создано 26 учебных заведений. Русский ученый-историк, педагог, исследователь Дагестана Е. И. Козубский (1851 – 1911) в «Памятной книжке Дагестанской области 1902 г.» отмечает, что в 1900 году число учащихся здесь достигло 1896 человек, из которых 1403 человек обучалось в 14 городских и 493 в 12 сельских школах. Арбен Кардаш Такая горская школа была открыта в лезгинском селении Ахты в 1961 году, которая, по свидетельству Е. И. Козубского, вместе со школой в лакском ауле Кумух пользовалась успехом благодаря тому, что в этих населённых пунктах «торговое и промышленное» население сознавало «выгоды русской грамоты, в других же местах население относится к школам пока недоверчиво». Об открытии ахтынской школы военный начальник южного Дагестана и дербентский градоначальник генерал-майор М. Т. Лорис-Меликов в своём официальном рапорте на имя губернатора Дагестанской области писал: «26 сентября 1861 г. в Ахтах учреждена народная школа на 44 ученика для обучения туземцев русскому и татарскому (тюркскому. – А. К.) языкам. Поступившие ученики почти все отличались прекрасными способностями и от учреждения этого нельзя не ожидать пользы в будущем. Расходы на содержание школы таковы: наём помещения, учителей, приобретение книг… Школа содержится на штрафные деньги, собираемые окружным управлением по существующему обычаю при разборке дел» (Сборник «Ахты: история и современность». Издательство «Лотос», Махачкала, 2010, с. 192). В ахтынской школе с 1895 по 1902 год учителем словесности работал латышский писатель Эрнест Теодорович Бирзниек-Упит (1871 – 1960). У писателя большая, богатая событиями и творческими достижениями биография. Его заслуги были отмечены почётными званиями Заслуженного деятеля искусств и Народного писателя Латвийской ССР, он был награждён орденом Трудового Красного Знамени и орденом Ленина. С теплотой и правдивостью он рассказал о своей жизни в автобиографической трилогии «Дневник Пастаринья», Пастаринь в школе», «Пастаринь вжизни» (Пастаринь – последний, младший ребёнок в латышской семье). Родился будущий писатель на усадьбе Бисниеки, что в живописном северном крае Курземе, в крестьянской семье. Рано лишился отца, остался с матерью и бабушкой, знавшей множество сказок, народных песен и исполнявшей их для любимого внука. Детство будущего писателя прошло в деревне. Окончил приходскую школу, затем уездное училище в городе Тукуме, стал учителем. Литературную деятельность начал с собирания латышского фольклора. Изучая русский язык в училище, увлёкся русской литературой, великие уроки которой благотворно и плодотворно сказались на всём последующем самостоятельном, глубоко реалистичном, творчестве писателя. Он относил себя «… к тем рассказчикам, которые меньше фантазируют, а больше подвластны реальной жизни. В основе каждого, даже самого короткого моего рассказа лежит лично пережитое событие или хотя бы только услышанный, но глубоко прочувствованный эпизод…». В 1893 году, совсем юношей, с семьей, в которой он устроился частным учителем, уехал в Закавказье, где, продолжая свою преподавательскую деятельность, работал и библиотекарем. С пониманием и уважением изучил жизнь и быт кавказских народов. Живя далеко за пределами своей родины, он никогда не прерывал духовной связи с ней, думал и писал о ней, переписывался с друзьями и близкими. Временами посещал Латвию, встречался с друзьями, ходил в редакции, интересовался литературным процессом на родине, путешествовал по Европе. Вот что пишет писатель Эдгар Дампур, близко знавший классика, в предисловии к книге-альбому, изданному в Риге в 1971 году к столетию Э. Бирзниека-Упита: «Творчество Эрнеста Бирзниека-Упита характерно ещё и тем, что лучшие его рассказы из жизни латышских крестьян были созданы за пределами Латвии, а почти все его произведения о Кавказе написаны по возвращении на родину. Тридцать лет, проведенные на Кавказе, были для него полны глубочайшего значения: именно