Захарова против Чубайса: у каждого своя травма опыта девяностых
Развернувшаяся на страницах Facebook заочная дискуссия официального представителя российского МИДа Марии Захаровой и Анатолия Чубайса в связи с очередным провокационным выступлением последнего стала новым свидетельством того, что главный раскол в российских элитах так же, как и в российском обществе в целом, пролегает по линии отношения к опыту девяностых годов. Без преодоления этого раскола вряд ли можно говорить о каких-либо общенациональных ценностях развития страны, хотя основное направление движения в данном случае предельно понятно — это преодоление бедности значительной части населения. Некое подобие нового общественного договора между обществом и государством, сложившееся в прошлом десятилетии и последовательно распадавшееся в нынешнем, было выстроено именно на фундаменте снижения уровня бедности. Но если о том, что Россия — бедная страна, начинают рассуждать публично деятели наподобие Чубайса, никаких успехов в борьбе с бедностью ждать точно не стоит, скорее все будет совершенно наоборот.
Все началось с того, что 16 января в ходе дискуссии об энергоэффективности на очередном Гайдаровском форуме Анатолий Чубайс изложил свое представление о том, как надо бороться с энергорасточительностью. Последняя, по мнению «отца» реформы российской энергетики, является прямым следствием того, что электроэнергия в стране дешевле, чем в мире, примерно в два раза. «В результате мы оказываемся в ситуации фундаментального правила: дешевое экономить незачем. Мы не можем переломить этот тренд. Это то, что лежит в основе человеческого поведения. В этом смысле низкая цена всегда равна энергорасточительности. Это фундаментальная основа, в которой мы живем», — так аргументировал Чубайс свою позицию.
Способов справиться с энергорасточительностью, по его мнению, существует в целом всего два — либо совершенствовать инструменты тарифного регулирования, либо директивно внедрять энергоэффективные технологии при одновременном запрете технологий энергорасточительных (наподобие традиционных ламп накаливания, которые были объявлены корнем зла энергорасточительности в годы президентства Дмитрия Медведева).
Сразу следует сделать отступление, что выдвинутые тезисы изначально чрезвычайно уязвимы к критике. Заявление относительно энергорасточительности не слишком стыкуется со статистикой энергопотребления, которая в России уже довольно давно растет крайне низкими темпами (порядка 1% в год), причем дефицита электроэнергии в стране нет. Так что если и ставить вопрос об энергорасточительности, то разве что в связке с постоянным ростом долгов за электроэнергию — то есть население, предположительно, не только палит свет по что зря, но еще и за него не платит. Но вклад в накопление долгов вносят не только граждане, но и организации, например, предприятия ЖКХ, отключить которые от сети в силу их пресловутой социальной значимости практически невозможно, и они этим с той или иной степенью успеха пользуются. В связи с этим многие энергетики давно и совершенно обоснованно предлагают внедрить в отрасли принцип стопроцентной предоплаты, который, кстати, стал бы заодно и механизмом влияния на отдельных энергорасточительных лиц (как физических, так и юридических). Однако данное решение в выступлении Чубайса упомянуто не было.
Вместо этого Чубайс принялся рассуждать о принципах формирования энерготарифов: «Следует ли из этого, что нам надо повысить цену на электроэнергию? К ответу на этот вопрос нужно подойти взвешенно. Россия — страна бедная, значительная часть населения живет бедно или очень бедно. Электроэнергия — это товар, без которого современная жизнь невозможна. С плеча, с ходу взять и решить задачу повышения цены неправильно. Что правильно? Правильно создавать ситуацию, когда богатые платят больше, а бедные на том же уровне. Это сердцевина той стратегии, которая когда-то была, к которой лет пять правительство подходило и отходило. Кажется, сейчас ситуация сдвинулась с мертвой точки. Тема социальной нормы потребления опять активно обсуждается».
Если бы не ремарка «Россия — страна бедная», то выступление Чубайса, возможно, не получило бы такой резонанс, все-таки введение социальной нормы потребления электроэнергии — тема довольно специфическая. В некоторых СМИ сразу же появились заголовки, что Чубайс, мол, предлагает поднять тарифы на электричество, о чем Чубайс, конечно же, не говорил. Но слова о бедности России действительно задели за живое многих, и в роли выразителя мнения большинства решила выступить Мария Захарова, сразу перейдя на личности.
«1. Россия — богатейшая страна. 2. А вот почему „значительная часть населения живет бедно или очень бедно“, хотелось бы узнать у человека, десятилетиями являвшегося членом правительства и топ-менеджером ключевых направлений отечественной экономики и промышленности, поподробнее. Жду ответа, как ваучер члена кабинета», — написала Захарова в Facebook 19 января.
