Структура ВНИРО работает как часы

Прошедший год стал первым после включения научно-исследовательских институтов Росрыболовства в единую структуру с региональными филиалами. Несмотря на беспокойство рыбаков, как отразится процесс реорганизации на ресурсных исследованиях, сложный период в целом удалось пройти без потерь. Какие возможности приобрела отраслевая наука, какие амбициозные проекты запланированы на ближайшие месяцы, чем выгоден комплексный подход к морским исследованиям и о каких судах мечтают ученые, в интервью Fishnews рассказал директор Всероссийского НИИ рыбного хозяйства и океанографии (ВНИРО) Кирилл Колончин.  – Кирилл Викторович, на каком этапе сейчас находится реорганизация рыбохозяйственной науки? Все ли филиалы ВНИРО встроились в новую систему и с какими сложностями пришлось столкнуться? – Прежде всего, отмечу, что подобных масштабных объединений в нашей истории никогда не случалось. А с учетом того, что ВНИРО – это государственная структура, перестроить ее фактически в научный холдинг было сложно вдвойне. Требовалось таким образом настроить работу всех наших служб, от финансовых до научных, чтобы ни в коем случае не нанести ущерб основной деятельности института. Ведь существует четкая схема принятия решений, связанных с определением общих допустимых уловов, рекомендуемых и возможных выловов. И каждый день, который выпадает по причине несогласованности, наносил бы ущерб отрасли. Но насколько я понимаю, наша промышленность процесса реорганизации не заметила, а значит, все прошло хорошо. – Хотя опасений в прошлом году хватало. – Все получилось так, как мы и планировали. Срок мы сами себе установили очень жесткий – десять месяцев. За это время были проведены все необходимые процедуры, и сегодня мы функционируем как единый институт. Понятно, что есть какие-то шероховатости, потому что в укрупненном коллективе больше согласований, строже контроль за исполнением. Но в целом могу сказать, что сейчас структура ВНИРО состоит из 28 филиалов и она работает как часы. С 1 августа у нас было введено новое штатное расписание. Помимо Ученого совета ВНИРО, который является главным научным органом, теперь у нас есть Коллегия – это высший исполнительный орган, отвечающий за принятие важных организационных и административных вопросов уставной деятельности. Мы вышли на стопроцентное исполнение указов президента об уровне оплаты труда научным работникам. Кроме того, у нас появился свой профсоюз. Поскольку сегодня во ВНИРО трудятся более 5 тыс. сотрудников, должна быть организация, которая сформирует коллективный договор. И наши ученые предложили создать большой всероссийский профсоюз. Он уже зарегистрирован, и в него вошли все наши филиалы. – А в научном плане преимущества объединения тоже видны? – Конечно, видны. Во-первых, это единое государственное задание. Эффект синергии в данном случае огромный. Благодаря объединению мы смогли провести крупнейшие, на мой взгляд, за новейшую историю научные исследования и реализовать ряд сложных проектов. Кроме того, были исключены риски дублирования научных исследований, что позволило более эффективно использовать бюджетные средства. Этот год начался с исследований зимнего периода жизни тихоокеанских лососей. Затем НИС «Профессор Кагановский» отправилось в Канаду. Эта экспедиция показала, что мы готовы работать, как и в советское время, не только на территории России, но и в зарубежных водах. Причем наши ученые продемонстрировали такие высокие результаты слаженной работы, что мы до сих пор не можем отбиться от предложений наших зарубежных коллег продолжить совместные научные исследования. Весной на том же самом «Профессоре Кагановском» мы провели глубоководные исследования в районе Императорского хребта в Тихом океане. Отдельный институт вряд ли бы смог организовать такую экспедицию. Параллельно с этим у нас произошел настоящий прорыв по линии взаимодействия с Российской академией наук, несмотря на, скажем так, достаточно сложную историю отношений. В рамках соглашения о сотрудничестве нам удалось убедить руководство РАН, что обе стороны получат выгоду как от использования наших судов и наших экспедиций с участием академических институтов, так и наоборот – от участия наших специалистов в экспедициях РАН. Совсем недавно мы разговаривали с вице-президентом РАН академиком Андреем Адриановым насчет отправки наших специалистов в рейс НИС «Академик Мстислав Келдыш» в Антарктиду. Это помимо того, что научное судно ВНИРО «Атлантида» уже ушло в антарктические воды. Но там планируются другие