здесь он стал широко известным, популярным художником слова. В тот период одна за другой выходят его книги: «Рассказы Упита», «С утра», «Под вечер», «Рассказы Серого камня». Листая комплекты газет и журналов тех лет, мы можем воочию убедиться в единодушной оценке прозы Эрнеста Бирзниека-Упита рецензентами того времени: они причисляли её к наиболее выдающимся произведениям тогдашней латышской литературы». К кавказской тематике писатель обращается после возвращения в 1921 году в Латвию. Он издаёт две книги: «В кавказских горах» (1925) и «Кавказские рассказы» (1927). О своём приезде в Дагестан, в Ахты писатель написал автору книги «Ахтынская средняя школа № 1» Рамазану Юсуфову – литературоведу, также писавшему стихи для детей под псевдонимом «Р. Ариф», который включил воспоминания Бирзниека-Упита в свой историко-педагогический очерк о первой лезгинской светской школе. Вот этот отрывок: «Я родился в крестьянской семье 6 апреля 1871 года в Латвии, в Дзирциемской волости. Мой отец умер рано, и я его почти не помню. В 1893 году, как домашний учитель, я попал в Закавказье, в село Трашиб, где занимался в сельской школе. Однажды здесь меня посетил директор народных училищ Дагестана Тхоржевский и предложил переселиться в Дагестан в качестве сельского учителя и одновременно заниматься обучением детей окружного начальника. В Дагестан я приехал на тройке со стороны Кусары. Местами по дороге нам попадались такие отвесные утёсы с висячими камнями по сторонам, что я вынужден был просить кучера высадить меня из фургона, а самому ехать вперёд. Внизу всё время ревела бурлящая река Самур. В ауле Ахты Джамаледин проводил меня до школы, которая находилась в том же дворе, где была квартира начальника округа, помещение суда и управления. Мои ученики были исключительно лезгины, по-русски они не понимали ни слова. Пришлось сразу же организовать кружок самообразования, в котором мы читали русскую литературу. В 1897 году я должен был принимать участие в тогдашней Всероссийской народной переписи. Вначале я работал счётчиком, а потом мне пришлось взять на себя всё делопроизводство по переписи во всём Самурском округе. Таким образом, я имел возможность ближе познакомиться с жизнью лезгин и уже вскоре убедился, что местный народ живёт очень бедно: пахотной земли не было, все взрослые мужчины в большинстве случаев уходили в большие города, чаще в Баку, где нанимались на самые простые работы. Их культурный уровень был очень низок: судя по материалам переписи, грамотных взрослых мужчин (т.е. владеющих русской грамотой. – А. К.) на весь округ оказалось всего четыре человека – один делопроизводитель окружного суда, два переводчика и один купец. В Дагестане я прожил с 1895 по 1902 год. Этот период моей жизни я описал в своём рассказе «Джамаледин и орёл». И вот теперь, когда я пишу эти воспоминания, более чем 60 лет, я живо вижу перед глазами, как Джамаледин взбирался со своим «сазом» (музыкальный струнный инструмент. – А. К.) на крышу школы, чтобы играть и петь своему несчастному другу – орлу…» (Р. Ю. Юсуфов. Ахтынская средняя школа № 1. Дагестанское учебно-педагогическое издательство, Махачкала, 1961, с. 18-19). Что касается упомянутого в приведённом фрагменте села Трашиб, то в Закавказье нет и не было населённого пункта с таким названием. Видимо, автор книги «Ахтынская средняя школа № 1» неправильно прочёл в написанном от руки ответе писателя название «Пришиб». Пришиб – это село, основанное в 1840 году в Ленкоранском уезде в связи с распоряжением царских властей о переселении русских раскольников из внутренних губерний России в Закавказье. Ещё один факт привлекает к себе внимание. В письме, написанном Р. Юсуфову, Э. Бирзниек-Упит, уже известный советский писатель, указывает, что он «попал в Закавказье», не упоминая слова «Азербайджан». Следует напомнить читателю, что территории от Ленкорани к северу-западу современного Азербайджана до 1918 года не