Как я встречал Солженицына
Рискую обрушить на себя всю ярость почитателей знаменитого диссидента, большая часть которых его не читала, но… Все мы когда-то принимались за «Архипелаг ГУЛАГ»: кто-то добрался до конца, кто-то — нет. Я лично всего не осилил. Тяжелая речь, да и чернуха беспросветная. А вот и Достоевский, и Гюго у меня пошли. Но я не про это хотел рассказать. Воспоминания нахлынули…
Весной 1994-го по всей Руси великой прокатилась радостная весть: возвращается совесть России, душа русского человека — Александр Исаевич Солженицын, который смело писал про зверства большевиков и на себе испытал ужасы кровавого режима. Разумеется, уехал он не потому, что хотел, а потому, что выхода не было. Желал ли он вернуться? Без сомнений. Только во времена СССР это было немыслимо.
Может быть, от обиды и тоски Солженицын однажды заявил, выступая в Нью-Йорке перед профсоюзами, что ждет, когда США нарастят ядерный арсенал и скажут Советам: «Внимание, мы отправляем войска в Европу. А если вы пошевельнетесь, мы вас уничтожим!» Позже он говорил, что его не так поняли. Однако в «Архипелаге ГУЛАГ» автор вкладывает свои слова в уста персонажа, который кричит красным палачам: «Подождите, гады! Будет на вас Трумен! Бросят вам атомную бомбу на голову!» Слово не воробей…
Писали, что Горбачев, избранный первым президентом России в 1990 году, сразу же пригласил писателя на родину. Но такие фигуры, как нобелевские лауреаты, не всегда могут делать то, что хотят. Он печатал книги, выступал на международных форумах — в общем, вернуться в страну, освобождающуюся от цепей тоталитарного режима, Солженицын смог только спустя четыре года.
Ехать решил через Владивосток. Или не он решил, продюсеры его — мне неведомо. Так или иначе, самолет «Аляска Эйрлайнс» доставил узника совести после двадцати лет изгнания в Магадан. Из Америки шли, дозаправка нужна была. Потом — в Артем Приморского края. (Артем — это городишко возле Владивостока, что-то вроде подмосковного Домодедова).
В Магадане из самолета мало кого выпустили, писатель смог только постоять у трапа, посмотреть на колымские просторы. Солженицын там сидел. Что он ощущал? Ностальгию по молодости? Печалился о лагерных бедолагах, судьба которых оказалась куда горше? Говорят, Александр Исаевич поцеловал землю — на это смотрели пассажиры и журналисты, которые летели с ним. Путь продолжили.
Так получилось, что в том же самолете мой знакомый с Аляски летел. Назовем его просто Дима. Сейчас Дима известный человек в мире Приморского телевидения, а тогда он простой журналист был. Смотрит Дима — Солженицын! Он к нему: «Читал, слышал! Большая честь…» Солженицын отнесся к соотечественнику благосклонно. Говорит: «А вы кто, откуда, кем работаете?» Услышал, что на телевидении, замолчал, а потом отвернулся к окну и ни слова.
Дима и так и этак. Думает, может, обидел чем? Все прояснил энергичный молодой парень, оказавшийся сыном писателя. Честно рассказал, что у отца контракт с корпорацией «Би-би-си»: первые слова на русской земле должны быть сказаны представителям британской компании. Потом этот же паренек с автографами всем помог — вышел в проход, к соотечественникам обратился: кто купит книгу отца, тот может ее подписать у автора! Многие воспользовались возможностью, хотя книги стоили недешево.
В приморском аэропорту набежали журналисты, и моего товарища от знаменитости оттерли. Да что товарища — родственников писателя оттолкнули. Солженицын ругался: жене отдавили ногу, а его пихнули штативом. Потом нобелевского лауреата посадили в лимузин и повезли во Владивосток. Очень красиво было, когда они на центральную городскую площадь влетели. Душа замерла, правда.
Фонари уже зажглись, зайчики на матовых крыльях тяжелых машин, мигалки… Еще Эннио Морриконе над площадью в динамиках зазвучал. Ну помните, в кинофильме «Профессионал», где Бельмондо уходит к вертолету, а президент не может решиться приказ снайперам отдать? В 90-е во Владивостоке эту тему по радио крутили, когда кого-нибудь из крутых взрывали. Портовый город. Ненавистный «Совок» рухнул, пришел капитализм. Расстрел в ресторане или взлетевший в воздух джип были обычным делом.
Так вот… Кавалькада на огромной скорости развернулась и мягко остановилась у главного городского памятника — бронзового бойца в буденовке с дудкой. Площадь Борцов Революции, если быть точным. Солженицын на трибуну вышел. Стоит и молчит. Наверное, устал или эмоции… Все-таки возраст. Народу было немного — полсотни от силы. Это потом в газетах написали, что «тысячи русских людей, море цветов…»
На этой площади собирались праздношатающиеся — пьянь всякая. Когда давали бесплатный концерт от администрации, какую-нибудь «Фабрику» на сцену выпускали, действительно могла быть пара тысяч. Малолетки глотали кислоту, пили алкоголь… Их тут же рвало, некоторые справляли нужду. Полиция в те времена на такие мелочи смотрела сквозь пальцы: не стреляют — и слава богу!
Глядит Солженицын на народ, а по бокам у него два человека в кожаных куртках стоят. Секьюрити. Держат в руках какую-то штуку типа радара и на толпу направляют. От прибора в ухо проводок идет. На экран поглядывают. Я так думаю, это было что-то вроде дистанционных магнитометров с узконаправленной антенной. Металлоискатели, в общем, чтобы клиента не застрелили. Мало ли.
Александра Исаевича человек из свиты мягко подтолкнул под локоть — мол, сказать что-нибудь надо. Он начал говорить, но снова умолк. Тут кто-то прямо перед трибуной снизу как заорал: «Да говори уже!» — и грязно выругался. Все смеяться стали. Пьяные, что с них возьмешь? Через несколько минут «встречу» закончили, и Солженицын унесся в сумерки на блистательном авто.
Спустя сутки он уехал в Москву — хотел посмотреть на Россию из окна поезда. Потом в Приморье ходила байка, будто его братки пытались напрячь. Якобы пришли в гостиницу и завели разговор на тему, что теперь в России «любой бизнес облагается налогом». Ревущие 90-е, куда там Чикаго 30-х… Разумеется, спецслужбы мгновенно эту досадную случайность нивелировали.
А потом была поездка по родине, которую писатель хотел увидеть без оков. Из Владивостока он отправился в Хабаровск. Говорят, американцы про это фильм сняли, который у нас даже показывали в 1995-м. Про людей и про природу. Я его смотреть не стал.