зоны, другие виды исследований – вместе мы получим результат шире и интереснее. Среди других достижений – трансарктический переход «Профессора Леванидова». В результате удалось получить огромный массив научных данных о водных биоресурсах Чукотского, Восточно-Сибирского, Карского морей и моря Лаптевых. Об этом рейсемного говорили, ведь мы открыли новые запасы востребованных рыбаками видов водных биоресурсов, в том числе минтая в Чукотском море и краба-стригуна опилио в Карском море, которые уже сегодня вводятся в ОДУ. И все благодаря этой экспедиции. Представить себе, что наши институты порознь смогли бы, к примеру, отремонтировать «Атлантиду» и отправить ее в Антарктику, а на следующий год ввести в строй НИС «Профессор Леванидов» уже на новом техническом уровне, было просто невозможно. В конце октября на совете директоров мы представили несколько суперамбициозных проектов уже на будущий год. В отличие от прежнего подхода, когда на один рейс ставилась одна задача – это дорого и не всегда эффективно, теперь мы охватываем целиком определенную акваторию и работаем на выполнение сразу группы задач, которые есть у нас в плане. – Получается, вы перешли к комплексному подходу к исследованиям? – Именно к комплексному. На 2020 год у нас запланирована Вторая Беринговоморская экспедиция, которая будет выполняться несколькими нашими судами и позволит собрать системные данные по этому району. Еще один глобальный проект – Вторая Амурская экспедиция. Первая проводилась еще в 1930-е годы, и как ни прискорбно, многие знания по Амуру с тех пор не обновлялись. Такие масштабные задачи невозможно было решить силами одного-двух-трех институтов, зато они под силу единому ВНИРО. К тому же в этом году благодаря программе по улучшению материально-технической базы мы потратили рекордное количество средств на оснащение наших филиалов. Хотя это происходило уже во второй половине лета, и часть этой программы перейдет на следующий год, но у нас не останется подразделений, которые не имеют собственного маломерного или среднемерного флота или автомобильной техники. – А такие были? – Были. Надо понимать, что система до такой степени устарела, что даже рыбопромышленники нередко относились к ней скептически. Ну, что это такое – мы определяем ресурс одной речки по соседней? Выглядит странновато. Хотя с точки зрения математического моделирования это возможно, но лучше бы, конечно, иметь конкретные данные по обоим водным объектам. Поэтому одна из наших амбициозных задач касается как раз сибирских рек. Это формирование на базе Госрыбцентра крупнейшего пресноводного филиала в Тюмени, который будет охватывать все регионы от Урала до Магадана. Там предусмотрена огромная программа по сиговым, по многолетнему изучению крупных рек – Лены, Енисея, что позволит по-другому взглянуть на многие процессы. Или взять программу строительства нового научно-исследовательского флота – уже под задачи объединенного ВНИРО. Пока у России еще остается самый большой в мире научный флот, но его ресурс подходит к концу. Все наши НИС дорабатывают последние годы. Капитальный ремонт таких судов обходится все дороже, да и уровень техники, в первую очередь измерительной, ушел так далеко вперед, что каждое новое НИС, как мы планируем, по своим возможностям и техническим характеристикам заменит во всех смыслах два старых. – Проекты новых НИС разрабатывались с учетом пожеланий ВНИРО? – Строительство судна – сложный процесс со своей спецификой, где надо уложить пожелания в возможности. Тем более если речь идет о научно-исследовательском судне. Это экипаж 40 человек, из них половина – научная команда. Требуется наличие как минимум 10 лабораторий, которые в состоянии работать в условиях от тропической жары и до арктического холода. Судно должно выдерживать любые шторма, при этом быть экономичным и удовлетворять всем последним требованиям, вплоть до шумности двигателя. Поэтому мы уже больше года занимаемся концептом. Параллельно ВНИРО принимал участие в разработке проектной документации для больших 120-метровых НИС. Проектная документация была заказана российскому КБ, а мы выступали соисполнителями в плане научного оборудования. Что касается 70-метровых НИС – наших основных рабочих лошадок, то мы все делали самостоятельно и, на мой взгляд, выбрали наилучшую на сегодняшний день концептуальную модель. Мы ее полностью отработали – от винта до внутренних помещений, в которых наши ученые будут трудиться. – У вас уже есть понимание по срокам строительства и финансированию этих проектов? – Финансирование