Ответ от Чубайса последовал незамедлительно и был весьма примечательным в некоторых своих формулировках, по которым можно судить, что Чубайс, ныне, как известно, возглавляющий правление находящейся в собственности государства УК «Роснано», себя с этим государством в его нынешнем виде фактически не ассоциирует. «Вы, Мария Владимировна, госслужащий уже опытный — более 15 лет работаете чиновником. А я уже более двадцати лет назад ушёл из правительства и госслужащим не являюсь», — не преминул напомнить Чубайс, заодно аттестовав Захарову как «одного из наиболее активных блогеров всей действующей власти».
Намекая на то, что Захарова прибегает к «популистской риторике» и заменяет «серьезный разговор дворовыми аргументами», Чубайс примеривает на себя роль без малого отца-основателя российской государственности. «Когда мы начинали, в 1991 году, — заявляет он, — Вы были ещё совсем маленькой девочкой [что едва ли верно, поскольку в этот момент Захаровой было уже 15 лет] и вряд ли помните, что в то время средняя зарплата была около 12 долларов в месяц, деревянный рубль неконвертируемым, частнопредпринимательская деятельность была преступлением, Сбербанк со сбережениями населениями банкротом, годовое падение экономики 10−12%, реальная инфляция свыше 100%, а магазины пустыми. Мы в С-Петербурге на заседании исполкома обсуждали: хватит мяса городу на двое суток или все-таки на четверо. Хорошо помню уже позже, в 1992, в правительстве, как заседания начинались с доклада Министра хлебопродуктов (было такое министерство) о продвижении судов с импортным зерном в Россию из Канады и Австралии. Начав с этой точки строительство и государства, и экономики (ведь ни того, ни другого, по сути, уже не существовало), мы (и я сам в том числе), конечно же, совершили много ошибок. Тем не менее, когда вы начали свою работу, экономика в стране росла, рубль был конвертируемым, инфляция резко снизилась, дефицит исчез полностью. Это получилось не само по себе, а благодаря созданной в стране рыночной экономике, возрождённой в России частной собственности, построенной практически заново системе государственной власти на основе Конституции Российской Федерации (которую страна получила, пройдя по грани Гражданской войны)».
Риторические приемы Чубайса, конечно же, хорошо узнаваемы. Их архетипом — возможно, не осознаваемым Чубайсом, — служит знаменитый доклад Сталина на партийном пленуме в 1933 году, где он облачил достижения индустриализации в чеканные формулы: «У нас не было черной металлургии, основы индустриализации страны. У нас она есть теперь. У нас не было тракторной промышленности. У нас она есть теперь и т. д.». Но если сталинская речь, в конечном итоге, работает на известный образ, к которому неизменно обращаются апологеты вождя народов («принял страну с сохой, а оставил с ядерной бомбой»), то аргументация Чубайса изначально промахивается мимо сути заданных ему вопросов. Ведь если вынести за скобки переход на личности, то главный вопрос Марии Захаровой можно сформулировать так: почему вы, Анатолий Борисович, полагаете, что Россия — бедная страна? И если вновь обратиться к формулировкам Чубайса, то приходится признать, что, несмотря на создание рыночной экономики, возрождение частной собственности и строительство «практически заново» системы государственной власти, справиться с бедностью так и не удалось. Получается — не то строили? Или же борьба с бедностью изначально не входила в список реальных, а не декларируемых целей?
Здесь, конечно, надо сделать еще одно отступление и отметить, что вопрос о бедности или богатстве России не имеет однозначного решения. Если судить по самому общему показателю размера ВВП, то в абсолютном зачете Россия является шестой экономикой мира, то есть страной, потенциально очень богатой. Но по уровню номинального ВВП на душу населения мы находимся практически на среднемировом уровне — порядка $ 10,7 тысячи (данные Всемирного банка за 2017 год). По оценкам Росстата, основанных на сравнении доходов и прожиточного минимума, в России сейчас насчитывается порядка 20 млн бедных, или 13% населения страны — это практически в точности соответствует уровню бедности в такой стране, как Франция, и вроде бы не так много. Но если судить по независимым оценкам, то росстатовские цифры можно смело увеличивать в полтора-два раза, а это уже явно не «высшая лига» мировых экономик, но и не безнадежный «третий мир». Словом, Россия и здесь оказывается типичной полупериферийной страной, поэтому однозначно решить вопрос о богатстве и бедности в пользу Марии Захаровой или Анатолия Чубайса точно не получится.