обозначались под этим названием. Народный писатель Дагестана Кияс Меджидов (1911 – 1974) в своём романе «Сердце, оставленное в горах», написанном на документальной основе и посвященном жизни и деятельности русского врача Антона Ефимова, работавшего в Ахтах с 1895 по 1919 год, описал состояние только что приехавшего сюда учителя словесности: «Брусилин (прототипом этого персонажа послужил генерал Б. Н. Брусилов (1861 – 1936), который ещё в звании полковника служил начальником Самурского округа в 1896-1905 годы. – А. К.) съездил к губернатору и привез в Ахты молодого, лет двадцати пяти, учителя словесности. Тот несколько дней неуверенно бродил по аулу, пристально разглядывая каждого встречного, а вечерами появлялся у Антона Никифоровича, задавая тысячу вопросов. Потом засел в школе. Рвением и пунктуальностью учитель напоминал Антону Никифоровичу его самого лет десяти тому назад. После того как в Ахты прислали еще двух учителей, школа ожила. В нее пришли все дети русских и наследники состоятельных ахтынцев. Мусульмане, которым не приходилось думать о куске хлеба на завтра, отличались дальновидностью: со знаниями, полученными в ахтынской школе, можно было определиться в гимназии Дербента, Тифлиса или Темир-Хан-Шуры. А дети бедных по-прежнему ходили к муллам зубрить одни молитвы. Поденщикам в Баку не требовалась грамота...». Подробное описание Ахты того времени можно найти в этнографическом очерке выпускника Эриванской учительской семинарии, учителя русского языка и арифметики ахтынской школы Джалиля Бабаева «Селение Ахты, Самурского округа, Дагестанской области». Этот труд впервые был опубликован в «Сборнике материалов для описания местностей и племён Кавказа», изданном в Тифлисе в 1893 году. Приведём фрагмент из него: «Сел. Ахты во многом отличается от других соседних деревень; центральная его часть состоит преимущественно из жилых домов; только при некоторых из них имеются небольшие садики. Так как левый берег Ахты-чая очень крут, то потому часть селения расположена в виде террас. Улицы, как вообще в азиатских селениях, до нельзя узки: не только два экипажа не могут разъехаться, но даже и для одного нет возможности повернуть кругом; зачастую даже пешеходу приходится пробираться по крышам домов; вся эта часть называется азиатской частью селения, в центре которой находится главная мечеть. Правая или европейская часть селения, как её называет местная интеллигенция, благодаря незначительной покатости, гораздо просторнее азиатской, имеет сравнительно широкие улицы, базар и заключает в себе все учреждения, присущие административному центру Самурского округа, как то: управление окружного начальника, управление наиба (пристава), почтово-телеграфное отделение, сельское управление, аптеку, богодельню, тюрьму и школу. Управление, школа и тюрьма (арестантское отделение) помещаются в казённых зданиях, а остальные учреждения – в наёмных». Свой приезд в Ахты писатель описал в неизвестном для русскоязычного читателя рассказе «Дагестан», выдержки из которого в переводе сотрудника института истории, языка и литературы Академии наук Латвии, доктора филологических наук В.Хаусманиса включены в очерк известного дагестанского краеведа Булача Гаджиева «Вторая родина»: «...Почтовая дорога тянется по горам Дагестана вдоль большой реки Самур-чай. Когда до Ахты осталось вёрст двенадцать, останавливаемся напоить лошадей. Здесь в Самур-чай впадает еще одна река – Усух-чай. Через сад идут столбы телеграфа... По пути встречаем лезгин. Все они высокого роста, красивые, напоминают латышей. Одежда непривычна. Женщины в ситцевых шароварах, покрывают головы большими платками. Женщины постарше не закрывают лицо, молодые стыдливо прикрывают краем платка, когда встречаются старики. Голубые или черные глаза приветливы. На рыночной площади аула дети, узнав, что я учитель, бегут за тележкой, радостно кричат: «Учитель! Учитель! Учитель!» Забавно. На их языке в