заложено. В 2020 – 2021 годах на строительство выделяется 5,9 млрд рублей. Это позволит в течение двух лет построить два современных, оснащенных новейшим оборудованием научно-исследовательских рыболовецких судна – НИРС. – Когда планируется объявить конкурс по выбору верфи? – В начале 2020 года. – И через какой срок реально может начаться строительство? – В 2020 году будет заложено первое НИРС. Действующее законодательство позволяет нам заказать строительство судна «под ключ» у одного подрядчика, включая оснастку оборудованием. Уже готов концепт-проект. Акт о выполненных работах мы подписали в Санкт-Петербурге 20 декабря с известной в мире норвежской компанией Kongsberg Maritime, которая спроектировала наше НИРС. – Говорить о конкретной площадке для строительства еще рано? – Это точно будет российская верфь. На всех возможных площадках мы уже побывали и представляем себе технические возможности будущих исполнителей. Могу сказать, что им непросто будет поучаствовать в таком проекте, потому что компетенций здесь должно быть много. К тому же будущая верфь должна обеспечить поставки необходимого оборудования, часть которого в нашей стране не производится. – Вы уже коснулись сотрудничества с РАН, которое получило новый импульс после подписания соглашения в сентябре 2018 года на ВЭФ. Расскажите подробнее, какие совместные проекты удалось реализовать за этот срок? – Начнем с того, что экспедицию по арктическим морям, которую я назвал трансарктическим переходом, мы соединили с экспедицией, которую выполняло НИС «Академик Мстислав Келдыш» по изучению Карского бассейна. Собранную информацию мы свели в единый массив данных. Это позволило нам изучить промысловые скопления сайки и краба-стригуна опилио в разное время, то есть за целый сезон. Такого в нашей истории не было ни разу. Сейчас мы занимаемся обработкой и анализом данных. Другой важный раздел совместной программы – глубоководные исследования в Тихом океане. Они были организованы аналогичным образом – в одном и том же районе, но с разницей в несколько месяцев. Со стороны РАН в них принимали участие Национальный научный центр морской биологии и НИС «Академик Лаврентьев». Работы велись на глубинах до 2,7 км с использованием телеуправляемого подводного аппарата. Удачно сложилось сотрудничество в Азово-Черноморском бассейне, где у ВНИРО сейчас только прибрежный флот. Совместно с Институтом биологии южных морей наши сотрудники выполнили пять рейсов на академическом НИС «Профессор Водяницкий» – три в Черном море и два в Азовском, что дало нам очень много новой информации об экологии и видовом составе этих районов. В этом году еще одной задачей были экспедиции, связанные с рыбным хозяйством реки Волги. Специалисты ВНИРО на нашем НИС «Дафния» совместно с НИС «Академик Топчиев» РАН провели исследования по всей протяженности Волги. Это более 4 тыс. км водных путей – от Ярославской области до Астраханской. Таким образом, мы смогли покрыть своими исследованиями весь каскад водохранилищ – Рыбинское, Горьковское, Чебоксарское, Куйбышевское, Саратовское и Волгоградское, а также нижнюю незарегулированную часть Волги. – Ничего себе! – Это еще один пример того, что может единый большой институт, хотя еще вчера считалось, что это просто невозможно. Более того, такие объемные исследования мы будем организовывать ежегодно. Кроме того, интересные работы совместно с РАН мы провели на озере Байкал, где нашим партнером выступал Институт проблем экологии и эволюции. Исследования в основном касались изучения байкальской нерпы, причем наблюдения велись не только традиционным способом – обходом, но и с наших беспилотных аппаратов «Орлан». Облетами «Орлана» мы смогли полностью закрыть Байкал со всеми миграциями. Собрали огромный материал, и уже получили первые данные. Стало известно, что учтенная численность популяции байкальской нерпы в разы превышает цифры, которые были известны ранее. Итоги совместной работы мы собираемся в ближайшее время обсудить на президиуме РАН, но уже могу сказать, что есть договоренность продолжить в следующем году сотрудничество в том же объеме. Планируем подписать программу совместных исследований на 2020 год в феврале во Владивостоке. – В ноябре из Калининграда стартовал первый за много лет научный рейс в антарктические воды. На ваш взгляд, какой срок потребуется рыбакам, чтобы возобновить промысел криля и других видов водных биоресурсов в Антарктике? – Возобновить промысел криля – это задача бизнеса, а не наша. Хотя именно ВНИРО открыл запасы криля, о чем не устают напоминать