Поэтому стоит обратиться к другому аспекту их заочной дискуссии — памяти о девяностых годах, которая и в том, и в другом случае оказывается травмирующей. Для Чубайса травматичны воспоминания о мясе, которого хватало то ли на два, то ли на четыре дня, для Захаровой же средоточием «травмы девяностых» становится августовский дефолт 1998 года, «года кризиса, ставшего результатом макроэкономической политики середины 90-х годов». «Поверьте, этот год я ни с каким другим не перепутаю, столько горя и разбитых судеб я тогда увидела», — вспоминает представительница МИДа.
Именно в этой точке аргументация Захаровой выглядит наиболее весомо. Чтобы в очередной раз не цитировать отечественные ангажированные источники или «Википедию», к которой зачем-то обращается Захарова в ответ Чубайсу, можно привести такую оценку британского журналиста и политолога Анатоля Ливена, который значительную часть девяностых годов провел в России и с большими оговорками, но признавал, что в октябре 1993 года развитие событий пошло по пути меньшего из всех зол. «Несостоятельность реформ и самого государства в полной мере подтвердили девальвация рубля и российский дефолт в августе 1998 года, — писал Ливен несколько недель спустя. — Эти события и их последствия уничтожили наивно оптимистический, свободно-рыночный идеологический взгляд на российские „реформы“, который был характерен для столь многих западных наблюдателей, и продемонстрировали моральную, интеллектуальную, экономическую и историческую ничтожность этих „реформ“», которые Ливен совершенно обоснованно сравнивает с масштабным изъятием земель у крестьян в Латинской Америке 19 века. Взяв на вооружение идеи «чикагских мальчиков», «реформаторы» во главе с Чубайсом предсказуемо причалили к берегам Америки, только не Северной, а Южной.
Затормозить разгон по этой траектории удалось лишь благодаря тому, что «реформаторы» после дефолта к облегчению большинства жителей России покинули правительство страны — но не ряды ее «элит». Поэтому прогноз, который Анатоль Ливен давал еще в 1999 году, сбывается с предельной точностью: «Мало оснований опасаться новой революции даже после экономического краха 1998 года — а именно она бы и потребовалась для полного замещения новых элит и создания совершенно новых государства и экономики. Такой вывод проистекает как из сохранения ими своего состояния за счет экспорта сырья (даже по упавшим ценам), так и из громадной культурной и идеологической поддержки, которую они получают от внешнего мира. Попросту говоря, либеральная капиталистическая модель общества не просто подавляющим образом идеологически доминирует в сегодняшнем мире — только ей и принадлежит господство на глобальном уровне, поскольку коммунистическая модель рухнула, а социал-демократическая сейчас терпит крах… Не в силах противостоять либеральному капитализму в общей идеологической битве, его оппоненты были вытеснены на периферию… С этой либерально-капиталистической моделью, конечно, связана и определенная модель „демократии“: не обязательно реальность, но по меньшей мере видимость. Как минимум в этом смысле Фрэнсис Фукуяма в своей знаменитой одиозной работе „Конец истории“ был совершенно прав. Многочисленные правительства и элиты по всему миру действуют в таких условиях и политических обстоятельствах, когда законодательные и судебные ветви власти выхолощены, а исполнительная власть всесильна».
Похоже, что именно такой представляется оптимальная модель «демократии» для Чубайса, автора порядком уже подзабытой идеи «либеральной империи», неизменно апеллирующего к расстрелу Верховного совета в октябре 1993 года как отправной точке сегодняшней российской государственности. Едва ли удивительно и то, что именно фигура Чубайса давно символизирует ту группу российских элит, которые получают максимальную поддержку извне. Эта группа неоднократно демонстрировала свою принципиальную непотопляемость — поколебать ее позиции не способны ни общественное мнение, ни пресловутые санкции, ни прямые инвективы оппонентов. Но в ситуации, когда значительное количество рисков девяностых годов — прежде всего сползание экономики России в периферийную колею со всеми вытекающими последствиями для общества — снова дают о себе знать, каждое очередное провокационное заявление этой элитной группы звучит как прямое напоминание о том, что она готова взять реванш в любой момент. Между тем травма девяностых в российском обществе далеко не преодолена, и даже какого-то подобия примирения между разными его группами, которое имело место еще несколько лет назад, больше нет и в помине. На первый взгляд, в этом нет ничего критичного. Той же Франции в свое время потребовалось почти двести лет, чтобы достичь национального согласия по поводу революции 1789 года, но нет никаких гарантий, что в принципиально ускорившемся мире такой же срок будет у России.
Николай Проценко