этом слове ударение падает на последний слог. Наш аул находится там, где еще одна река, Ахты-чай, впадает в Самур-чай. Лет сорок назад здесь построена Ахты-Кала. В этой крепости до сих пор 130 солдат, два офицера, врач и священник. Аул просторен, в нем шесть тысяч жителей, делится на две части. Правый берег реки пологий, горы как бы отодвинуты от него. Здесь располагаются обширные сады, магазины, рынок. Имеются мастерские. Дальше рынка – казенные учреждения, почта. На левом берегу, в конце деревянного моста возвышается мечеть с высоким шпилем. По пятницам главный мулла созывает сюда верующих со всех кварталов. Единственное здание с железной крышей во всем ауле – правление уезда. В одном конце его живет начальник, в другом расположены канцелярия, суд, квартира судьи. Примерно километрах в четырех к северу от Ахты есть горячие источники, которые государство сдает в аренду. На правом берегу сады тянутся до источников. Дальше видны голубые, с белыми шапками на вершинах горы. Школа находится во дворе канцелярии. На второй день я посетил начальника уезда. Тот дал указания, сводившиеся к тому, чтобы я поддерживал муллу и по пятницам не проводил занятий. Главная задача школы – изучить детей русскому языку. Это, подчеркнул начальник, единственное требование. На прощание он рекомендовал мне нанести визиты ряду лиц и сам пригласил на воскресный обед. Кстати, тогда пришли все рекомендованные лица. Они упрекали меня, что не заглянул к ним по-простому, без церемоний. На следующей неделе я должен обойти всех, иначе обидятся... Некоторые старшие школьники чуть-чуть знали русский язык. С их помощью я объяснился с муллой. Уговорились: мулла будет приходить в школу по понедельникам, когда лишь два урока. Расстались к обоюдному удовольствию. Учиться хотели многие дети, но в классе уже было более 50, больше посадить некуда. Я заметил, что в коридоре нет вешалки. Попросил прибить. Оказалось, она не нужна: всё, что было на ребятах – снимать не надо. Папахи вообще не снимают никогда, говорят, боятся их перепутать. В коридорчике на полу у дверей класса они оставляли башмаки с деревянными каблучками и острыми носами. Удивительно, что их не боялись спутать. Большая часть лезгин жила бедно. Земли мало. Только у некоторых – своя корова, а овцы – у более состоятельных. Многие работали на промыслах, в отдаленных городах, чаще всего в Баку. Заработок шёл на прокорм семей. Праздники были редко. Когда рождался человек, это событие никак не отмечалось. Также и свадьба. У мусульман за невесту молодой парень должен платить калым, а для этого надо долго собирать деньги. Если кто-то умирает, родственники делают поминки: плов, рисовую кашу с изюмом, приглашает соседей, знакомых. Сами похороны незаметны... Никто не читает газет, книг. На языке горцев их просто не печатают. Свободного времени у мужчин много. Сидят у мечети на камнях и говорят длинные речи, а руками перебирают чётки. Образ жизни беков не отличается от простолюдинов. Не помогает и звание. Они ходят в ситцевых бешметах, папахах, босыми. Люди ссорятся из-за мелочей, и прежде всего потому, что очень бедно живут. Не знают, на ком выместить накопившуюся злость. Не с кем побеседовать, не с кем поделиться. Начальник округа часто в разъездах, да вообще он какой-то официальный. В крепости всего два офицера. В свободное время режутся в карты, рассказывают анекдоты или пьют водку. Каждый день во сне и наяву встают милые картины родины. Тоска беспросветная» (Б. Гаджиев. Они были в Дагестане. Дагестанское книжное издательство, 1990 г. С. 217 -220). О своём пребывании в Ахтах Э. Бирзниек-Упит написал и в других рассказах, как «Джамаледин и орёл», «У Шалбуздага» и «Чоцх». Они были созданы после возвращения писателя на родину, в Латвию. Поражает то, как писатель живо и ярко хранил в своей памяти прекрасные картины горного края, образы реальных людей, с которыми был знаком, как тонко и точно, с огромной любовью