наши иностранные коллеги. Думаю, что сегодня промышленность должна посчитать эффективность работ. Говорят, что рыболовство в антарктической зоне малорентабельно. Но тогда почему это выгодно для китайцев, норвежцев, американцев? Значит, что-то в этих расчетах не совсем верно. Думаю, что речь идет исключительно о глубокой переработке криля. Это подразумевает, что должен появиться и новый флот, который соответствует таким задачам. Невозможно представить, что кто-то в замороженном виде повезет криль оттуда. А вот крилевое масло и другие продукты – хитин, хитозан и так далее, которые вырабатываются из криля, – это тысячи процентов дохода. Поэтому думаю, что наши трехлетние экспедиции и параллельно с этим работа с бизнесом со стороны Росрыболовства помогут рыбакам сориентироваться. – Вы видите горизонт ожидания не более трех лет? – Если этот горизонт будет больше, то мы окончательно для себя должны забыть эту акваторию, потому что туда идут все и там уже конкуренция. В советское время еще не существовало заповедных зон и других ограничений, мы могли бороздить океан и ловить все что угодно, а сегодня весь мир этим занимается. Если мы хотим прочно закрепиться в первой пятерке стран по добыче водных биоресурсов, то обязаны ловить не только в своих территориальных водах. Да и в них следует работать с большей эффективностью, чем сейчас. – Если вернуться к нашим водам, последние два года лососевая путина на Дальнем Востоке заставила забыть о разделении на «рыбные» и «нерыбные» годы, подняв планку до полумиллиона тонн. Есть ли предпосылки для продолжения этой тенденции или щедрость природы уже на исходе? – В данном случае прогнозы давать сложно, потому что анализ еще не завершен. Ждем последние данные и приступим к оценке следующей путины. Но уже сейчас можно сказать, что меры, которые приняло Росрыболовство, повлияли на эти показатели. Я имею в виде вопросы рыбоохраны, возрождение заводов Главрыбвода и выпуск молоди, а также бережное отношение к запасам крупных игроков на лососевом рынке. А вот биология во многом остается загадкой. Мы четко понимаем, что изменения климата и температуры воды влияют как на миграции, так и на основные точки подхода рыбы. Отмечу, что основные подходы лососей в перспективе будут севернее – на Камчатке и далее на Чукотке. Это потребует от нас определенных усилий, связанных с восстановлением промысла на Сахалине, где создана развитая инфраструктура с большим количеством заводов. Мы сегодня активно думаем над тем, чтобы подготовить даже отдельную программу «Лососи Сахалина». Именно поэтому мы начали заниматься Амуром, где уже требуется вмешательство государства, чтобы восстановить ресурс, в противном случае лососей там будут вспоминать только в музеях. По общим цифрам пока не могу сказать, посмотрим. Но в этом году мы лососевую путину угадали почти в полном размере. Если предыдущий год даже для нас стал сюрпризом, то в нынешнем практически все прогнозы сошлись. – Дальневосточные регионы крайне волнует вопрос сопровождения лососевой путины. Сейчас подготовку рекомендаций для комиссий по анадромным замкнула на себе Москва. На ноябрьском ДВНПС отмечалось, что это замедляет процесс принятия решений. Будет ли эта проблема как-то решаться? – Отмечу, что все решения комиссий по анадромным всегда принимаются в Москве. Никаких изменений в этом плане не было. Наши структурные подразделения принимают участие в заседаниях комиссии и позиция, которую они там озвучивают, обязательно проходит согласование на биологической секции ВНИРО. Напротив, в этом году мы впервые за всю историю представили стратегию развития лососевого промысла. Такого никогда не было. Мы всей стране объявили, как будем регулировать вылов на перспективу. Показали и рассказали об этом весной на Камчатке на ДВНПС, для того чтобы позволить рыбакам наилучшим образом подготовиться к промыслу. И если мы говорили, что нет рыбы и надо закрывать, значит, на то были научные основания – иначе ловить будет нечего. После реорганизации во ВНИРО появился департамент анадромных рыб. Во время путины он работает в круглосуточном режиме, участвует во всех комиссиях, если необходимо, направляет рекомендации или предписания. Однако региональная комиссия по анадромным может и не прислушаться к нашему мнению. Ее возглавляет губернатор, в нее входит достаточно людей, которые могут и не согласиться с мнением науки. Другое дело, хотим ли мы дальше совершенствовать эту структуру? Хотим. На следующий год будет предложена новая стратегия, мы вновь вынесем ее для обсуждения на ДВНПС. Кроме того, мы создадим комиссию с Главрыбводом для оперативного решения вопросов. И я уже рассказал вам про новые проекты – это и Вторая Амурская экспедиция, и, возможно, проект по Сахалину. – Сахалинский проект подразумевает в первую очередь новые рыбоводные заводы или восстановление естественных нерестилищ? – Прежде всего, это инвентаризация всех рек и нерестилищ. Последний раз крупные исследования проводились несколько десятков лет назад. За это время ситуация сильно изменилась. Сейчас получается, что подходит путина – горячая пора, все ругаются, ловят, потом путина заканчивается, все успокаиваются. На следующий год все повторяется. Мы хотим комплексно оценить лососевые ресурсы острова, понять, что происходит сегодня и будет происходить завтра или через десять лет, сделать модели. Затем вместе с заводами и рыбопромышленниками решить: где и сколько выпускать продукции и сколько вылавливать. Это очень непростая работа. Утвержденного проекта пока нет, но мы хотим его сделать. Недавно встречались с представителями экологической общественности Сахалина, которые выразили готовность помогать его реализации, предоставив волонтеров и свои наработки. – В этом году в центре внимания оказалась ситуация с косатками и белухами из бухты Средняя. Экологи, журналисты, активисты в течение нескольких месяцев наблюдали за тем, как специалисты ВНИРО выпускали животных на свободу. С точки зрения науки, какой смысл был в этой операции? – Для сотрудников ВНИРО это в первую очередь был научный проект, а не медийный. Мы выполняли работу в крайне сложном графике при колоссальном прессе со стороны общественности и средств массовой информации. Выпуск животных успешно завершен. Данные мы получили абсолютно уникальные. Все зарубежные коллеги нас поздравляли и говорили, что такого объема информации по косаткам и по белухам, какой собрал ВНИРО, ни у кого в мире нет. Самое важное, что благодаря установке спутниковых маяков мы сегодня имеем представление о миграциях косаток – о чем до сих пор было малоизвестно. Теперь мы знаем, в каких районах эти животные держатся летом и куда мигрируют зимой. Некоторые датчики еще сохранились, хотя многие косатки их оторвали, уже находясь в составе диких семей, поэтому мы продолжаем наблюдения. Информация еще обрабатывается, но могу сказать, никто не мог предположить, что за короткое время пути миграции отпущенных на волю особей превысят 4,5 тыс. км. Можете себе представить? Это не только Охотское море, это и север Сахалина, и Курильские острова, и Япония. Что касается белух, то здесь тоже поступает очень много информации по миграциям. Мы будем продолжать этот мониторинг весь следующий год, о чем недавно договорились с экологами. Очень важным вопросом для науки была возможность адаптации животных к естественным условиям обитания после многих месяцев неволи. Ведь они вместе с тренерами готовились к выступлениям в океанариумах, и было непонятно, смогут ли они найти понимание у своих диких сородичей. Мы знаем, к примеру, что если птенец выпал из гнезда, назад его уже не примут. Поэтому риск с косатками и белухами был максимальным. На первом этапе мы в принципе не были готовы поддержать в научном плане эту работу. А когда нам ее поручили, возникли и чисто практические вопросы по погрузке, транспортировке, сопровождению морских млекопитающих к местам выпуска. Специалистов таких в мире нет, а критика наших действий сыпалась со всех сторон. Тем не менее сегодня можно точно сказать, что лучше ВНИРО готовить и выпускать косаток и белух, перевозя их на дальние расстояния, не умеет никто. Мы четко знаем, как они себя ведут, что им нужно, как их грузить, как менять воду, в какую погоду и в каких местах выпускать и так далее. Ни один зверь не погиб в процессе транспортировки или выпуска и никого не выбросило на берег позже. Сейчас все животные воссоединились со своими дикими семьями либо сформировали новые – у нас есть их снимки вместе с дикими сородичами. – Значит, адаптация оказалась успешной? – Да, адаптация прошла успешно. Поведение косаток и белух аналогично поведению их диких сородичей. Что интересно, даже реакция на людей снова стала как до отлова. Одна из наших косаток выходила на рыбаков, эти ролики даже показывали в соцсетях. Она не вела себя агрессивно, на правах хозяйки поприветствовала лодку, но при этом корм у людей не взяла. Все эти факты – научный материал, который открылся нам благодаря работе с морскими млекопитающими в ходе как операции по их выпуску, так и последующего мониторинга их поведения. Анна ЛИМ