и восхищением он отразил эти пейзажи и характеры в своих произведениях. В рассказе «Джамаледин и орёл» повествуется о помощнике и друге сельского учителя, горце, сосланном на десять лет в Самурский округ за убийство своего соперника, который женился на любимой девушке Джамаледина. Он готовит еду учителю, следит за порядком в его комнате, ходит на базар за продуктами, а в свободное время забирается на крышу домика и играет на своём сазе, поёт песни о любви. Особенно грустными стали его песни после того, как у него появился орёл с поломанным крылом, подаренный чабанами, когда он с учителем и учащимися мальчишками пошёл в ближайшие горы. В рассказе приведена в искажённом виде строчка («Пери задо, хай гил зальяр») из припева лезгинской народной песни: «Перизада! – Хай, гюзель яр!» В песне парень, разлучённый с любимой девушкой по имени Перизада, зовёт её, и она, будто слыша его, откликается на зов: «Я слушаю, любимый!». Джамаледин поёт свои песни орлу, заботится о нём, долго лечит его и, окрепшего, отпускает в небо. Возвращение орла в свои просторы глубоко потрясает душу молодого горца, «жившего, как птица». На следующий день он, не сказав никому ни слова, внезапно исчезает. Его поймали и вернули в более дальнее село Фий, куда первоначально был сослан. Но он снова бежал и был убит «за сопротивление при попытке задержать». В рассказе много других интересных и удивительных эпизодов, как, например, приезд в Ахты губернатора Дагестанской области, встреча учителя и учеников с чабанами в горах, случай с карточной игрой. Служащие от скуки забавлялись картами, Джамаледину не нравилась эта игра, он удивлялся: «как образованные люди могут собираться, чтобы даром отдавать свои деньги друг другу». Когда учитель проиграл почтмейстеру четырнадцать рублей, Джамаледин считал это равносильным грабежу. Он пошёл к почтмейстеру и забрал у него выигранные им деньги. «Я долго пытался объяснить Джамаледину, как мне неприятен его поступок, и пригласил сейчас же пойти со мной к почтмейстеру, чтобы вернуть деньги, но Джамаледин так и не понял меня», – читаем мы в рассказе. Автор завершает его так: «Джамаледина я вспоминаю с самым тёплым чувством. С благодарностью я обязан ему и тем, что после Дагестана я уже не беру карт в руки». Джамаледина писатель помнил до конца своих дней. Из тех зданий и сооружений, увиденных писателем в Ахтах и описанных им в рассказе о Джамаледине, до сих пор сохранились старые каменные дома, стоящие прямо над обрывом у Ахты-чая, главная мечеть, являющаяся архитектурной достопримечательностью, а также деревянный висячий мост, ходить по которому сегодня осмеливаются лишь самые отчаянные люди. Висячий деревянный мост и главная мечеть упоминаются и в рассказе «У Шалбуздага». В нём повествуется о совместной поездке автора с ахтынским врачом и фельдшером в село Миграч. И здесь в подготовке рассказчика к поездке участвует Джамаледин. Хотел бы отдельно отметить, что под названием Миграч писатель слегка скрыл название родного села автора этой статьи Микрах. Сюжет рассказа прост. Врач должен был осмотреть больного сына сельского старшины. Мальчик во время игры упал с крыши дома и разбил об камень голову. Но по пути навстречу трём всадникам – врачу, фельдшеру и учителю Ахтынской школы выехали жители села и сообщили, что мальчик уже умер. Врач и его попутчики могли повернуть назад, но доктор всё равно решил узнать причину гибели мальчика. Оказалось, за здоровьем больного следил местный лекарь, который велел зарезать курицу и, выпотрошив её, надеть на разбитую голову. Мальчик умер в страшных муках. Врач был поражён и раздосадован, когда ему показали курицу: в ней ползали черви. Писатель немалую часть рассказа посвящает описанию пути и окрестностей. Кто знаком с Микрахской долиной, её неописуемой и непредсказуемой природой, кто не раз проделал путь в сторону Шалбуздага из села Усухчай, расположенного в месте, где сливаются две буйные реки Самур и Усухчай (или Чехи-вац – Большая река), увидит нечто до глубины души близкое и родное, кровное и незабываемое, читая у Бирзниека-Упита: «Вскоре мы добираемся до воздушной границы, за которой температура уже ниже нуля. Теперь, вместо холодного дождя, мокрый снег валит большими, мягкими хлопьями, которые, упав на шею лошади или на мою бурку, сразу тают. Но через какие-нибудь полчаса полоса сырости остаётся позади. Теперь чувствуем себя бодрее, так как воздух здесь суше и вместо мокрых хлопьев сыплется мелкая снежная крупка. Узкая каменистая тропинка так заснежена, что неопытному глазу трудно различить её, но привычные горные лошади шагают вперёд быстро и уверенно. Воздух становится намного прозрачней. Поражает необычайная тишина, ибо сюда уже не доносится вечный грохот реки, к которому мы внизу в ауле так привыкли, что просто не слышали. Наконец выезжаем на солнце. Всюду вокруг сверкают белые снеговые вершины гор, а впереди нас – сияет царственно-величавый Шалбуздаг. Мы совершенно отрезаны от остального мира, так как позади себя видим лишь густые белые гряды облаков, полностью застилающих расселину ущелья. Этот облачный покров задерживает также идущий снизу речной шум». Удивителен и рассказ «Чоцх». Место действия – село Ацхты. Мы видим, что здесь писатель чуть изменил название Ахтов. В рассказе речь идёт о 120-летнем нищем старике, жившем в глинобитной хибарке, принадлежавшей школе. Его звали мулла Седредин, «но поскольку он уже не помнит своих лет и на все вопросы, в большинстве случаев, отвечает словом «чоцх», то его и прозвали старым Чоцхом». Писатель здесь немного исказил тюркское слово «чох» («много»). Старик с учителем, с врачом и другими собеседниками, не владевшими местным языком, разговаривал на азербайджанском, называемом в те времена татарским языком. Чоцх когда-то был сослан сюда для отбытия наказания за совершение незаконных деяний. Скорее всего, он в молодости убил человека. О его прошлой жизни никто ничего здесь не помнил. В рассказе повествуется еще об одном старом человеке – 90-летнем нукере Саиде, именовавшем себя «адъютантом начальника округа». Он докладывал начальнику фамилии посетителей. Представители власти относились к нему с доверием. Царское правительство дало образование его сыновьям, дало им различные государственные должности в России. Тому была веская причина: Саида считали спасателем ахтынской крепости. Пятьдесят лет тому назад, когда крепость была осаждена мюридами Шамиля и была на грани позорного падения, Саид скакал в Дербент с письмом коменданта крепости, где была просьба о немедленной военной помощи. Правда, исторические документы свидетельствуют и о других лицах, доставивших секретный пакет с просьбой о помощи в те жаркие сентябрьские дни 1848 года. Возможно, нукер Саид был участником событий, связанных с осадой Ахтынской крепости во время восстания 1877 года. Но автор рассказа не вдаётся в эти подробности, его интересуют характеры, внутренний мир своих героев – Чоцха и Саида, которых жизнь противопоставила друг другу. Как-то раз начальник округа, осматривая вместе с учителем, местным врачом и старым нукером Саидом место строительства нового помещения для школы, решил взглянуть, как поживает старик Чоцх. Когда начальник зашёл в полутёмную комнатку, Саид, чтобы было больше света, шире отворил дверь. Чоцха это глубоко задело, и он плюнул в лицо Саиду. А Саид тут же неожиданно для всех присутствующих ответил ударом кинжала. Чоцх был убит. Рассказчик не мог понять, чем было вызвано оскорбление Чоцха и почему его убил Саид. Но потом ему объяснили, что Саид для всех лишь «нукер» и в его возрасте к его имени до сих пор не добавляют почётного слова «мулла». Его в течение пятидесяти лет, произошедших после событий 1848 года, считали здесь предателем. Чоцха, видимо, оскорбила излишняя услужливость 90-летнего Саида перед начальством. Старого нукера посадили в тюрьму, как убийцу, но он был ночью кем-то застрелян. Допросы начальником округа всех подозреваемых, применение репрессивных мер к нукерам, сторожившим в ту ночь тюрьму, не дали никаких результатов для выявления стрелявшего. Следует заметить, что упомянутая в рассказе «Чоцх» крепость была построена в 1839 году командиром Отдельного Кавказского корпуса генералом от инфантерии Е. А. Головиным (1782 -1858). Она в настоящее время является историческим памятником и охраняется государством. Несомненно, ахтынские рассказы Э. Бирзниека-Упита являются одними из самых удачных его произведений, они ничуть не потеряли своей художественной и исторической значимости. Они просто требуют нового, современного прочтения. Из Ахтов писатель уехал в Балаханы – село рядом с Баку, где было множество нефтяных колодцев, и земля, пропитанная нефтью, «горит и употребляется для варки пищи и топки печей» (Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона). Ныне Балаханы – один из районов Баку. Здесь писатель долго продолжает свою просветительскую миссию. Преподаёт в школе, работает библиотекарем, занимается книгоиздательской деятельностью (его издательство функционировало в Риге). В книгоиздании писателя заботила не коммерческая, а чисто просвещенская сторона дела. Заодно писатель занимал и чиновничью должность в одной из нефтяных фирм в Баку. Многие сосланные в Закавказье революционеры пользовались его щедрым гостеприимством. Писатель также оказывал материальную помощь поэту Яну Райнису и его жене Аспазии, жившим в то время в Швейцарии, ежемесячно переводя им определенную сумму денег. Писатель также поддерживал других латышских писателей-демократов, испытывавших нужду. Оплата учительского труда Э. Бирзниека-Упита составляла 600 рублей в месяц. Это по меркам тех лет немалые деньги, царский рубль был свободно конвертируемой валютой. Такую высокую заработную плату Э. Бирзниеку-Упиту установил сам директор народных училищ Бакинской губернии и Дагестанской области А. С. Тхоржевский, который ценил латышей как трудолюбивых и не ждущих от кого-то подачек людей. Из всех кавказских рассказов писателя мне было доступно всего лишь пять, вошедших в книгу «Рассказы», вышедшую в Латвийском государственном издательстве в 1955 году. Из них один – «Мамед и осёл», где повествуется о смешной и поучительной истории из школьной жизни. Здесь угадывается, что рассказ имеет отношение к балаханскому периоду. «Татарчонок» Мамед имеет большое желание учиться, но его отец часто отвлекает его от занятий, требуя от него помочь в обыденных житейских делах. Вот как изображён отец мальчика: «– Ты, учитель, научи моего мальчишку читать, писать и считать, – начал отец на ломаном русском языке, – чтоб со временем работать в конторе фабрики. Всякие там географии, истории и пение – это ему не нужно, только писать и считать». К этому периоду можно отнести ещё два рассказа: «Расстрелянный флаг» и «Сожжённая школа». Писатель их не включил в цикл кавказских рассказов потому, что в них героями выступают не представители местных национальностей. В «Расстрелянном флаге» рассказывается о том времени, когда «в бакинском нефтяном районе полиция и администрация боялись всего красного как огня». Кто-то на самую верхушку заводской трубы вывесил красный флаг, но ни тайные агенты, ни полицейские его снять не могли. Фирме грозит большой штраф за допущение такого происшествия на своей территории. Тому, кто снимет флаг, пообещали и премию, которую сначала с 10 рублей повысили до 30, а затем и до 100. Но никто из рабочих не захотел получить эти деньги. Только через день по особому распоряжению властей пришли лучшие стрелки и пулями перебили древко, и разорванный красный флаг упал на землю. В «Сожжённой школе» речь идёт о периоде, когда была подавлена революция 1905 года. В окрестностях Баку свирепствовали карательные экспедиции. Одна из таких групп нагрянула и в школу, учителя которой заподозрили в инакомыслии: он учил детей по какой-то новой программе, принятой на конференции прогрессивными учителями, но не властями. Школу сжигают. Учитель и его семья спасаются бегством. Одним из самых больших кавказских рассказов является «Ущелье». Он посвящён большой трагедии – катастрофическому наводнению, случившемуся в Осетии, в ущелье реки Геналдон, уничтожившему целые сёла, в том числе и сельчан главного героя Нестора Амбалтая, выпускника Одесского университета, инженера-нефтяника, работавшего в Балаханы. В рассказе с большим знанием и пониманием описаны быт и обычаи осетинского народа, мастерски изображены пейзажи этого поднебесного края. Учитывая тот факт, что писатель в своих рассказах показывает реально существовавших людей, можно полагать, что Нестор Амбалтай и вся его история – не художественная выдумка Э. Бирзниека-Упита. Из этого рассказа следует, что после долгих лет, проведённых в Пришибе, Ахтах, Балаханы и Баку, некоторый период пребывания писателя на Кавказе связан с Осетией, хотя официальная его биография в различных советских энциклопедических словарях не содержит такой информации. Может, ответ скрывается в недоступных нам латышских или других источниках? Во время моей работы над этой статьёй, сын Кияса Меджидова Марат Меджидов мне предоставил письмо Саульцерите Виесе, написанное 9 марта 1971 года Киясу Меджидову. В нём латышская писательница и в то же время главный хранитель фондов Музея истории литературы и искусства им. Я. Райниса говорит о том, что из Латвии на Кавказ отправляется группа музейных работников, чтобы собирать материалы о Бирзниеке-Упите. Автор письма выражала желание встретить лезгинского писателя, жившего в Ахтах, и побеседовать с ним «на эту тему». Из копии ответного письма Кияса Меджидова видно, что писатель готов встретиться с музейными работниками из Латвии и передать им свой рассказ о том, как Бирзниек-Упит безвозмездно учил грамоте двух сыновей ахтынца Гасанова – бакинского рабочего. Кстати, позднее один из братьев Гасановых стал городовым в Баку. По свидетельству Марата Меджидова, его отец передал русский подстрочник этого рассказа гостям из Латвии. К сожалению, оказалось, что рассказ не был опубликован на лезгинском языке, и оригинал его утерян. Я пытался связаться по электронной почте с Музеем литературы и музыки, с которым объединился прежний Музей истории литературы и искусства им. Я. Райниса, но ответа не последовало. Выявление этого рассказа не только дополнило бы наследие Кияса Меджидова, но и открыло бы ещё одну неизвестную страницу из кавказской жизни Э. Бирзниека-Упита. Вышеупомянутый очерк Б.Гаджиева о Бирзниеке-Упите был написан после поездки автора в Латвию, где познакомился с дочерью писателя Ниной Эрнестовной Вайсмане, жившей в Юрмале. Дочь знала о Кавказе и полюбила этот край по рассказам отца. В 1971 году она приехала в Ахты на торжественный вечер, посвященный 100-летию со дня рождения литератора. Посетила дом, где жил её отец, была в крепости, походила по улицам древнего села. Когда уезжала, проводить желанную гостью пришли сотни ахтынцев. «Хорошие у вас люди, – сказала на прощание Нина Эрнестовна, – и я понимаю, почему мой отец так полюбил Дагестан», – пишет Б. Гаджиев. В Лезгистане с благодарностью помнят, что здесь был известный латышский писатель. Его имя упоминают все авторы, кто пишет об Ахтынском районе Дагестана, об ахтынской школе № 1 или об известных выпускниках этой знаменитой школы. К сожалению, не могу сказать, переведены ли все кавказские рассказы писателя на русский язык. А было бы неплохо переиздать их для российского читателя. В них, как и в упомянутых выше произведениях, мы наряду с настоящим подвижническим, просветительским и писательским подвигом Э. Бирзниека-Упита увидели бы любовное, почти сыновнее, отношение автора к Кавказу, восхитились бы подлинным отражением бытия и духовного ландшафта кавказцев, нашли бы ответы на многие вопросы нашего времени.